После духовной церемонии все отправились осматривать дом. Сам хозяин успокаивал архитектора, говоря, что дом пока еще обставлен наполовину, кое-как. Молодежь вскоре разбрелась кто куда. Обошли недавно заложенный сад за дачей, беседки и теплицу. Все выглядело солидно и импозантно, как того желали молодой и старый Нийнемяэ. От узкой площадки перед домом три-четыре ступени вели вниз, к следующей, более просторной площадке, с двух сторон окаймленной молодыми липами (так пожелала Реэт). В середине площадки находился четырехугольный бассейн, с гранитной женской фигурой посередине (только немногим было известно, что это была работа скульптора Умбъярва, моделью
для которой служила Кики). Бассейн был сух, поскольку водопровод еще не действовал.
Все долго разглядывали две гипсовые фигуры по обе стороны цементной лестницы, что вела вниз к озеру. Никак не могли решить, что это за существо, на спину которого забрался маленький ребенок, — сом или другая какая рыба или даже черепаха. Отыскали скульптора, чтобы он дал объяснение. Но Умбъярв был, как всегда, скуп на слова и буркнул только, что это конструкция. Никому не хотелось казаться глупее других, и потому все молча приняли его объяснение. Только старый Нийнемяэ, оставшись один со своим приятелем, деревенским аптекарем, указал на детские фигурки и, многозначительно подмигнув и подтолкнув соседа в бок, сказал:
— Полные колыбели, что?
— Да, если будет на то божье соизволение, — ответил ему старый партнер по карточной игре.
— Нынешнее поколение в бога не верует. Ныне деторождение зависит от самих людей...
— Неужто Ильмар тоже не верует?
— Нет, что ты, конечно, верует! Но вот сношеньку хорошенько не поймешь...
Они спустились на пару ступенек. Аптекарь остановился и тихонько сказал:
— Да, говорят, что...
— Что говорят?
— И так и этак... Я и сам видел один раз, как ваша сноха купалась вместе с архитектором.
Но старый Нийнемяэ поднял приятеля на смех:
— Нам, кажется, пора уже на тот свет собираться! Вместе купались? Ха-ха-ха! Ну и что, если купались? Наш брат думает, ого! А молодежь? Спроси у Ильмара! Он бы тебя сразу высмеял, как высмеял и меня. Ох вы, старичье, сказал он, да разве нынешняя молодежь такая, как в ваши дни! Ведь Ильмар тоже человек нового времени.
Они дошли до озера.
— Вот видишь? — сказал Нийнемяэ, махнув рукой в сторону островка.
Отражение солнца на воде слепило глаза, но, прищурившись, можно было разглядеть, как поодаль возле островка плескались в воде и разгуливали полуголые люди, не обращая никакого внимания на участников праздника, что глядели на них с того берега.
— Вот видишь? — повторил Нийнемяэ. — В наше время это был грех, что? А теперь вот расхаживают с голыми ляжками и беды никакой нет. Это же спорт! Ильмар и сам занимается спортом, да-а, ведь у него этот чертов
мотоцикл. Другой раз несётся, словно ветер! II шею сломать не боится! Как бы не так! Попробуй заставь нас этак спортом заниматься или еще чище, наших жен, что? Им бы не мешало. А то ходят, словно туча, с утра до вечера, и знай грызут тебя день-деньской! А что, старик, не подарить ли нам своим старухам на день рождения купальные костюмы, что?
Нийнемяэ подтолкнул аптекаря в бок, и, давясь от смеха, оба старика стали медленно подниматься по лестнице, потому что уже позвали к столу. После ужина, когда общество распалось на отдельные группы, часть гостей из тех, что любили приятную беседу, уселись наверху, на балконе. Главным рассказчиком был здесь старый Арнеманн, который не скупился на анекдоты и разные случаи из жизни. Язык у него был красочный, голос сочный, и было так интересно следить за мимикой его пухлого, подавшегося вперед лица, что все смотрели на него, не отводя глаз. Он начал с невинных, простых историй, с юмором рассказывая и о своем участии в них, потом перешел на политические анекдоты, а под конец, когда было выпито уже немало кружек пива и слушателями его оказались одни мужчины, перешел к более соленым шуточкам.
Внизу все время танцевали, а с озера доносились песни и звонкие голоса. Гуляли в саду, на опушке леса, возле ржаного поля, на площадке перед дачей, и ровный гомон празднества сливался с мягким, ленивым настроением этого затерянного среди холмов озера.
Барышня Розалинда, с цветком жасмина в руках, позвала старую госпожу Нийнемяэ, которая все время ковыляла кругом, хлопоча среди гостей, и только сейчас перевела дух, наверх, в комнату с розовыми обоями.
— Идите смотреть, фрау Нийнемяэ, эта крошечная комнатка! Я так мило обставлю ее. Идите же!
И когда они забрались наверх, она продолжала:
— Ну, и что вы теперь скажете? Разве это не рай? И этот вид, смотрите, пожалуйста!
