Девушки о чем-то пошептались и поднялись. Стоявшие мужчины тихо придвинулись поближе к Иванову, И только бедняга Калмыков лежал в беспамятстве, ни о чем не ведая.
Иванов задвигал губами, пытаясь что-то сказать. Он поглядел на каждого из присутствующих и, чтобы успокоить их, опять улыбнулся.
— Иван Васильевич!
— Тш-ш! — зашикали все разом на Васю Губина. А Иванов кивнул ему, дав понять, что услышал свое имя.
Тут уже все заговорили, задвигались, забыв, что только сию минуту унимали Губина. «Иван Васильевич!», «Товарищ Иванов!», «Товарищ капитан!»
Иванов слегка двинул головой и вопрошающе посмотрел на стоящих перед ним людей. Он сосредоточенно морщил лоб, словно хотел вспомнить о чем-то очень важном, а может быть, хотел о чем-то спросить.
Катя опять склонилась над Ивановым и, произнося какие-то ласковые слова, вытерла ему платком кровь в
уголках губ. Интересно, слышала ли она сама, какие именно слова нашептывала раненому? Кто знает... Даша Сенькина, ни к кому лично не обращаясь,
громко сказала:
— Надо разжечь костер, надо согреть воды!
— Есть разжечь! Есть согреть воды! — Тогойкин наклонился и подобрал на ходу спички и пачку папирос.— Кто это все порассыпал?
— Это так пошутил сержант Попов,— отозвался
Фокин.
— Ну, идешь ли ты, наконец?
— Иду, Даша! — Тогойкин положил папиросы и спички на скамью и твердым голосом сказал, указывая ладонью: — У кого есть папиросы и спички — все сюда, сюда положите. Я потом приму! — И с видом человека, привыкшего, чтобы его слушались, вышел из самолета.
— Командует... — каким-то жалобным голосом проговорил Фокин. Он был не в силах оторвать взгляд от коробки папирос.— Все как он скажет...
— Даша, иди-ка сюда, вот тут... тут...— Попов похлопал себя по карманам на груди.
Сенькина подошла, вытащила из карманов Попова папиросы, спички и в нерешительности остановилась, не зная, куда их положить. Попов рукой показал ей. Порывшись в карманах, Коловоротов тоже вытащил папиросы и спички и, тяжело вздохнув, положил их на капитанский «Казбек». Даша наконец поняла, что к чему, и небрежным жестом бросила папиросы Попова туда же. Вася Губин вытащил мятую пачку «Севера» и тоже кинул туда.
— А спички?
— Нет! — Губин отрицательно помотал головой и похлопал себя по карманам.— Нет, товарищ Попов. А у них? — указал он глазами на Калмыкова и Иванова.
Из леса послышался сухой треск ломаемых сучьев.
— Не медведь ли? — спросил Фокин, и невозможно было понять, шутит он или спрашивает серьезно.
— Тогойкин сучья для костра собирает,— сказал Попов.
Насторожившиеся было девушки сразу успокоились. Коловоротов с Губиным вышли из самолета.
Фокин глядел на кучку папирос и спичек, и почему-то ему перестало хотеться курить.
Может, потому, что теперь ни у кого:было. папирос? Наверно. Ходячие, конечно, могли бы. сказать: «А мы будем курить на воздухе». А они—нет. Дисциплина! Поглядите на этого старика колхозника! На этого парня якута! На этих девчонок! Раньше считалось, что строгий порядок только в армии... Не-ет! Все до единого выложили. Не желают иметь преимущества перед лежачими... Вот умирающий Калмыков всегда был исключи-тельно выдержанным солдатом;. Он был немногословен, этот степенный человек, и по службе строго исполнительный. А Попов, тот и выпить был не прочь и от иных радостей; не всегда отказывался... А на Губина поглядите! Ведь еще мальчишка,, можно, сказать, а вот не раздумывая бросается со своей; больной; рукой туда, куда, все! А парень-якут, видать, шустрый малый. Вон как он? здорово сокрушает и ломает ветви! Конечно, тупицу и мямлю не будут выбирать секретарем райкомола. Да и девчата, надо сказать, тоже в своем роде крепкий народ. Почему же он, капитан Фокин, оказался слабее других? Может, он просто тяжелее других ранен?
