И мужа хорошему делу обучила,
7
Еще один раздел об этой милой, славной крестьянке.
Раскрываю газету, читаю: «Кандидатом в депутаты Верховного Совета УССР избиратели выдвинули Деркач Олену Павловну».
Выдвинули и единогласно избрали депутатом украинского советского парламента.
Какая это большая радость! Как высоко выросла советская женщина!
ВЕСНА - ВСЕНАРОДНАЯ КРАСА!
Весна!.. Чарующая, душистая весна! Давайте кратенько проанализируем — кто и как весенние дни встречает и как их воспринимает.
Первый наш герой — это рецензент-оптимист. Рецензент-оптимист радостно весну встречает, с. подъемом. От его рецензии всегда веет искренним оптимизмом. Он вдохновенно пишет:
«Книга новелл «Весна пришла» воистину дышит нежным дыханием весны. Каждая страничка читателя радует цветами — петушками, любистками, васильками.
Читатель может радоваться: на книжную полку прорвалась в самом деле солнечно-весенне-цветочно-душистая книга.
Разве это не творческое достижение: в каждой новелле синеют синие степные васильки! И не только синеют, но и зеленеют, буйно растут и расцветают. Давно мы таких любимых цветов не нюхали. Спасибо автору, он в своих многотиражных новеллах от души призывает — нюхайте! Сам понюхал — дай соседу, пусть и он в новеллистическую прозу нос воткнет и нюхает.
Это наши рецензентские розы, но мы должны автору подсунуть и литературоведческие тернии!.. Зачем автор в розовые цветы сунул лохматый стебель донника?
Донник, как известно, растение негативное. Лучше бы уж пусть в новелле «Коло млына, коло броду» рос молочай. Молочай начали употреблять от куриной слепоты...
...Завершая нашу доступную и школьному возрасту литературную монографию, говорим: книгу повелел «Ведена пришла» можно читать не только дома, на кушетке, или в Парке культуры и отдыха, но и лежа на мягкой, шелковистой траве.
Положив книгу под голову, требовательный читатель, озаренный весенним солнцем, начнет мечтать. О, наш дотошный читатель умеет мечтать и знает, о чем мечтать!..
Удобно положив голову на книгу весенних новелл, читатель долго и терпеливо будет мечтать о тех досадно пропущенных компонентах, которые, к большому сожалению, автор не раскрыл в книге «Весна пришла».
...Другой наш не менее славный герой — это рецензент-пессимист. Рецензент такого теоретического направления свою рецензию начинает так:
«Взяли мы в руки только что изданную, скажем яснее, весомую книгу «Весна пришла». Взяли, говорим, в руки п, стиснув зубы, прочитали до конца. Подчеркиваем, терпеливо читали и, не станем лукавить, сопели, кряхтели и грустно качали головой. Качали и возмущались: «Караул!» Право же в книге не слышно современной бурной весны! Не видно и современного весеннего искрометного смеха.
Смех есть, но он вселился в самого автора. Если же у автора есть жена, то и она зычно засмеется и со смехом скажет: «Как я рада, что и тебе, мой родненький, улыбнулась счастливая тиражная весна!»
Что же касается авторовой тещи, то мы уверены: современная подкованная теща в данном случае не согнет своей монолитной поясницы и не станет надувать свои розово-красные губы, а реально и правдиво вымолвит: «Вы меня проблемой «Весна пришла» не агитируйте. Сама вижу, не ослепла».
...Третья наша персона — бюрократ. Не тот бюрократ, что стандартно и нудно бубнит: «Выходи! Заходи! Закрой! Открой!»
Нет,, не такого бюрократика мы на свет весенний вытаскиваем.
Мы вам рекомендуем бюрократа вежливого, тактичного, въедливого и учтивого, который говорит:
— Голубчик! Конечно, я сам вижу, что весна пришла в нашу институцию. Пташки летают, поют. Сирень под окнами растет, цветет. Но, мой ты дорогуша, мой ты миленький, не попрекай, принеси мне вот такусенькую справочку: «Сим и этим удостоверяется, что, согласно природным условиям, в наш город действительно заглянула весна. Что подписью и печатью удостоверяется...» Вот и все, мое золотко.
