Обоих охватила такая радость, что они чуть не закружили Кики.
— Да, все уехали. Вы же знаете, школы и кафе уже начали свою работу. Я тоже скоро умчусь отсюда, а потом в Париж. Не верите? У меня уже и паспорт есть! Наверху я вам покажу. Впрочем, нет, нет, подождите, не входите! Я пойду вперед, а вы потише! Тихонько закройте дверь, чтобы ветра не было. Я пасьянс не кончила, не мешайте мне.
Она поставила кувшин с молоком на подоконник, встряхнула головой, уселась и принялась раскладывать карты.
«Кики изрядно пополнела», — подумал Йоэль, бросив взгляд на голые руки и шею Кики. Реэт положила руку на плечо Ноэлю и почтительно глядела на стол.
— Не выходит! — с досадой сказала Кики. — Сами видите, что не выходит! Уже который раз пробую, а все не выходит!
— А что ты задумала?
— Я задумала, что... Нет, не скажу. Вы поверите, что так и есть, огорчитесь, рассердитесь на меня...
— А разве это нас касается? — спросил. Йоэль. - Разве ты не на себя раскладываешь?
— На себя? Нет, зачем же на себя? - удивилась Кики с тем кокетливым видом, из-за которого никогда нельзя было понять, правду она говорит или нет.
— Конечно, на тебя похоже, что ты не станешь гадать на себя. Ты же неисправима! — сказал Иоэль.
— Покажи свою руку! — попросила Кики Иоэля.
Так как уже стемнело, им пришлось подойти к самому окну. Почувствовав возле своей руки теплоту груди гадальщицы, Йоэль слегка отстранился, чтобы не причинять боль Реэт.
— Ну да, — начала хиромантка, на ощупь отыскивая пальцем что-то на ладони и покачав головой. — Вот в чем дело! Линия сердца у тебя совсем смутная, разветвляется в разные стороны и никуда не ведет.
Йоэль почувствовал себя внутренне задетым. Он и сам отлично знал, — насколько тверд он во всем, что касается разума, настолько же неопытно и неуверенно его сердце. В этой области он довольствовался случайностью, здесь он шагал словно по болотистой местности, не зная, когда провалится или споткнется нога. Он вырвал свою руку и сказал:
— Лучше дай нам поесть. Мы голодны.
— Нет, нет, погадай и мне на картах! Погляди и мою руку! — стала просить Реэт.
Кики инстинктивно чувствовала, что в отношениях между этими двумя наступила мертвая точка, и, сколько бы они ни дурачились здесь, ни один из них не смеет взглянуть правде в глаза, а старается убежать от нее. Кики сама всю жизнь страдала от этого, и теперь у нее не было никакого основания, чтобы завидовать другим, скорее, ей захотелось подтолкнуть и даже спровоцировать их. В своей любовной игре они ничуть не стеснялись ее, наоборот, даже бравировали перед ней, но какое это имело значение! «Бедняжки!» - подумала Кики и начала раскладывать карты для Реэт.
Они предсказывали многое: вечерние путешествия, письма, деньги, флирт с молодым человеком, смерть, но сердце успокаивалось на своем муже.
«В глубине души Кики, наверно, слегка ревнует, — подумала Реэт, — она не хочет разложить карты так, чтобы вышло совсем хорошо». Да и упоминание о своем муже в данной ситуации было не особенно тактичным.
Пока Кики накрывала на стол, Реэт полежала на ее кровати, подложив руки под голову. Грудь ее поднялась, кудри упали на лоб. Она устала, и в легких у нее закололо, чего уже давно не случалось. «Я, может быть, заразилась от Луи», — подумала она, и при этой мысли ей сделалось жарко.
Йоэль пришел из кухни, где Кики осталась жарить что-то, и подсел к Реэт. В бледном свете, падавшее от
лампы, стерлись отдельные черты лица лежавшей, остался только общий облик и живые глаза. Йоэль не мог отвести взора и только шептал со страстью:
— Хочу вас, хочу вас исцеловать!
По лицу Реэт пробежало недоброе, готовое к отпору выражение. «Почему он это только говорит? Почему не делает этого?» Но когда Йоэль наклонился, она капризно отвернулась, оттолкнув его, и, когда это не помогло, укусила ему руку. Не показывая своей боли, Йоэль с удивлением уставился на Реэт, чьих капризов он не понимал. Он даже не взглянул на сине-багровые следы зубов на руке. От вида этой ранки Реэт стало жалко Йоэля, и она попросила у него прощения. Но теперь тот в свою очередь закапризничал.
Кики, вошедшая в комнату с жареной картошкой на сковородке, поглядела на обоих и сказала:
— Бог ты мой, вы же еще не женаты;, чтобы делать Друг сцены!
Около полуночи Йоэль решил уйти домой, и Реэт пошла провожать его. Молодые люди уже подошли к мельничной плотине, уже приблизились к лесу, по дороге отыскав истлевший осиновый пень, который не раз светился фосфорическим блеском. Но сейчас он был черным, как и вся земля в подлесье. Реэт дальше не пошла, и Йоэль, в свою очередь, пошел провожать ее обратно. Так они несколько раз провожали друг друга, и, поскольку расстаться становилось все труднее, они в конце концов оба вернулись к Кики. До рассвета никто не .засыпал.
