Ехали, беседовали и не успели оглянуться, как легковая машина прямо в колхозный сад вкатила.
Роскошный сад вырастили колхозники, чудесный, в нем высокосортные груши, яблони. Обильные плоды крепкие ветви книзу пригибают.
За садом на пригорке — школа. Светлая, просторная школа-десятилетка. Больница хорошая в селе построена.
Хороши и детские ясли. Детей в ясли не носят — возят. В колхозе более тысячи велосипедов, двадцать два мотоцикла. Есть на чем маленьких ребят привезти в ясли. Подвозят без опозданий.
Телятницы, свинарки, доярки посмотрят на часы —• пора! Закрутят педалями и айда с юным поколением в детский санаторий.
Чудесным стало обновленное село. Зажегся электрический свет в окнах, и в каждую хату радио из Москвы передает счастливые песни.
Что и говорить — славно колхозники живут, славно и хозяйничают. Одних дойных коров шестьсот голов. А телок тысяча, да еще и двести двадцать!
А поросят, ягнят?..
Какие прекрасные коровники, свинарники построили. Выстроили и различными механизмами их оборудовали. Долго мы с Василием Петровичем ходили по колхозу, а потом в клуб завернули.
Идем, а навстречу нам... Кто бы, думали? Петр Иванович. Пожилой, но статный, выбритый, в вышитой сорочке, направляется в клуб.
— Отец, а где же мама? — спросил Василий Петрович.
— Мать раньше с Галкой ушла в клуб. Галя из Донбасса в гости приехала.
Вспомнили, как мы когда-то ехали с ним да непредвиденные остановки делали.
Петр Иванович добрым словом вспомнил и Панаса, и Грицька.
Какие дорогие люди! Не зря они, стиснув зубы, мужественно дрались за победу великого дела.
КАК Я ТОНУЛ
Утро. Солнечное, прозрачное утро. Я иду на речку, Дома меня предупреждают:
— Иди, да гляди, утонешь, так и домой не приходи! Этого совета я точно придерживаюсь. Знаю — утону, как же я домой приду?
Прихожу на речку. Тут гам и суета. Смеются, прыгают, ныряют, выныривают... Я разделся, пошел на берег и остановился: не знаю, куда лучше прыгать.
— Прыгай вот здесь. Тут тебе будет по колено. Я недолго думал, взял и прыгнул.
Ноги погрузились и меня за собой потащили. Погружаюсь и погружаюсь, ибо плавать не умею.
Говорили же мне: «Учись, Сашко, плавать. Учись—-не пожалеешь».
А я думал: «Плескаться в воде — разве это наука?»
И вот вам, опускаюсь на дно. Гребу руками, помогаю ногами, верчу головой, а меня на дно тянет.
Хлопцы, стоявшие на берегу, начали дискутировать.
— А ну,— говорят,— вынырнет или не вынырнет? Может, и вынырнет, ноги длинные.
Они дискутируют, а я чувствую, что тону.
— Хлопцы! — кричу.— Спасайте! Потопаю!
— Не кричи,— говорят,— а то в рот воды наберешь. Еле-еле спасся. Вылез и упал на берег. Конечно, ко
мне тогда все прибежали.
— Наверное,— говорят,— надо воду выкачать, А как выкачать, никто не знает.
Один говорит:
— Я,— говорит,— где-то в книжке читал, что прежде всего надо веслом на живот надавить.
— Дурень ты,— отозвался другой.— Первая помощь — это веслом по голове бить.
Словом, кто-то меня как шарахнет веслом по голове, я и очнулся.
Так вот я и говорю: учитесь плавать, с вышки прыгать, глубоко нырять и мастерски выныривать.
ДЕБЕТ
На базу Федя Вертун пришел скромненьким, тихоньким.
Скромно, тихо подал заведующему базой мокрую записочку. Небольшую цидулку полили слезами два родственничка: папенька и дяденька.
Щедро политая бумажка сразу помогла: Вертун стал экспедитором.
Завбазой Семен Семенович начальственно авторучкой черкнул: «В штат. Шусгрый. Бойкий...»