Старую госпожу Нийнемяэ этот вид не особенно трогал, зато ее задело восхищение этой немецкой мамзели. Как это она думает тут расположиться? И что о себе воображает? Еще позавчера, как только прикатила сюда, она лучшую мебель отобрала в старом доме для этой комнатки. Приехала сюда, чтобы помочь подготовиться к празднику, но, как видно, уже нашла время украсить кружевами старый диван, повесить на стену увеличенный портрет
своего братца, а над кроватью прибить отпечатанный серебряными буквами стишок из Нового завета.
— Эту комнату Ильмар обещал отдать вам? - спросила старая госпожа Нийнемяэ.
— Конечно! Он ведь, ах, такой чудный, такой милый. Он должен привезти из город, из моей комнат, этот красивый и, ах, я чуть не забыл ту розовую подушечку, что я сама вышил брату. Ах, мой покойный брат очень любил мои рукоделия и всегда сказал. И я хочу все здесь так уютно устроить...
— Но я не понимаю Ильмара, — ответила старая барыня. — Я же ему ясно сказала, что мы сами со стариком хотим перебраться сюда наверх. Я не понимаю, как он может раздавать комнаты кому придется. Я сейчас же пойду спрошу Ильмара, чья это комната.
Но, фрау Нийнемяэ!.. — удержала ее Розалинда. — Не сегодня, не сегодня! У нас сегодня есть такой веселый праздник! Ах, поглядите, поглядите, как он умеет развлекай общество! И как его все уважайте!
Обе они выглянули в окно. Ильмар остановился на площадке, возле одной скамейки с сидевшей там группой гостей, и ему тотчас же освободили место. Он что-то сказал, и все слушали, а некоторые даже встали, сохраняя для него место. Но Ильмар уже поспешил к другому столу, дал служанке распоряжение убрать пустые бутылки из-под лимонаду и принести полные.
Интерес выглядывавших из окна женщин тотчас же обратился к Реэт, которая в сопровождении двух студентов поднялась от озера и, хохоча, остановилась возле бассейна, не обращая ни малейшего внимания на гостей. А тут она вдобавок еще рукой поманила архитектора, который собирался пройти мимо.
— Попробуй, как можно быть такой. Но Гретхен!
Старая дама тотчас же поняла Розалинду, и сразу же
заглох их прежний разговор. Они спрятались за занавеской, одна по одну, другая по другую сторону стола.
— Да, вот она какая, — проворчала старая хозяйка после того, как они молча понаблюдали, что произойдет дальше. — Недавно я велела ей отправиться на кухню, чтобы помочь там, а она мне в ответ, я, мол, не служанка ваша! Ну, что вы скажете! Ничегошеньки не желает делать. Только распевает с утра до вечера, да и сейчас не умеет вести себя. Только и знает носиться с этими мальчишками, да и с этим архитектором, как будто других гостей не существует! Нет чтобы поглядеть, все ли в порядке или, может, чего-нибудь не хватает...
— Ах, фрау Нийнемяэ, мы уже старый и не понимай эта юность, — снисходительно рассмеялась Розалинда. — Я не хочу сказать ничего плохое о Гретхен, но иногда мне жаль Ильмара. Ах, Ильмар очень любит эту, уют! Он такой счастливый, когда я подарю ему цветочек, и он всегда внимательный ко мне. Подумать только, один день он приходит ко мне наверх и говорит, милая Розалинда, будьте такая милая и пришейте мне пуговица на пиджак, уже несколько недель я думал, кто пришьет. И я потихоньку просил принести мне его носки и заштопал. Но Гретхен я не обвиняй, она есть птичка на ветке.
— Какая птичка? — рассердилась старая дама. — Подумайте, какие могут пойти разговоры, если она будет так вести себя! Только кокетничает и зубы скалит! Разве это супруга пастора! Пойду скажу Ильмару... Ишь, ишь, как она сейчас под руку схватила кого-то и бежит танцевать!
Обе, вытянув шеи, глядели вниз, пока Реэт не исчезла на нижней площадке, где все время продолжались танцы.
По правде сказать, веселость Реэт была сегодня скорее нервной и взвинченной, чем естественной. Внутренне она страдала. Она никогда не чувствовала себя вполне хорошо среди чужих, по натуре она была робкой, как истое дитя природы, и стремление преодолеть эту робость вносило в выражение ее лица и движения некую скованность, передававшуюся и другим. Подавляли ее и официальная вежливость и сдержанность Йоэля на людях. Йоэль как будто нарочно держался в отдалении от нее, еще сильнее усугубляя в ней чувство одиночества и покинутости. Поэтому она всеми силами принуждала себя к веселью, когда с ней разговаривали или приглашали танцевать. Она чувствовала себя словно парализованной и была не в силах сама что-нибудь предпринять или сохранять то спокойствие и душевное равновесие, которое было у Йоэля.
Старая госпожа Нийнемяэ не преминула обратить внимание Ильмара на непристойное поведение Реэт. Правда, Ильмар махнул рукой на эти слова, но все же задумался и принялся отыскивать Реэт. Он нашел ее наконец на опушке леса, где она бегала взапуски с молодыми девушками и студентами. Йоэль увидел, как супружеская чета, тихо беседуя, медленно вошла в дом.