Эта мысль так испугала Фокина, что он как-то весь съежился, и ему нестерпимо стало жалко себя, и опять захотелось курить, и неожиданно для самого себя он крикнул:
— Девушки!
Девушки испуганно обернулись. Капитан молчал. Девушки ждали. А капитан молчал потому, что не знал, что сказать и как сказать. Может, просто приказать подать папиросы, а может...
— Товарищи девушки! Пожалуйста, товарищи девушки,— капитан кивнул на папиросы,— вынесите все это и... киньте куда-нибудь подальше в снег.
— Что вы! — сразу вмешался Попов.— Зачем выкидывать? Отдайте Тогойкину!
«Пожалел»,— с удовлетворением подумал Фокин и, желая показать твердость своего характера, уже приказал:
— Выкинуть! Выкинуть, я говорю!
Девушки о чем-то пошептались. Сенькина встала, с брезгливым видом сгребла папиросы и спички и. вынесла.
из самолета. Навстречу ей шел Тогойкин, таща большущую суковатую дубину на плече и не меньшую—волоком.
— Ты куда это? — Тогойкин приостановился.
— Фокин сказал, чтобы я все это выкинула. А Попов говорит — надо сдать тебе.
— Не выкидывай, дружок!
В это время из-за самолета появился Губин. За ним ковылял Коловоротов.
— Папиросы положи под это дерево,— продолжал Тогойкин,— а спички сдашь мне... Туда отнес, да? — спросил он уже у подошедшего Губина и подбородком указал на кучу дров, сложенную посреди небольшой поляны.
— Готово!
— Хорошо!.. Вот что еще. Все, что уцелело, что может пригодиться, тащите сюда, все в одно место. Продукты, посуду, в общем все... Вася, ты побереги свою руку. А вы, Семен Ильич,— ногу. Вы сейчас только сгоряча не замечаете.— И, таща на плече и волоком свой груз, Тогойкин пошел по направлению к полянке, оставляя на снегу след от коряги.
Сенькина спрятала папиросы под деревом и остановилась, складывая на ладони коробки спичек, точно кубики.
— Верно Николай распорядился! — сказал подошедший Коловоротов, который, оказывается, слышал весь разговор.— Совершенно верно!.. Ну, давай, Вася, зайдем.
— Зайдем-то зайдем, конечно... — Губин поглядел на папиросы и вздохнул.— Ну, пошли.
Даша так и осталась стоять со спичками на ладони. И вдруг, увидев на снегу небольшой сучок, оторвавшийся, наверно, от коряги, которую волочил Николай, она несказанно обрадовалась, подняла его, сунула под мышку и пошла по следам Тогойкина.
Посреди небольшой поляны Николай раскидал ногами сугроб. Образовалась небольшая круглая плешина, вроде проруби. Ломая сухие сучья и ветки, Тогойкин укладывал их в кучу на очищенное место. Неподалеку на снегу стоял бак с бензином, а рядом банка
из-под каких-то консервов. Каким чудом уцелел бак с бензином? Никто этого не знал.
Довольно долго Николай трудился, не замечая Даши. Но вот он остановился с поднятой в руке палкой:
— А ты зачем тут?
— Чтобы сдать тебе вот это...
Тогойкин улыбнулся, смахнул пот со лба, сунул спички в карман и молча принялся за работу. Он переламывал ногой ветки и бросал их в кучу. Потом схватил консервную банку и плеснул из нее. Даше в нос ударил резкий запах бензина. Тогойкин отбросил в сторону пустую банку, вытащил из кармана коробок спичек, постоял немного, огляделся по сторонам. И вдруг, ни с того ни с сего, сунул в рот указательный палец, выдернул его, поднял кверху и постоял так некоторое время. Даша мысленно осудила его, но промолчала.