Так этот, простите, корректный администратор зазвал к себе в кабинет всех сотрудников и сказал:
— Я вас, товарищи, пригласил на интимный весенний разговор. Какая-то,— прости, господи, что так говорю,— невежа подсунула мне на подпись химеру.
Доверяя подчиненным работникам нашего высокоуважаемого учреждения, я с ходу тот химерный вымысел подмахнул. Сочинённая бумажка пошла в главк. Возвращая эту лучезарную писанину, главк приказал — протирайте весной глаза.
Давайте, товарищи, коллективно протирать. Прошу выслушать, какую каверзную фокусенцию мне подсунули. Слушайте:
«Весенние нормы и лимиты на вежливость и корректность.
§ i. Поцелуи. Поцелуи квалифицировать как подсобную работу. Как осушка забоя. Разряд — третий.
§ 2. На весенние поцелуи установить такие лимиты: а) жену целовать каждый день; б) любимую девушку — раз до киносеанса и дважды после киносеанса; в) бухгалтера— во время выдачи аванса; г) директора — тогда, когда он подпишет приказ о премиях.
§ 3. Просим планово-экономический отдел главка утвердить установленные нормативы».
Слыхали? Все слыхали? Прошу в дальнейшем мне весенних шуток на подпись не давать. Я вас больше не задерживаю.
...Четвертый образ — образ симпатичный. Парень, которому уже пошел двадцатый год. У него весенние глаза и кудрявые волосы.
Он идет и поет. Что-то радостное навевает ему весенний ветерок. Подошел к дому — и условно щеколдой: док-цок-цок...
А со двора мужской голос:
— Чего бы это я ночью железякой стучал? А? И зачем это под заборами слоняться? А?
А скромный парень несмело:
— Дядя, весна же!..
— Ну и что из того, что весна? Надя давно уже спит.
— Ну и пусть спит. Я разве что... Я же ничего... Я разве... Весна, а я иду и думаю: «Дай проведаю Надю, Может, думаю, Надя и не спит». А разве Надя ваша?
— А ты такой глупенький, вроде и не знаешь? А чья же? Моя дочка. А ты кто?
— Да мы с Надийкой на одном заводе работаем и в одном цехе. Ей-богу, правду говорю. Спросите Надю.
— Так, говоришь, весна?
— Эге ж, дядя, весна. Звезды как чудесно на небе сияют. Соловушка — тьох-тьох — поет.
— Ну, раз говоришь — в одном цехе работаете, и звезды сияют, и соловьи поют, то заходи.
Ох и ох!.. Что только весна красна с людьми не выделывает?!
У меня сосед токарь, Андреем звать. Молодой, красивый и высокий. Ей-ей, чтобы вам не соврать — великан.
Как-то мы в воскресенье собрались пойти в лес. Пригласили Андрея.
Пора отправляться — нет Андрея. Сюда-туда — нет. И вдруг слышим — новость. Маленькая, чернявенькая Варя великана к речке Ворскле за руку увела.
Скажем по секрету: высокий Андрей очень любил маленькую Варю.
Вот она его, как теленка, к воде и повела.
Что значит — весна!
* * *
Известно, всем и всяким шальным и бешеным трудовая цветущая весна в нос колет. Скачут, прыгают, бесятся:
— Весна идет!.. Весна цветет!.. А кто позволил, чтобы весна шла, чтобы весна цвела? Я же не позволял!
А весна — весна красна — шла и идет, идет и любимыми народными цветами расцветает.
Потому что весна — всенародная краса!
* * *
Было бы непростительно, если бы я не вспомнил, как встречает весну мой уважаемый сосед, старый рабочий Мефодий Коваль. Он говорит:
—- Моя весна — мой завод!
