Грузчики, работники пароходства, да и многие жители самой Мухтуи называют его Чертов мужик. И тем не менее все его любят. С человеком, с которым Лазарев утром весьма бурно выяснял отношения, настолько бурно, что чуть ли не лез в драку, вечером он мирно разгуливает под руку. И вообще он ходит с таким вызывающе независимым видом, будто все людские нужды и заботы его решительно не касаются, будто он и знать о них не желает. Но тем не менее все идут к нему за советом, ни одно дело без него не обходится.
По просьбе комсомольцев самые ответственные репетиции в клубе проводились под его руководством. А роли кулаков, бандитов, хитрых купцов никому_так не удавались, как Филиппу Лазареву. В давние времена, когда только рождался якутский театр, Филипп Лазарев, ученик средней школы, был одним из первых артистов. А еще раньше, в старину, он, говорят, мальчишкой верхом на быке распевал протяжные старинные якутские песни. Да и сейчас, сидя на буром камне, он что-то напевает себе под нос. Такой вот он человек, этот Филипп Прокопьевич Лазарев, Чертов мужик, прекрасный работник, отличный друг!
Лазарев кончил курить, постукал трубку об камень, на котором сидел, и обернулся к Николаю и Лизе:
— Здравствуйте, товарищи Тогойкины!
— Здравствуй, Филипп Прокопьевич! — сказал Тогойкин, словно не замечая, что он их обоих назвал одной фамилией.
— Почему же это вы гуляете?
— А почему же не погулять в такой прекрасный день? Мы уже отработали, товарищ Лазарев, свои десять дней.
— Беда нам грозит, с грузами не справимся... Дожди надвигаются! — Голос Лазарева смягчился:—Товарищ Тогойкин, скликай-ка сегодня своих комсомольцев и помоги грузиться...
У Тогойкина были сегодня совсем иные намерения. Он хотел с Лизой перебраться на лодке вон на тот остров и наконец признаться ей в любви. Нет, сегодня ему было решительно не до грузов. Потому он и хотел все обернуть в шутку. Тем временем на берегу, появились две девушки с пустыми носилками. Насмешливо поглядывая на Лизу, они о чем-то зашептались.
— Ты совершенно прав, товарищ Лазарев!—выпалила вдруг Лиза, выдернула руку из руки Николая и умчалась в сторону складов.
Растерянный Тогойкин постоял минуту, махнул рукой и отправился вслед за ней.
И вот он уже несет на спине большущий ящик и удивляется невероятной легкости своей ноши. Он осторожно спускается по обрывистому берегу, вдруг ящик соскальзывает у него со спины и с каким-то тоненьким звоном, крутясь и подпрыгивая, катится вниз. Лазарев оказался тут как тут, он вскочил со своего камня и ловко принял прямо на грудь ящик, летевший как мяч...
Николай Тогойкин вскрикнул и проснулся...
Все ожидавшие самолетов уже облачились в свои шубы, подобрали вещи, все суетились, двигались, хлопотали. Катя и Даша тоже были весьма оживленны, но продолжали сидеть.
А тот громадный старик только с виду был вялым и медлительным, а на деле оказался весьма расторопным и ловким человеком. Он стоял одетый, подхватив обеими руками три чемодана и зажав под мышкой туго набитый мешок. Его шустрая старуха положила
на чемоданы, что держал старик, как на полки, рукавицы, шапку, шубу, шаль и одевалась в великой спешке, беспрестанно приговаривая:
— Скорей, скорей! Иван, скорей!..
— Не торопись, Марья,— медленно прогудел старик.
Прощаясь с Катей и Дашей, старуха расцеловала их и сказала:
— До свидания, деточки.
Оказывается, пока Тогойкин видел сны, девушки уже успели подружиться со старухой.
Коловоротов все еще спал, вытянув ноги в оленьих унтах.
По радио энергичный женский голос сообщал:
— ...Якутск — Олекминск — Киренск — Красноярск — Новосибирск.
Народ еще более оживился, за окнами гудели моторы так, что в здании дребезжали стекла.
Прилетел самолет с побережья Ледовитого океана, Помещение заполнили люди, казавшиеся на редкость неуклюжими в своих оленьих и собачьих дохах, в беличьих и пыжиковых шапках. Они бесшумно ступали, обутые в длинные унты из оленьих лап. Слишком они тепло оделись, видно не зная, что в Якутске уже началась весна.
Но тут прибыл самолет с южного направления. На приезжих были легкие пальто, шляпы и кепочки, каблучки отстукивали звонкую дробь. Эти были слишком легко одеты, не зная, видно, какая она, якутская весна.
— Товарищ Тогойкин, здорово! — раздался громкий голос среди всеобщего гомона.
Обернувшись, Тогойкин увидел наклонившегося к нему Филиппа Лазарева. Бывает же такое! Только что он видел этого человека во сне — и вот тот стоит перед ним в длинной оленьей дохе и рысьей шапке, сдвинутой набекрень.
Николай молча разглядывал его, потом спросил:
— Откуда вы?