В отношения их снова вернулась весенняя свежесть. И в следующие дни они забывали о времени, забывали о еде. Весною, когда кругом цвела природа, их мысли тоже не шли дальше этого цветения. Но и сейчас, когда уже подоконники, стулья и столы были завалены спелыми яблоками, они все еще собирались цвести, как цветы в горшках, т и лето, и осень, и зиму, хоть всю жизнь до конца. Словно отношениям их и не суждено было дозревать.
Этот удобный, но вместе с тем противоестественный застой в развитии, не возбуждавший даже любопытства к будущему, приводил иногда к дисгармонии, вызывая у Реэт минутные капризы, у Йоэля — желание бросить все и бежать. Но в то время как в подсознании эта неудовлетворенность подготавливала, быть может, катастрофу, оба они все еще довольствовались опьянением обманчивых минут, позволявших забыть обо всем на свете.
Когда они на следующий вечер сидели на старом бревне возле озера и в разговоре у них возникла пауза, Реэт вдруг спросила:
— Скажите мне, зачем вы, собственно, вернулись сюда, в деревню?
После некоторого молчания Йоэль ответил:
— Я и сам не знаю почему... Мне хотелось все забыть и жить только работой, но я не смог. Вы мне начали мерещиться в каждой линии, в каждом росчерке пера, я искал вас на каждой улице...
— Иоэль! — растроганно воскликнула Реэт, схватив его руку.
В последовавшем молчании оба пережили всю глубину своего счастья. Но потом рукопожатие Реэт ослабело.
— Чем все это кончится? Жизнь моя складывается так странно... Когда я выходила замуж, я думала, вот когда я заживу спокойно и счастливо. Но на деле все иначе. У меня муж, он добрый, заботится обо мне, любит меня, да и я люблю его, да, но... мне нравится не только он, а и другие.
«Другие? — мысленно спросил у себя Иоэль. — Кроме меня еще и другие?» И он с укором взглянул на Реэт.
— Почему вы так смотрите? — вдруг став серьезной, спросила Реэт. — Вы осуждаете меня? Конечно, я виновата. Я чересчур легкомысленна. Так это не может продолжаться...
Концом палки Йоэль раскидывал песок. Конечно, все это должно разрешиться чем-то! Но откуда, как придет разрешение? Долго ли просидишь так рядышком, держась за руки? Впереди было будущее, которое нужно было начать строить, но Йоэль даже планировать его не умел. У него и интереса не было к этому. Инстинктивно он чувствовал, что любое подведение здания под крышу означает удаление архитектора от построенного им дома. Что он должен был сделать? Пренебречь этими прекрасными мгновениями, которые можно было беспечно срывать каждый день? Или решительно и безвозвратно отнять эту женщину от другого? А это означало пойти к пастору и сказать ему по чести: «Милый человек, ваша жена принадлежит мне, хотите вы этого или не хотите. Вы воспитаны в духе корпорации и, может быть, вызовете меня на дуэль, считая, что этого требует приличие...» Но сможет ли пастор Нийнемяэ навести на меня пистолет? Нет, для этого он слишком христианин. Возможно, этот бедняга отдаст свою жену, не прибегая к оружию, из* чисто христианской любви к ближнему, в зародыше подавляя в себе всякое себялюбие? Но тогда Реэт станет жалко этого человечка. И проиграет опять-таки Иоэль. Но и доставив себе минутное удовольствие, уйти потом восвояси,
этого Йоэль также не мог желать, так как корни душевной близости проникли уже слишком глубоко.
Нет, рассуждение и взвешивание приводили лишь к сомнительным результатам. Похоже было, будто природный разум здесь проявил ревность или злорадство, вместе с тем не умея дать никакого совета.
— Ну что же дальше? — неуверенно спросил Йоэль У Реэт.
— Это вам решать! —твердо ответила Реэт, и Йоэль почувствовал в этом ответе горький упрек.
— Значит, вы не хотите, чтобы все продолжалось по-прежнему? Вам надоело? Прекрасно. Я могу уйти...
«Это не решение, а всего лишь бегство от решения»,— подумала Реэт, но ничего не сказала. Йоэль и без слов понял, что подумала Реэт. За ее покорной молчаливостью он почувствовал скрытую боль, которую причинил сам.
Через некоторое время Реэт сказала, заглядывая в глаза Йоэлю:
— Почему вы всегда так резки и неуступчивы? Я часто гляжу на вас, но вы стали таким серьезным, очень серьезным, не таким, как весной. Когда я вижу вас таким хмурым, я и сама становлюсь такой же.
— Нет, вам нельзя стать такой! Неужели я такой, как вы сказали? Я и сам не замечаю, что я такой хмурый. Это я только внешне, это мой недостаток...
