Медсестра Настя посмотрела на них и, решив, что они и в самом деле никому не мешают, вышла. А Фокин с Джергеевым все шептались и шептались. Но вот они закивали головами и пожали друг другу руки.
— Что и говорить, дешево я тебе уступаю,— сказал Фокин довольно громким шепотом.
— Нету, нету! — произнес Джергеев тоже шепотом и вскочил на ноги.— Страсна дорога...
К ним подошла Анна Алексеевна, быстрым движением руки сорвала пенсне и сердито спросила:
— Что еще за торговля здесь открылась?
— Нету, Энна Эликсибна, так просто, эта моя таба-рыс... Испини, пазалыста! — Приседая, Джергеев задом пятился к двери.
Вскоре, волоча за собой санки со свернутыми коврами и бочонком, он шел вдоль улицы, удовлетворенно кивая головой в лохматой шапке...
Маленький самолет покружил над озером и, держа направление на широкую аллею из воткнутых в снег елок, с прерывистым гулом снизился, побежал по расчищенной от снега дорожке, вздрогнул и остановился. Из самолета выскочил молоденький летчик. Толпа хлынула к нему.
Сразу стало известно, что летчик прилетел проверить, как подготовлена площадка для посадки большого самолета, который прибудет сюда завтра утром. Он торопился, так как должен был вылететь обратно, пока не погасла заря,
— Сверху все вроде нормально,— сказал летчик, вертясь в толпе людей.— Сейчас пройдем, поглядим всю площадку. Могу взять в обратный рейс одного человека. Решайте, кого, и доставьте скорее сюда.:. Да! Письма есть!..— Он выдернул из внутреннего кармана два письма.— Тогойкину Николаю Дмитриевичу. А вот это — Семену Ильичу Ко-ло...
— Мы здесь! — воскликнул Тогойкин и ринулся вперед, бесцеремонно раздвигая людей. Николай выхватил из рук летчика оба письма, крикнул: — Спасибо, товарищ! — и побежал к Коловоротову, который сидел в санях и взмахивал руками, безуспешно пытаясь подняться.
Старик схватил протянутое ему письмо, но тут же вернул его Николаю.
— Прочитай скорее! Нет очков...
— «Дорогой Семен Ильич,— начал читать Тогойкин размашистые строки, написанные карандашом.— Твои родные и все мы, работники «Холбоса», живем хорошо. Марту Андреевну видел вчера в саду. С приветом Филипп Лазарев».
— Марта Андреевна! — нежно прошептал старик дрожащим голосом.
А Тогойкин развернул вторую записку.
— «Милый Коля!—читал он почему-то вслух.— Я только что узнала о вашем спасении. Товарищ Лазарев спешит в аэропорт. От радости не знаю, о чем тебе писать. Все, все хорошо. Привет. Лиза».
Опираясь на костыли, подошел Тимофей Титов и тяжело сел в сани.
— Надо скорее решить, кто полетит.
«Натерпелась горя из-за меня, захотела быть ко мне поближе и приехала в Якутск,— раздумывал в глубоком волнении Тогойкин. .Не в силах говорить, он ехал молча.— Хорошо, бы улететь сегодня, на этом самолете... Вдруг бы сказали: «Пусть летит Николай Тогойкин!»
Рядом сидел и тоже молча Семен Ильич.
«Какой чудесный человек -Филипп Прокопьевич! Марту Андреевну повидал вчера в детском саду. Он, конечно, догадывается, что я мучаюсь и тоскую по ней... Деточка моя, сейчас уже, наверно, ложится спать. Вдруг бы она утром проснулась, а дедушка уже дома/ Как бы она всполошилась от радости, деточка моя...» Старик откашлялся и, отвернувшись, украдкой смахнул слезу.
— Ну, так, кто же полетит сегодня? — спросил Титов.
— Не знаю! —отозвался Коловоротов, вздрогнув от неожиданности.— Мы не знаем,— может быть, Иванов...
Подъезжая к поселку, Тогойкин обернулся назад. Народ с озера начал расходиться. Озеро в вечерних сумерках казалось гораздо больше, черными точечками передвигались там люди. Это Маркин с летчиком и еще кто-то осматривают посадочную площадку. Вася Губин и Даша с Катей тоже, наверно, там. И Тогойкину следовало быть там. А он вот почему-то возвращается в поселок. Нет, если бы даже предложили ему лететь, он отказался бы. Он должен уехать отсюда последним!
— А почему не видать деда Ивана? —неожиданно спросил Тогойкин, словно обрадовавшись, что так кстати вспомнился ему старый Титов, отсутствия которого он странным образом не замечал до сих пор.
— Какой дед Иван? Мой отец, что ли? Да он давным-давно ускакал к внучатам! Скучает старик без них. Сказал мне, что скоро поедет в тайгу. А я и не спросил, зачем ему тайга. Когда я был ребенком, он часто уходил в тайгу, да с тех пор не ходит. .
«Вот тебе на!—с грустью думал Тогойкин.— Я позабыл о нем, и сын даже не спросил, почему старика потянуло в тайгу. А в сердце старого охотника проснулась давняя молодая любовь к тайге, к ее величию».
Сани въехали во двор клуба.
Узнав, что сейчас может улететь в Якутск один человек, Фокин быстро скинул с себя одеяло.
— Я полечу, товарищи, я!
— Калмыкова надо отправить,— сказал Тогойкин.
— Верно, Калмыкова! — поддержал Николая Попов. Все вопросительно поглядели на врачей.
Анна Алексеевна покачала головой и тихо сказала:
— Нельзя, не долетит...