— Мефодий Осипович!— спрашиваю.— Разве вы еще работаете? Вам же, наверное, годочков — ого-го!
— Да это верно — ого-го! Я — пенсионер! Но тянет на завод. Советы молодым даю. Прихожу на завод и всегда чувствую радостную трудовую весну.
Великую правду сказал рабочий Мефодий Коваль. Все мы любим и горячо приветствуем светлую, трудовую первомайскую весну.
ВОТ ТАК — ПЕРЕСЕЯЛ, А ВОТ ТАК - НЕДОСЕЯЛ
i
Спрашивают меня, как я работаю и над чем работаю.
Отвечаю — чаще всего я работаю по утрам. Встаю, умываюсь, обуваюсь и одеваюсь.
К столу сажусь одетым.
Пробовал писать раздетым — ничего путного не выходит. Творческий тонус падает.
— Почему творческий тонус падает? — допытываются.— Ведь вас же никто по голой спине не хлещет?
Разумеется, никто по спине не бьет и не хлещет. Допекает другое — холодина щиплет за пятки.
Спасая пятки, я их искусственно подогреваю. Открываю окно и начинаю спортивно прыгать. Прыгаю — даже до косяков достаю.
Прекрасно. Чудесно. И дышится тогда хорошо, и пишется легко. «Отогретый», окрепший, сажусь, беру перо в руки, кладу перед собой чистый лист бумаги и начинаю мыслить...
Сижу и думаю. Бывает, часа два-три думаю и думаю, а чистый лист бумаги лежит чист-чистехонек. Лежит нетронутый, неприкосновенный.
Мысли в голове снуют, а вот на бумагу не скачут...
Случаются, конечно, и урожайные утренние часы. Только положу бумажку, а мысли туда сразу —скок-скок-скок... На бумажку прыгают и рядышком ложатся. А уж как лягут, то хоть топай, хоть кричи — не встанут. Вот так крепко сплетаются и переплетаются.
Когда пишу, наклоняю голову, чтобы виднее было, что я пересеял, а что недосеял. Недосеял — качаю головой. Пересеял — дрыгаю правой ногой.
— А к чему туг правая нога?—кое-кто спрашивает.
— Э-э... Не скажите... Правая нога помогает, вдохновенно подсобляет. Дрыгает... Вот так: дрыг — пересеял! Дрыг — пересолил... Дрыг — переборщил!..
Сноровисто подрыгаешь ногой, смотришь — что-то коротенькое, но веселенькое и появилось,..
Хотя один мой хороший коллега по перу выдвинул теорию...
2
Переходим к другому вопросу — над какими юморесками я работаю.
Отвечаю: герои моих рассказов уже известны читателям. Это — шептуны, лгуны... Очковтиратели, бюрократы, казнокрады, хапуги, воры, моты... Короеды, дармоеды... Попы и дьяки.
Я своим героям давненько и частенько рекомендовал и рекомендую: «Сгиньте! Да будет вам царство небесное!»
Не хотят пролазить в царство небесное. Говорят: «Нам и на грешной земле неплохо живется».
А кто же мои любимые герои?
Самые любимые мои герои — это доярки, телятницы, свинарки. Трактористы, комбайнеры...
А больше всего люблю тех, что на свекле в белых платочках голову свою трудовую склоняют, мотыжат и высоких урожаев при любой погоде достигают.
Писал о них и буду писать. Потому что люблю их и уважаю.
Скромен и воистину велик наш Герой Социалистического Труда.
Не за горами тот счастливый день, когда этот главный герой вытеснит из юморесок всякую мелкоту, хапуг, ворюг, мотюг...
Дай боже дожить до этой захватывающей радости.
И наверное, доживу!
Буду жить и острым пером вспоминать очковтирателей. Мастаков длинным языком плести:
— А теперь перейдем к грачам-вредителям. Подобрали посеянное, склевали и пересеянное...