Недоразумения между ними опять на некоторое время рассеивались, и счастье переживаемой минуты снова заслоняло другие заботы. Все разрешится само собой, без чьего- либо сознательного вмешательства — такова была точка зрения Йоэля, которая его удовлетворяла и успокаивала. II поздно вечером, когда оба влюбленных сидели на диване, некая мысль протянула щупальца, чтобы отыскать выход из тупика.
— Бежим!
— Но куда?
— Все равно куда! Но только прочь из этих мест, даже из этой страны!
Реэт с живостью согласилась: хорошо, бежим!
В этот вечерний час фантазия быстро разгорелась, а скорый отъезд Кики даже намекал на некие реальные возможности.
Конечно: бежим так, чтобы и следов не осталось! Пускай ищут!
— Если бежать, то ночью, когда все спят! - таинственно зашептала Реэт. — чтобы ветер был сильный, тогда никто не услышит.
— Когда нас начнут искать, мы уже окажемся далеко, за тысячу километров. У нас будут уже другие имена, другие паспорта...
— Если понадобится, я могу надеть мужской костюм,— сказала Реэт, — я очень хорошо умею играть роль мальчика и могу сойти за твоего брата...
— Ты, за моего брата? Ты? — удивился Йоэль.
— Конечно, и мы заранее должны научиться говорить «ты» друг другу, не может же брат говорить брату «вы»!
Они посмеялись над таким брудершафтом, и даже Кики пришла из другой комнаты поглядеть, что тут происходит. Оба продолжали фантазировать словно в бреду, не стесняясь Кики.
Реэт сказала, что она отлично умеет водить машину. Если нужно, они украдут чужую машину, проделают на ней часть пути, потом бросят ее и понесутся дальше на поезде, на самолете.
— Когда приедем в Чехословакию, — сказала Реэт, — я пришлю мужу пару башмаков с фабрики Бати на толстой подошве, муж очень любит такие. Ты не будешь обижаться?
— Ах, чего там! Мы поедем гораздо дальше, чем Чехословакия! Поедем туда, где вообще не носят башмаков. Например, к папуасам, сделаем себе татуировку, сплетем себе фиговые листки из тростника, а головы покроем шлемами из кокосового ореха.
— Если придется проходить через джунгли, я непременно сделаю себе охотничий костюм, — сказала Реэт, — галифе и сапоги с голенищами. А двугорбым верблюдом мы обзаведемся?..
— Непременно! Лучше завести двух двугорбых. Если машина увязнет в песке пустыни, то двум легче вытащить ее.
— Я так и останусь в мужском костюме на все время путешествия, — решила Реэт. — Чувствуешь себя смелее. И, кроме того, никто тогда не заподозрит нас!
— Но тогда тебе придется научиться бросать камень по-мужски — знаешь, как? — не через плечо; придется научиться автоматически сжимать колени, когда что-нибудь упадет на них со стола; придется научиться не взвизгивать, когда упадет дюжина тарелок; нужно научиться не обращать внимания на платье встретившейся дамы и проходить равнодушно мимо окна ювелира; ах, чему только не придется научиться, например, хотя бы курению на мужской манер.
— Я умею! — воскликнула Реэт.
Она взяла у Йоэля сигарету. Но в том движении, которым она поднесла ее ко рту, было слишком много
плавности, при этом оно было скорее деланным, чем привычным.
— Так не годится! — изрек Йоэль и показал, как нужно курить. Кончился этот урок тем, что они изобрели способ, к которому придется прибегнуть в дни нужды: дым просто пускали из одного рта в другой.
— Но что, если нападут на наш след? — спросила Реэт, испуганно глядя на Йоэля.
— У нас же есть револьверы! Если они не помогут, ну, тогда остается еще одно средство.
— А именно?
— Подкуп! Это всегда помогает. Ты разве не слышала об этом?
— Да, но для этого нужны деньги. Где мы их возьмем?
— Деньги? Да, с деньгами обстоит хуже, — согласился Йоэль. — Впрочем, у меня есть лотерейный билет, он непременно выиграет. Пусть Кики сейчас же погадает на картах, выиграет ли?
В таких фантазиях прошла ночь, и когда наконец пришел сон, то он был полон бегства и преследования, словно в неких фильмах.
В один из следующих дней беспокойство о домашних погнало Реэт обратно в Соэкуру. Как здоровье Луи? Может быть, Ильмар приезжал в деревню и рассердился, не застав Реэт дома? Тысячи страхов начали мучить ее.
Иоэль и Кики проводили ее до последнего перелеска и стали ждать ее возвращения.
Прошло уже пять минут, уже четверть часа, уже полчаса, а Реэт все не возвращалась. Йоэль впал в беспокойство, нервно прохаживался, ломая ветки и не слушая, что говорит Кики. У него было такое чувство, будто Реэт проглотил этот проклятый дом, пропитанный запахом нафталина и лекарств, набитый микробами и подушечками, полный пут и обязательств, из которых он ревниво, но тщетно пытался вырвать Реэт.
И Йоэль, который почти никогда не поверял Кики чего-нибудь и не обращался к ней в минуту душевно тревоги, принялся теперь изливать перед ней сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44