— Прилетел из Аллаихи... Два раза чуть не погиб. Попал в пургу. Суровый край! Погоди-ка, это,кажется, унты нашего Коловоротова? — Лазарев быстро протянул к нему руку, но тут же отдернул ее.— Не стоит будить, пусть поспит... Многовато он разъезжает для своего возраста... Да ничего не поделаешь, война...
Тут снова громко заговорило радио:
— Товарищи Тогойкин, Сенькина, Соловьева и Коловоротов, выходите на взлетное поле!..
Наши друзья встревожились от неожиданности, недоуменно поглядывая друг на друга.
— Повторяю: товарищи Тогойкин...
Обычно перед приглашением на взлетное поле пассажиров по нескольку раз предупреждали и просили приготовиться. А тут сразу предложили выходить. Но не пускаться же в объяснения. Николай разбудил Коловоротова, и все заторопились к выходу.
Лазарев с Коловоротовым успели лишь перекинуться несколькими словами.
Прихватив немудреные пожитки, они вышли из помещения и погрузились в темноту якутской ночи. До рассвета было еще далеко.
Тогойкин первым оказался в самолете и, шагая по загромоздившим проход, обшитым рогожей тюкам, устроился на переднем месте.
Гул мотора заглушил голоса пассажиров. Самолет взмыл вверх. Позади, вспыхивая огненными зернами, посеянными широкими полосами, остались огни уснувшего Якутска. Плавно пролетев над западной грядой гор, самолет прорезал сумрачное, облачное небо.
Николай обернулся и взглянул на своих.
Обе девушки накрылись одним пуховым платком и, прислонясь друг к дружке, видимо, уже дремали. Коловоротов полулежал чуть в сторонке от них и собирался курить. Остальных пассажиров Тогойкин не знал,— их было всего несколько человек, все в военной форме.
Тогойкин поднял воротник пальто, потуже сжал рукой концы воротника и решил поспать. Сон и в самом деле быстро одолел его.
Проснулся он оттого, что кто-то храпел возле самого уха. К его плечу привалился здоровенный смуг-
лый мужчина. Такой захрапит — кого хочешь разбудит.
Тогойкин взглянул на часы. Оказывается, они в воздухе уже более часа. На востоке едва обозначился рассвет. Они летят над клочьями рваных облаков, похожих на льдины во время весеннего ледохода. И будто нет под ними земли, не видно ни лесов, ни полей, ни долин.
Николай продрог, у него затекли ноги. Он осторожно отодвинул соседа, встал и немного прошелся. Катя Соловьева спала, обняв свою маленькую подругу. Та уютно устроилась у нее на груди. Катины пышные светло-русые волосы рассыпались по плечам. Пуховый платок сполз и валялся у их ног.
Тогойкин постоял, посмотрел на подруг, поднял платок и осторожно накинул его на голову Кати. Кто-то потянул его за рукав. Он обернулся. Его звал к себе капитан. Несмотря на свой маленький рост и чрезвычайную худобу, он был обладателем весьма увесистого носа. Приветливо улыбнувшись, как старому знакомому, капитан похлопал ладонью по свободному месту, приглашая Тогойкина сесть рядом.
— Вы возвращаетесь с пленума комсомола, да? — спросил капитан, приблизив лицо к самому уху Тогойкина, когда тот уселся.— А кто эти девушки?
Еще двое военных тоже пересели поближе к ним, и завязался общий разговор.
Капитан Иванов работал в политотделе, он был парторгом управления авиатрассы.
Узнав, что Тогойкин и обе девушки — комсомольские вожаки трех разных районов, он кивнул в сторону подруг и вполголоса спросил:
— И эта маленькая? Цервый секретарь в Токко? Двадцать четыре года? А большая? Секретарь Олекминского? Ну, она — ладно... Маленькая даже старше, выходит, большой!
— Дело, видно, не в росте,— улыбнулся Тогойкин.— И вы как будто не из крупных! Все засмеялись.
— Верно, верно! — сказал Иванов, продолжая смеяться.— Если бы людей назначали по весу и по росту, то мы бы с капитаном Фокиным оказались на самых
низких должностях.— Иванов указал подбородком в сторону человека, который сидел, сложив руки на груди, и, мерно покачиваясь, разглядывал верхнюю обшивку самолета. Однако человек этот почувствовал, что о нем идет речь, легко вскочил с места и сел по другую сторону Тогойкина. Кто-то повторил остроту Иванова, и Фокин, подняв кверху свое мясистое лицо, расхохотался.
Начальник снабжения авиатрассы Эдуард Леонтьевич Фокин оказался очень веселым и компанейским человеком.
Шел общий разговор обо всем и ни о чем.
— В такой большой самолет берут так мало людей. А в авиапорту полно народу,— заметил Тогойкин.
— Э-эх, милый, ведь это же не пассажирский самолет! — Капитан Фокин широко развел руками и отрицательно покачал головой.— Это самолет не для перевозки пассажиров. Видишь, сколько груза.
— Так ведь заодно бы можно...
— И заодно нельзя,— усмехнулся в ответ Иванов.— Это только вас, секретарей, чтобы вы скорее взялись за дело, чтобы...— не договорил Иванов и почему-то припал к окошку. А когда Тогойкин поднялся, чтобы пойти на свое место, Иванов порывисто обернулся и схватил его за рукав.— Погодите, погодите, товарищ...