— Пусть летит Иван Васильевич,— сказал Коловоротов.— Он страдает больше всех нас.
— Ты, старик, и ты, герой, не вмешивайтесь в это дело!—Голос Фокина стал строгим.—Это решим мы, военные и врачи. Прошу отправить меня.
— Я не страдаю больше других, Семен Ильич! — улыбнулся Иванов.— Вам бы следовало лететь, вы старше всех нас.
— Я?.. Да я...— Коловоротов замялся и вдруг выпа-лил:—Я — нет!.. У меня не болит. Пусть тогда Попов.
— Не поеду!— решительно прогремел Попов.
— Все отказываются,— напомнил о себе Фокин.— Почему нельзя мне? Или я не человек? Почему нельзя мне?
— Товарищ, у вас пустяковая травма.
— Как это пустяковая? — Фокин злобно сверкнул глазами на молодого врача, снимавшего с рук резиновые перчатки.— Вы что же, без рентгена насквозь все видите, гражданин врач? И там все гуртом нападали на меня. И здесь успели, видно, наговорить черт знает что...— Фокин истерически выкрикивал слова, дергался и глотал слезы.— Насильно держат меня... Большой самолет не сможет здесь приземлиться! А если и сядет, то навсегда... Я или сегодня уеду, или не уеду совсем. Летите сами! Пусть я здесь погибну, вы будете отвечать!..
Выло ясно, если он останется, то и сам окончательно потеряет человеческое достоинство и другим вымотает душу. Все угнетенно молчали. А Фокин продолжал бесноваться.
— Пусть летит,— сказал наконец Иванов и выразительно поглядел на своих, мол, пожалуйста, не возражайте.— Собирайтесь, Эдуард Леонтьевич!..
— Пусть он. Пусть летит,— сказало одновременно несколько голосов.
Врачи согласились с этим ради спокойствия остальных.
Убедившись в том, что спор выигран, Фокин сделал вид, что вовсе не рвется улететь именно сегодня. А когда начали собирать его в дорогу, он вдруг разволновался и дрожащим голосом сказал сестре:
— Слушай, Настенька... Денег он мне не принес. Я ни за что не поеду, если этот мошенник не принесет мне денег!
Выяснив, в чем дело, Тогойкин с Титовым помчались на санях к Джергееву. Тот уже укладывался спать. И уговорами и угрозами им удалось привести его в клуб.
Джергеев вошел, оскалив в улыбке свои неестественно ровные и белые зубы, и вручил Фокину толстую пачку денег:
— Вот, позалыста! Исчастливой тебя пути... Фокин пересчитал деньги и завопил:
— Не хватает! Давай все или...
— Хыбатыт, дорогой, жадный нэлзэ.
Тем временем с озера прибежал человек. Надо было торопиться. Фокина уложили на носилки и понесли.
— Большой мошенник ты, оказывается, вот ты кто...— злобно зашипел Фокин, проплывая на носилках мимо Джергеева.
Джергеев громко забрякал во рту протезами, подбежал к носилкам и, глядя на Фокина сверху, заверещал:
— Аскарбыы нэлзэ человека!..
И никто не стал узнавать, что не поделили эти два ловкача, словно по нюху ухитрившиеся найти друг друга.Первый, громко чертыхаясь, покатил в санях к озеру. А второй, победоносно откашливаясь и побрякивая зубами, заспешил к дому.
Когда втаскивали Фокина в самолет, он сдержал стон и, сморщив лицо, собираясь не то заплакать, не то засмеяться, уныло сказал:
— Вы-то завтра на большом самолете полетите, со всеми удобствами. А как я доберусь, еще неизвестно...Возвращаясь с озера, Вася Губин с девушками подсели к Тимофею Титову и бойкой рысью поехали в поселок.
— Не вызывает во мне доверия этот ваш Егор Джергеев,— шагая рядом с Маркиным, говорил Тогойкин.— Мне кажется, что этот человек прикрывает свою гнилую сущность набором громких, трескучих фраз.
Они шли не спеша и разговаривали. И, уже подходя к воротам клуба, Маркин сказал:
— Ты, молодец, сразу почуял, что это за тип. Но и мы не лыком шиты, тоже кое-чего видим...
Пока Тогойкин с товарищами ездили на озеро, у Калмыкова началась агония и его перенесли в смежную комнату. Все медики ушли туда. Остальные собрались возле Иванова и Попова. Маркин и Титов тоже были здесь.
Там умирал человек. Умирал солдат...Слышался тонкий звон каких-то легких инструментов, доносился шепот врачей, ухо едва улавливало их мягкие шаги.
Нельзя было громко разговаривать, но неловко было и молчать. И потому люди тихо переговаривались. Впрочем, все они, пережившие вместе эти трудные дни, понимали друг друга и без слов. Стоило Александру Попову подумать: «Хорошо, что нет Фокина», как Иван Васильевич Иванов, взглянув на него, подумал о том же.
В полночь вышла к ним Анна Алексеевна и, глядя куда-то в пространство, поверх голов, сказала тихим, но твердым голосом:
— Товарищ Калмыков скончался...
Все, кто мог держаться на ногах, встали и склонили головы.
И в это время где-то в задних комнатах клуба вдруг громко заговорило радио. Сначала людям захотелось поскорее пойти и выключить репродуктор, так некстати заговоривший в этот момент. Но, услышав знакомый и такой необходимый каждому голос диктора, люди даже не заметили, как поднялись их головы, как посветлели их лица.
Жизнь, как всегда, одерживала верх над смертью.
Так прошел двенадцатый день.




1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41