Нацепил Вергун на нос дымчатые очки и приступил к служебным обязанностям. Да заодно ходы-выходы изучил: через какую дырку можно просунуть знакомым коровкам дармового хлебца...
Вертун работал и бухгалтерские тонкости изучал. Вытащит синенький блокнот и вежливо-вежливо переспрашивает:
— Скажите, пожалуйста, что это за штука — дебет? Извините, я спрашивал Ольгу Ивановну, старшего бухгалтера. Но она рисовала на балансе каких-то птичек, засмеялась и ответила: «Это птица!»
С горем пополам Вертун осилил эту науку, Присмотрелся, каких птиц в дебет заносят...
Он отлично пользовался своим дальнобойным зрением. За километры распознавал: что плавает, что летает, а что и на месте стоит...
Еще издалека замечал, где и почему буксует. Почему в заднем колесе сухая спица скрипит...
Заметит и аккуратненько размочит. Пускай смазанное колесико исправнее крутится.
Без чванства подмажет и поплюет.
Знал, когда, где и кому да из какого ковшика брызнуть в глаза мыльной водой.
Плеснет — готово, И подымает уже тост за наше жилищное счастье:
— Братцы! Вот этот домик, который мы с вами строим, наш зав, наш Семен Семенович, сегодня утром около вешалки категорически поставил на мои плечи. Снял пальто, схватил меня за руки и сказал: «Гордись, Федя!
Решили на тебя возложить двухэтажный дом. Строй! Проявляй инициативу!» Братцы! Честь-то какая мне! Обещаю вам: проявлю инициативу! Окна вставлю! Такие окна вставлю, каких вам еще никто не вставлял! Бу ду жив-здоров, и высокой крышей вас накрою.
Начал Федя Вертун проявлять на строительстве кипу чую инициативу,
Проявлял вдохновенно, лирически. Поймает пайщика в уголочке, расстегнет рубашку, выставит грудь и начинает уговаривать:
— Вот это грудь! Это моя грудь! Раскрытая! Бюрократизма— ни грамма! Бери, хватай, она твоя! Хочешь, чтобы тебе комнату формально расписали? Хочешь? Советую: не чурайся архитектурного минимума! Вот видишь, косяк, видишь? Не стыдись, положи сюда минимальный трояк, и косяк никогда тебе на голову не упадет. А теперь возьмем-ка, друг, еще одну мелочь. Возьмем пол. Что такое пол? Доски. А дерево, тебе известно, гнется, изгибается, коробится. Вот тут и не делай промаха. Подложи пятерочку. Гарантирую: скорее нас с тобой покоробит, чем эту вовремя закаленную дощеч ку! Что же тебе про двери сказать? Еще в древней пого ворке сказано: «Стучите — и они откроются!» Ну ты же знаешь: двери одной поговоркой, хоть и древней, не зашпаклюешь. Так вот и слушай. Резонно слушай! Смажь двери десяткой, и они тебе будут и открываться и закрываться. Минимум десятку! Что такое для хороших людей червонец какой-то! Ерунда! Зато из дымовой трубы не будет кричать: «Ага-га-га! Забыли двери смазать! Слышите, как скрежещут?»
Научился Вертун и на высокую крышу взбираться, наловчился и в душу залезать.
А каким Вертун стал корректным! Боже! Как он артистически спину гнул! Согнет — ни одна косточка не хрустнет.
Скажет супруга начальника: «Феденька! Хочу свеженького карпа зеркального» — и Федя с согнутой спиной бежит рыбачить. Днем или ночью, а желанная рыбка жарится на сквороде....
— Ах-ах! — щебечет довольная супруга начальника.— Вы, Федя, чудотворец! Целое ведерко набрали! Возьмите наряды. Оформленные... Я Семе сказала: «Подпиши»,
Однажды утром заведующему базой доложили:
— Федя в парке культуры спортивные упражнения делает: на четвереньках ползает!
— Какого черта его туда понесло? — спрашивает Семен Семенович.
— Перед бюстом физкультурницы пламенную клятву дает — перцовки в рот не брать: валит, мол, проклятая/с ног.