Тогойкин остался. Он смотрел на своих спутников и не понимал, почему они все умолкли, к чему прислушиваются, почему так тревожно переглядываются. Он тоже прислушался, но, кроме гула мотора, ничего не услышал.
Вдруг из кабины выскочил летчик. Высокий, стройный, с орденом Красной Звезды. Он потряс за плечо того человека, который уснул, привалившись к Тогой-кину, и увел его к себе.
Иванов легонько толкнул молоденького паренька и, сказав: «Губин, Вася, иди», кивком головы указал ему в сторону кабины.
Паренек с едва пробившимся пушком на верхней губе вскочил и, по-журавлиному перешагивая своими длинными ногами через тюки, скрылся в кабине.
Тогойкин поднялся, решив пройти к своему месту, а по пути разбудить девушек. Он уже протянул к ним руку, но Иванов сильным рывком за рукав остановил его и отрицательно замотал головой. Тут Николая вдруг так качнуло, что он невольно попятился и уселся на пол. Он попытался вскочить, но упал на колени. Поднимаясь и падая, он все-таки добрался до своего места, навалился грудью на сиденье и наконец сел нормально.
Самолет, казалось, то глубоко вздыхал, то вдруг захлебывался и стремительно снижался. Мотор задыхался, что-то трещало, будто машина продиралась сквозь сухой кустарник.
Тогойкин хотел обернуться и посмотреть на своих попутчиков, но в это время за окошком черными тенями замелькала таежная чаща. Только было он подумал, что они прилетели в Олекминск, как самолет внезапно вздрогнул всем своим телом, качнулся вправо, качнулся влево, снова вправо и снова влево, потом выправился, свободно вздохнул, взвился вверх, пробил черную тучу и вынырнул на неоглядный простор света и воздуха. И опять почему-то ринулся вниз, потом взмыл вверх и стал вдруг бросаться из стороны в сторону, словно желая стряхнуть с себя какую-то тяжесть. Затем последовало несколько мощных рывков, самолет резко задрал кверху нос и начал проваливаться в тьму плотной черной тучи.
Послышался пронзительный женский крик.
Обе девушки, обняв друг друга, тщетно пытались подняться на ноги. Снова черными тенями замелькали верхушки деревьев. Раздался оглушительный треск...
Больше Тогойкин ничего не помнил...
«Ти-и-ин! Ти-и-ин!» Откуда эти долгие, протяжные, тонкие звуки? Нет, это не в ушах звенит, а где-то в глубине мозга. Но вот уже звенит не так протяжно и не так тонко, а часто и резко, напоминая скорее не звон, а тиканье часов: «Тик-тик-тик!». И вдруг все прекратилось. Тогойкин очнулся.
Оказалось, что он лежит лицом вниз на чем-то мягком и зыбком. Отпихиваясь от чего-то локтями, раски? дывая что-то руками, он повернулся на спину и сел. Держась неизвестно за что, он встал на ноги и оглядел-? ся. Передняя часть самолета исчезла, будто ее напрочь отпилили. Кажется, смотришь из глубины пещеры в жутко зияющую впереди дыру. Все кругом завалено неизвестно откуда взявшейся паклей. Вот, значит, что было в тюках, обшитых рогожей. Видно, самолет крепко ударился брюхом, потому что окна, некоторые целиком, а другие до половины, зарылись в снег.
Тогойкин устремился к свету и чуть было не наткнулся на торчащую из какого-то хлама руку. Одной рукой он схватил эту руку, будто она была протянута ему для приветствия, а другой начал отгребать в сторону паклю.
Освобожденный от навалившегося на него груза, Коловоротов довольно легко поднялся на ноги, но, сделав шаг к скамье, чуть было не упал. Тогойкин подхватив его, довел до скамьи и усадил. Тут он увидел Дашу Сенькину. Она, верно, только очнулась. Глядя куда-то мимо Тогойкина, Даша ощупывала вздыбившуюся возле нее паклю и порывисто звала: «Катюша! Катя, Катюша! »
И Катя в самом деле поднялась на зов подруги, и девушки бросились друг к другу в объятия.
Тогойкин выскочил наружу, его шатало. Он шагнул к ближнему дереву и крепко обхватил его. Николая трясло, дрожь пробирала его от пальцев ног до головы. И что-то душило... Он все плотнее прижимался к дереву, стараясь как можно глубже дышать. Неизвестно, сколько времени он простоял так. Но дрожь постепенно прекратилась и спазмы перестали душить. С величайшей осторожностью, словно боясь взлететь, Тогойкин стал разжимать руки, потом обеими ладонями резко оттолкнулся от дерева. Правда, он споткнулся и упал, ударившись спиной о другое дерево. Но дышать ему стало легче. Николай встал, широко расставив ноги»
О, как прекрасно!.. Как хорошо стоять ногами на земле, вдыхать запах чистого снега, глотать холодный воздух...
Круша при падении деревья, самолет врезался в
лиственничный лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41