Лишь через некоторое время Реэт снова показалась, но была какой-то безрадостной, словно птица с опущенными крыльями. Глаза ее подозрительно покраснели,
— Что случилось? — испуганно спросил Йоэль.
— Ах, ничего, — с улыбкой, стараясь подавить в себе что-то, ответила Реэт. — Не хотите ли потанцевать?
Они пошли на террасу, сделали несколько туров, но как-то безжизненно, думая о другом. В комнатах, через которые они проходили, их никто не замечал, всем было весело, все ели, пили, болтали, рассказывали анекдоты и сплетничали.
— Давайте удерем! — прошептал Йоэль и попытался схватить Реэт за руку, но та быстро вырвала руку. Такой Йоэль еще не видел Реэт.
Они остановились в маленькой пустой комнате на верхнем этаже. «Комната липового цвета», — подумал Йоэль, но сейчас было бы совершенно неуместно напоминать об этом. Реэт оставила дверь открытой, видимо, для того, чтобы никто не мог заподозрить их ни в чем.
— Почему вы такая странная? — тихо спросил Йоэль.
Реэт стояла возле окна и пальцем проводила черточки
по стеклу. Все ее существо выражало недоумение, печаль, беспомощность. Йоэлю хотелось как-то помочь ей, но он и сам не знал, что сказать. Лишь через некоторое время, видимо, справившись с собой, Реэт сказала, как бы показывая себя со стороны:
— Реэт плохая. Ею недовольны. Реэт не умеет быть хозяйкой. Она не солидна.
В голосе Реэт уже послышалось что-то ребячески-игривое, и Йоэль повеселел.
— Реэт не понимает, — продолжала она, — какой сегодня день. Она слишком легкомысленная. Не ухаживает, как следует, за старшими дамами, не присядет к ним за стол... Слишком много шалит.
— Кто это говорит?
— Все... Даже Йльмар.
— Может быть, виноват я? Может, он что-нибудь заметил? Может, он знает, что...
Как-то раньше Реэт сказала, что она все говорит мужу. А теперь Йльмар, может быть, выследив их, заметил какое-нибудь пожатие руки, какой-нибудь взгляд, дрожь в голосе. Ну и пускай! Йоэль готов принять на себя ответственность.
— Да, я один во всем виноват! — сказал Йоэль. — Нет, не спорьте! Это я козел отпущения! Я даже чувствую себя этаким козлом, — попытался он сострить.
— Нет, — задумчиво произнесла Реэт. — Когда я разговаривала с Ильмаром, я поняла, что он прав. Я зашла дальше, чем позволяют приличия. Этого больше не должно быть!
— Но когда? Сегодня? В чем же?
— Нет, не сегодня] В своих шалостях я каждый раз незаметно захожу слишком далеко. Так далеко, что больше уже не смею рассказать ему все.
— А он знает, что вы чего-нибудь недоговариваете?
— Нет! Это-то и дурно.
— Но, бог ты мой, между нами ничего особенного и не было!
— Я все же чувствую сама, что... так больше нельзя.— И Реэт опустила глаза.
— Ах вот как, теперь я понял! — с горечью воскликнул Йоэль.
— Что вы поняли?
— Вы хотите, чтобы я больше не приходил сюда? Ну да, дом готов, чего же еще, к чему еще я? Завтра вы тут поселитесь. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
— Нет, не так, Йоэль! Не так! Вы свободны, можете бывать где угодно. Свободно можете остаться и здесь, а я?
— Как? Ведь у вас теперь своя дача...
— У меня? Нет, не у меня. Я вообще не знаю, найдется ли здесь свободный уголок для меня. Старики переберутся сюда со своей рухлядью, потом Розалинда, Луи, сестра свекрови вместе с дочкой... Где же мне тут поместиться?
— Это же... немыслимо! А что станет со старым домом?
— Там поселится испольщик.
— На самом деле, так что...
— Так что мне придется мириться хотя бы с его теперешней лачугой. И я бы мирилась с ней, знать бы только, что я могу остаться там совсем-совсем одна. А теперь я даже на озере не могу кататься без надзора...
Какое значение имело теперь то, что Иоэль вложил в этот дом все свое вдохновение, если он превращался в склад старой мебели, в тюрьму, в сторожевой пункт!
— Я сейчас же пойду и поговорю с Ильмаром, — сказал Йоэль. — Так этого оставить нельзя!
— Ах, это напрасно! Раз старый Нийнемяэ высказал свое желание, мой муж никогда не станет противиться.
— А вы?
— Я? Ильмар всегда готов слушаться своего отца. Отец хочет переселиться сюда и переселится. И раз уж Розалинда его любимица, тут тоже ничего не поделаешь. Теперь эта барышня станет здесь ухаживать за больным Луи и останется тут на все лето. А сам Луи? Мне его жаль от души, кто знает, протянет ли он до осени. Другое легкое у него тоже затронуто.
— Я меньше всего предполагал, что выстрою здесь санаторий, — с горечью сказал Йоэль, но Реэт оказалась более добросердечной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44