Из зала кричат:
— Почему вы на птиц нападаете? Вы конкретно скажите: когда сало и мед из колхозного амбара стащили — до сева или после сева?
А мастаки-врали:
— Кто там кричит? Мы серьезные дела рассматриваем...
— Так мы и спрашиваем: всю зиму грачи в поле неубранную кукурузу всерьез клевали или, может, просто так — шутили?
После такого длинного и путаного доклада голосуют,
— Максим Максимович просятся еще побыть предсе дателем. Какие будут суждения: кто «за», кто воздер жался...
И от печки, во-о-он оттуда, дядя Филипп кричит:
— Я воздержался, и вот возле меня кум Петро спит,— тоже воздержался...
Я где-то читал, что в древнем Риме таких ораторов во время доклада принуждали стоять на одной ноге. Оно и неплохо: на одной ноге много о грачах не напоешь...
Хотя очковтиратель и здесь может втереть очки — спрячет свои ноги за трибуну. Еще и побожится, еще и клятвы начнет давать:
— Буду заботиться, радеть, беспокоиться... Буду своевременно сеять, своевременно засевать и вовремя пересевать... Выберите меня еще разок председателем.
Не выбирайте лгунов! Пусть сеют не языком, а делом!
з
Смешное и чудное, известно, и в поездках случается. Я никогда не обхожу дорожных усмешек.
Вот у нас в Полтаве много произошло изменений, чудесной стала Полтава. Похорошела, расцвела.
Все изменилось, изменилась, к слову сказать, и брань. К примеру, в Полтаве вместо: «Чтобы ты день и ночь в люльке качался!» — кричат: «Чтобы у тебя капитальный ремонт начался!..»
По дороге Полтава — Плоское, точнее — Мачухи — Плоское, дорога такая, что хоть прыгай, хоть скачи.
Довелось и автору этих строк ехать по такой «битой дороге»... Автобус — грузовое такси. Верх затянут брезентом. Задняя сторона прикрыта черной занавеской.
Лето, жара, в автобусе темным-темно, хоть глаз выколи.
Тронулись, слышу — какая-то молодица кричит:
— Куда же вы, человече добрый, садитесь? Вы же на мою юбку сели!
Вторая молодица просит:
— Откиньте, пожалуйста, занавеску. Дышать нечем! Третья сердится:
— О боже! Такого черта придумали!
Будучи в городе, я остановился в гостинице «Украина»,
Остановился и сразу схватился за «Правила внутреннего распорядка». Читаю: «Утверждено Министерством коммунального хозяйства УССР. 2 июля i95i года».
Читаю, значит, и глазами пробегаю «Правила пользования телефонным аппаратом... § 4. Палец следует всунуть в гу дырку, в которую и рекомендуется. Сунете палец в другую дырочку — разговор не состоится».
Читаю дальше: «В гостинице жильцы не имеют права, ж) вводить в комнату животных...»
Не сказано только, каких животных — дойных или яловых?
Вы только подумайте — какому же это жильцу придет в голову вводить в комнату дойную корову?
Там же: «Не разрешается в гостиницу заносить и птиц...»
Каких птиц — перепелку, воробья, индюка или гусака? Живых или убиенных?
Эти коммунально-гостиничные распоряжения мне напомнили железнодорожные указания — я в тридцатых годах работал на Южной железной дороге. Указания оповещали: «Перевозить в вагонах кур, уток и гусей запрещено. В отдельных случаях в пригородной зоне перевозка птицы разрешается, но при условии, чтобы птицы не кричали и не гоготали».
И что вышло? Начали в вагонах перевозить птицу «конспиративно». Кур, уток и гусей незаметно прикрывали платками или в широкие полотняные штаны прятали.
Сидит себе симпатичный дедок в полотняных штанах и тихонько покрикивает:
— Сиди! Не гогочи!..
И никто ничего. Кто же догадается, кого дедусь успокаивал, на кого он вот так покрикивал?
И только перед самой Полтавой одна молодица от удивления перекрестилась и ахнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33