Семен Семенович про себя думает: «Вот глупенький. На коленях ползает. Мучается, голубчик! Страдает!..» Позвал шофера:
— Вася! Кати, дорогуша, в парк, Федя сплоховал — хватил лишнего... Хватай за поясницу и заталкивай в машину.
На пороге интимно шофера за пуговицу взял:
— Вася! Только ты того. Молчок. Спросят, чья машина? Скажи: «Скорая помощь. Спасаем чудака. В буфете пробкой подавился...»
А мне Семен Семенович упрек сделал:
— Это вы в газету тиснули? Да знаю, вы! По почерку вижу, ваша шпилька! Да, Федя повел себя недостойно, это верно. В парке культуры в одних трусах хрюкал! Но и вы же не маленький. Вас учить не надо. Ну не рассчитал человек. Раз на раз не приходится. Вы ведь хорошо знаете, что от пол-литра не только захрюкаешь— залаешь! А вот забыли вы про другое: Федя у нас — сила! Кипучий, энергичный. Ногтями из-под земли материалы вырывает! Кирпич с неба хватает! Стоило ли такого способного, работящего человека позорить? Ведь вы как написали: «В мутной воде несется щукой у дна». Эх вы, сочинитель! Разве можно равнять человека с рыбой? Ведь это экспедитор! Какая же это рыба? Нет, как хотите, а это — извращение фактов.
За мешки хвалю вас. О мешках вы написали истинную правду. Мыши действительно здорово распотрошили мешкотару. За это преступление коты уже понесли заслуженное наказание. Понесли и понесут. Да, понесут!
А вообще мы это позорное дело рассматриваем серьезно, по-деловому. Назначили тебя экспедитором — гори! Погорел — гаси себя персонально на ходу. Сам зажег, сам и гаси. Не погасишь — пеняй, неосмотрительный, на самого себя, нянек у нас нет. Взялся за дело — не вопя: трудновато, мол, тяжеловато. Мы пессимизма не признаём. Мы учреждение солидное. Доить себя, извините, мы никому не позволим. Или дерзай, или, будь ты неладен, не показывай свою мелкособственническую психологию! Мы не посмотрим, чго ты.., что ты свой, близкий. И не посчитаемся. Не кричи и не умоляй: «Братцы! Не выкачивайте— доливайте!» Врешь, выкачаем! Качнем так, что из тебя черти посыплются! У нас, слава богу, золотой порядок.

На базе шум, гам, столпотворение! Феде Вертуну мало было того, что он руку в государственное добро запустил,— он и ногами туда. А бухгалтер Ольга Ивановна осторожненько его за ногу — хвать!
— Извините! А дебет?
— Какой дебет?
— Разве вы забыли: дебет? Припоминаете, вы по латыни изучали: де-бет?
— Ах, дебет! Изучал, изучал. Припоминаю. Дебет... Припоминаю... Левая страничка бухгалтерского счета... В ту страничку заносятся наличные поступления... Припоминаю.
— Да, да! Верно. Так вот по этому дебету на ваш счет занесено: кирпич, краска, стекло, доски, ошейники...
— Какой кирпич? Ах да! Спрашивайте Семена Семеновича. Он всему голова.
— Семен Семенович сдает дела. Вам это известно?
— Известно. Вчера его половина говорила: едем в Ялту.
— Не знаю, куда он поедет. Зазнался человек, потворствовал хапугам. Сняли с работы.
Не отвертелся Вертун на сей раз. Латынь подвела.
ПО ДОРОГЕ НА ВОРСКЛУ
И говорить нечего: солнце, свежий воздух и вода—-наилучший отдых. Тем более кругом природа, краше которой и на свете нет. Чего там спорить! Нырнешь в Ворсклу и вынырнешь. Вынырнешь и снова... под воду. Поплаваешь вволю и на берег. На горячий песочек.
Ох и великое это человеческое наслаждение. Лежишь себе, солнышко тебя обогревает, ветерок ласкает... Чудо! А с каким аппетитом закусываешь на этом самом свежем воздухе. Ешь, пьешь и не замечаешь, куда оно уходит... Ну чего там скрывать: одну опрокинешь... Глянешь на природу — и вроде одной маловато...