— Даша, ты бы пошла в самолет...
— А что?
— Ветер в твою сторону...
— Ну и что?
— Тогда иди сюда!— уже сердито бросил Тогойкин.
— Потише ты!— огрызнулась Даша, не двигаясь с места.
Тогойкин неожиданно схватил девушку за руку, с силой оттащил ее от кучи хвороста да еще загородил спиной. Даша настолько была поражена всеми его действиями, что даже не успела рассердиться. А Тогойкин зажег спичку и бросил ее в хворост. Вспыхнуло огромное пламя, отбрасывая огненные языки намного дальше того места, где недавно стояла Даша.
Тут-то Даша поняла, почему Николай гнал ее оттуда, и ей захотелось мирно поговорить с ним.
— А как ты узнал, что ветер именно в ту сторону?
— Пальцем, пальцем! — бросил Тогойкин и принялся набивать снег в бензиновый бак.— Это охотничья привычка. Палец мерзнет с той стороны, откуда дует ветер... А ну! — подхлестнул он самого себя, подтащил набитый снегом бак и поставил его поустойчивее на огонь.— Ну, а ты, все стоишь?
— Ведь бензин... его отмыть надо.— И Даша зашагала по направлению к самолету.
Тогойкин уже смягчившимся голосом сказал ей вслед:
— Я сам вымою... А ты иди туда, поможешь Кате.
Коловоротов дал Кате перевязать свое сильно опухшее колено, а Вася Губин сломанное предплечье. После этого они принялись искать и собирать все, что может пригодиться для их новой и такой необычной жизни.
— Самолет гудит! — вдруг забеспокоился стонавший до этого капитан Фокин.— Товарищи, слышите, самолет гудит!..
Все настороженно притихли. Вася остановился как вкопанный, держа какой го непонятный предмет в здоровой руке.
— Нет... — сказал Попов,—Самолета нет. А вот Николай Тогойкин разжег костер, это я слышу, это правда.
И все стало по-прежнему. Губин зашагал со своей ношей туда, куда направлялся. Коловоротов завозился, отбирая в наваленном хламе то, что может пригодиться. Фокин опять застонал.
Появилась Даша. Проходя к Кате, сидящей около Иванова, она тихо сказала:
— Костер уже горит.
Иванов увидел Дашу, и по выражению его лица девушки поняли, что он мучительно силится что-то сказать.
Даша склонилась над ним и внятно произнесла:
— Иван Васильевич, мы разожгли костер... Иванов недоуменно взглянул на нее.
— И поставили греть воду!
Было видно, что Иванов понял и обрадовался услышанному. Он улыбнулся и шевельнул головой, вроде бы кивнул.
Все, конечно, понимали, что раз самолет не прилетел в Олекминск, значит, по всей трассе ведутся переговоры и принимаются меры, что объявлен розыск. Поэтому естественно, что все прислушивались и каждый про себя надеялся услышать гул летящего самолета. Временами
кому-нибудь казалось, что он уже слышит этот спасительный гул. Однако никто не позволял себе говорить об этом вслух. Первым осмелился сказать об этом громко капитан Фокин. И с того момента каждый считал своим долгом заявить, что слышит звук летящего самолета. Это тревожило всех, настораживало, люди все время к чему-то прислушивались.
Шум горящего костра, шум ветра, расчесывающего мерзлые ветви деревьев, а порой и собственное воображение, подхлестнутое настойчивым желанием,— все воспринималось как вожделенный звук летящего самолета. То и дело кто-нибудь говорил: «Не самолет ли?» И тогда остальные замирали, напряженно прислушиваясь. Затем кто-нибудь печально произносил: «Нет... Это что-то другое». И тогда все вздыхали, стараясь сделать вид, что ничего не произошло.
— Вода вскипела! — влетел Тогойкин.— Дарья Дмитриевна, Екатерина Васильевна! Ваше поручение выполнено! Разрешите принести!