И думаешь: чем я перед людьми провинился? Разве и я не мог нырнуть и благополучно вынырнуть? Или по живописному берегу на одной ноге проскакать?
Прямо скажу — подмывает меня. Пришло воскресенье, и я мчусь. Куда? На Ворсклу. Куда же еще?
Как на грех до речки Ворсклы ходят всего два автобуса. Только два. А желающих нырять и закусывать на природе хватает. Собирается целых пять автобусов. Верьте слову. Подошел автобус (один из двух). Я туда. А вот туда-то, оказывается, и не попадешь. Одним словом, остановка получилась, ни туда и ни сюда, то есть назад. Но без добрых людей не обходится, спасибо им.., втолкнули в автобус.
Дотолкали меня до сиденья. Сел. И сразу кто-то навалился на меня.
— Извините,— говорит,— это я. Неужели не узнаёте? Я же ваша соседка. Слава богу, что это вы здесь... Будь на вашем месте другой человек, не доехать бы мне до Ворсклы. Наверно, по дороге сбросили бы. Есть такие граждане. А вы человек, без стеснения скажу, порядочный. И терпеливый. Очень спокойно сидите. Другой бы протестовал, чуть ли не «караул» кричал бы. Спасите, мол, задавили! А если подумать — чего кричать? Чего нервы портить? Сиди и молчи, коли на Ворсклу едешь. Тем более, кричи не кричи — все равно автобус не остановится. Значит, будь благородным человеком — терпи.
Вот вы — благородный, терпеливый. Завидую вашей жене — такой вы спокойный.
Пока соседка высказывалась, я дважды покрылся седьмым потом. А она просит;
— Вы же, пожалуйста, не шевелитесь — потерпите. Сейчас я вам на другое плечо свою кошелку переставлю. И не крутитесь, а то пироги выпадут. Я вас пирогами угощу, только довезите меня до речки целою и невредимою.
Чувствую —мне на шею капает что-то.
— Не обращайте внимания,— ласково поясняет соседка.— Возьмите рушничок. Вытирайте шею. Это— компот. Наварила я, значит, компоту, налила в горшочек, а когда меня в автобус вносили, какой-то дядя рот разинул, не замечает, что у меня в кошелке горшочек, и надавил на него. Это непременно из горшочка компот капает. А может, и ситро. И ничего удивительного — потечет, если оттуда и отсюда нажимают. Я вам до того благодарна, такое вам спасибо, что на вас капает, а вы молчите... Только благодаря вашей чуткости я доберусь до Ворсклы и в прохладной воде искупаюсь...
На предпоследней остановке я вздохнул свободнеез соседка переставила свои узелки и кошелку кому-то на ноги. Тот завопил:
— Гражданка! Вы на мою ногу свою кошелку поставили.
— Извиняйте, дедушка, неправду вы говорите. Кошелка стоит на моей ноге.
— А ну потрогайте. Чья нога? Моя или ваша?
— А какая же это ваша? Неужели же я своей ноги не узнаю? Я со своей ногой пятьдесят три года не расстаюсь.
Женщина рядом возмутилась:
— Что же это на свете делается? Не могут разобраться, где чья нога!
Но тут послышалось:
— Ворскла.
Я бросился к киоску: выпить холодной воды. Хоть полстакана. Мне ответили убедительно и резонно:
— Идите на речку. Ныряйте! На дне такая холодная вода, даже лед не потребуется.
МОСТИКИ И ДОРОЖЕНЬКИ
Хорошая, прекрасная дорога — большак! Едешь— одна красота! Никто тебя ни возом, ни автомашиной не зацепит. Ровная-ровная дорога, как струна.
— Э,— скажете БЫ,— то ж большак! Шлях — куда ваше дело! Вы попробуйте под вербочками, вот по той крутой дороге, проехать. Вот это штука! Ты влево — ямки! Ты вправо — пни! Ну хоть на аэроплане лети!
— Дядя Ефим, так можно же те ямки лопаткой заровнять... Да одним заходом и пенечки посбивать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33