Тогойкина встретили с шумной радостью, словно он совершил какой-то выдающийся поступок. Все оживились, задвигались. Словом, сообщение о пылающем костре и о горячей воде явно подняло дух у людей.
— Неси скорее! Надо помыть раненых!
— Нет! Не надо мыться! — оборвал Дашу Фокин.— К чему это мытье! Сейчас прилетят самолеты.
— Самолеты! — удивился Попов. И, немного помолчав, добавил: — Если даже они и найдут нас, сесть им будет тут нелегко... Так что, я думаю, надо поскорее попить чайку.
— Чайку, чайку! — оживился Коловоротов.— Нам, северным людям, прежде всего необходим чаек... Вася! А тот чай...
Вася Губин тут же протянул Тогойкину плитку чая. Подкидывая на ладони плитку, Тогойкин вышел. Вскоре он притащил полнехонький бак дымящегося
крепкого чая, поставил посередке и тоном победителя провозгласил:
— Чай готов! Сначала пусть напьются лежачие. А мы с тобой, Вася, пойдем...
— Поддерживайте огонь! Постарайтесь там насчет дыма! —крикнул им вдогонку Попов.
Тогойкин побежал, подбросил сучьев в костер и вернулся помочь Губину разобрать сложенное в кучу у самолета имущество.
— Вот сухари! Много сухарей! Занести внутрь?
— Не надо! — сказал Тогойкин, и Вася Губин выпустил куль с сухарями, который он держал в здоровой руке.— Не надо! Еще неизвестно, сколько нам здесь придется пробыть... Будем выдавать понемногу и только больным.
— А тут сахар,— Губин постучал кулаком по маленькому фанерному ящичку.— А вот это соль. А вот это что? Погоди-ка, ведь это...
Тогойкин сосредоточенно разбирал вещи. Хотя он и слышал, что говорил Губин, но слова долетали до него будто сквозь стену. Потому что прислушивался он к другому. А вдруг, пусть хоть с самого края неба, послышится вибрирующий звук летящего самолета? А может быть, где-нибудь, пусть не совсем близко, пролегает тракт, и он услышит гул проходящей машины или скрип саней, стук копыт, или донесутся голоса проезжающих путников...
— Из двух плиток чая одну я уже тебе дал, а вторая вот... Продукты —все!.. Все, уважаемый товарищ... — Вася глубоко вздохнул и тоном человека, впавшего в отчаяние, резко выговорил: — Эх-ма, дружище! Здесь никого нет. Давай мы с тобой договоримся...
— Что?—Тогойкин быстро обернулся и вперил злой взгляд в него.— О чем ты говоришь? О чем мы должны с тобой договориться?
Губин, смущенно улыбаясь, посмотрел на него, потом опустил глаза и, отгребая в сторону снег носком, сказал в замешательстве:
— Да ведь.., Греха-то тут никакого... Я бы разок как следует... Пока никто не видит...
— Ты это о чем? Я спрашиваю, о чем ты говоришь, комсомолец Губин! — решительно подступил к нему Тогойкин.
—Тогда сожгивсе это к чертям!—неожиданно злобно вспылил Губин.-—«Комсомолец»! А ты кто, артист, что ли?—Он здоровым: кулаком резко ткнул в сторону большой: толстой лиственницы. Под ней Даша положила все папиросы.—Тебе легко,! ты не куришь!
— Э-э, ну, так я не понял...— теперь уже смутился Тогойкин.
Молча и сосредоточенно они продолжали разбирать манатки, то нагибаясь, то выпрямляясь.
Ракетница с пятью патронами, три перочинных ножа, один из которых его же, Тогойкина, примус. К чему он?..
— Нам сейчас нужнее всего пила и топор, — сказал себе под нос Тогойкин.
Но Вася оставил его слова без внимания.
Тогойкину было явно не по себе. Конечно, он человек некурящий и потому не знает, что значит хотеть курить, да еще так хотеть, что свет становится не мил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41