Но Уилкс не послушался.
Вызвался осуществить публично награждение – перед гражданской публикой – на плацу.
Чарльз Батлер с тех пор как его освободили – все стоял на плацу: глаза в землю. В домишко не уходил. Целые сутки уже стоял.
Его друг начал обходить строй и зачитывать благодарности.
Когда подошла очередь лейтенанта Робийяра, он произнес: «Особая благодарность» – и плюнул ему в лицо.
Оба офицера тут же схватились за сабли. Их разняли – но вечером они стрелялись.
Робийяр понимал, что они должны определить смертельные условия дуэли. Они выбрали пятнадцать шагов.
Первым стрелял Уилкс. Он промахнулся. Это можно было из-за сильнейшего нервного волнения.
Выстрел был за Робийяром. Он попал. Но, представьте, его попадание, хоть и было удачным, оказалось не смертельным – в плечо.
А Батлер все время оставался полностью безучастным к происходящему. На него не произвел впечатление запоздалый героизм Уилкса.
На следующий день в штаб депешами полетели две отставки: Джереми Уилкса и Батлера. А еще через день – Робийяра. А дальше, как я полагаю, и начинается самая большая тайна.
Болезнь Уилкса
Уилкс заперся в своем доме. День и ночь он переживал события последних дней службы. Его мозг, наконец, не выдержал. Доктор Мид, семейный врач Уилксов, подозревал, что это была реакция на всю жизнь пациента, которая стала преступной в его собственных глазах.
Он продал свое имение и обратился к правительству штата с просьбой проложить на собственные средства в самые глухие уголки штата железную дорогу.
Это стало его манией.
Он с головой окунулся в инженерию. Он, даже не кончивший университета, стал отличным специалистом в этой области, и все это только ради того, чтобы оказаться вне света, вне цивилизации – на природе, там, где он мог искупить свои грехи. Он хотел оказаться там, где жили индейцы, чтобы вымолить у них прощение, а, значит, хоть частично искупить свою вину перед памятью любимой девушки, невольным пособником смерти которой он стал.
Джереми Уилкс твердо считал, что Полин, как и Звонкий Ручеек, оказалась в раю ацтеков. Там, куда он попасть не мог.
Богатство полковника Уилкса стало таять.
Он забрался в самую глушь штата. На собственные деньги начал строительство железнодорожной колеи. Женился на дочери простого охотника, и у него родился Джекки Уилкс.
Судьба мальчика часто обсуждалась в доме Пьера Робийяра, который считал себя жертвой собственного чувства долга, заставившего его применить силу против индейцев.
Сьюлин – жена Робийяра очень переживала за мальчика и понуждала Пьера искупить вину перед семейством полковника, который сошел с ума. Сьюлин хотела, чтобы мальчик жил в свете и не становился невинной жертвой.
Пьер Робийяр в свое оправдание считал, что если бы полковник Джереми Уилкс, как красна девица с испугу, не помчался в штаб, он бы нашел выход и спас индейское племя.
Джереми Уилкс смалодушничал, а красиво выражаясь, решил быть честным перед долгом офицера.
Были другие тайные причины, которые его заставили так поступить. По-настоящему Уилкса ничто не привязывало к ацтекам. Звонкий Ручеек любила Чарльза Батлера, и можно было предположить, что Джереми Уилкс не мог простить простой индианке, а значит, и всем индейцам, что его – шотландского дворянина – отвергли.
Как бы то ни было, он оставил полк, и приказ привели в исполнение без него.
«Настоящим» офицером оказался лейтенант Робийяр.
Бывают такие люди, которые рождаются для того, чтобы подчиняться законам общества. Робийяр был из их числа. Он следовал только нормам, и смеялся над теми, кто смеялся над законами. При этом он считал себя вольным, хотя на самом деле, был – рабом.
Приличий.
Он презирал Батлера, который отрицал любые нормы. Лейтенант Робийяр говорил, что за подобное поведение Бог накажет Батлера. В пылу самообольщения, он чувствовал себя орудием Бога. Он мог доказать Батлеру, что человек отрицающий все нормы – будет несчастлив.
А что касается полковника Джереми Уилкса, то он хоть и сошел с ума, делал все сознательно.
Он разорился вполне намеренно. У него был острый природный ум. Управляющие его обманывали. Он это знал. И не предпринимал никаких усилий, чтобы их наказать. В том, как над ним издеваются, он видел не оскорбление. Он увидел в этом спасение, через принесение своеобразной жертвы. Как у Полин – только без крови.
Джекки Уилкс был мал и не мог знать всего.
Мольбами Сьюлин в доме Робийяра ежевечерне обсуждались подробности похищения мальчика из рук его отца-безумца.
Сьюлин хотела, чтобы Робийяр заботился о Джекки Уилксе. Старания матери Эллин возымели результат. Ее муж, когда полковник обнищал совсем, стал посылать от имени какого-то несуществующего фонда пенсию жене полковника.
Вот так шли годы. Когда Джекки было семь лет, Джереми-отец окончательно повредился в уме.
Однажды ночью дом Робийяра всполошился. Слуги забегали, маленькая Эллин высунула свой нос из спальни, потому что всегда была чрезмерно любопытна, и увидела, как рабы помогают какой-то очень красивой женщине привести себя в порядок. Она была насквозь промокшая.
Эллин, как мышка, прокралась в гостиную. Оказалось, что она видит маменьку Джекки.
По ее словам, муж стал совсем плох, день и ночь твердил одно и то же: «Понимаешь, они простили Чарльзу, но не простили Джереми, – он стал называть себя в третьем лице. – Так вот, я нашел тех, кто сможет отпустить мне грехи».
Жена Уилкса – Эмма, плакала и говорила, что рада этому. Джереми обещал взять ее с собой, и показать тех, кто это был. Он велел ей готовиться и взял клятву, что она будет молчать. Дни шли за днями.
Однажды ночью Джереми явился, днями он пропадал на строительстве – и велел своей жене быть готовой.
Он сказал:
«Одевайся, Эмма, я поведу тебя к тем, кто меня простит. Бери свечи». Они пошли. Лил дождь.
Джереми Уилкс очень долго вел Эмму по каким-то лесным тропам, очень грязным, испорченным ногой белого человека, пока вдали не послышались чьи-то голоса. Эмма Уилкс разобрала обрывки незнакомой речи и разглядела свет факелов. Дождь лил как из ведра. Свет факелов становился ярче, а голоса громче. Джереми подал знак остановиться:
– Это здесь, смотри.
И он раздвинул сосновые ветви. Эмма увидела белых людей, голых по пояс, что в свете факелов возились у огромного паровоза, стоящего на рельсах. Белые люди говорили не то на немецком, не то на шотландском языке.
– Ты имеешь в виду рабочих? – спросила с недоумением Эмма.
– Да нет же, – задыхаясь от восхищения и почтения, пролепетал ее муж. – О вожде. Вон он стоит на боевой тропе. Смотри осторожно, женщина, как бы он тебя не увидел.
«И тут я поняла, что он имеет в виду чудовищный паровоз, – рассказывала Эмма. – Люди, что суетились вокруг него, были его рабы. А Джереми Уилкс его жрец».
Несчастная женщина поняла, что ее муж безнадежен.
Она бросилась от него в чащу леса, не разбирая дороги, ей казалось, сейчас он крикнет: «Смотрите, здесь чужая! Держите ее!» – и положит Эмму на рельсы. У него были глаза сумасшедшего человека….
Эмма закончила свой рассказ и обратилась к Пьеру: «Спасите его, мистер Робийяр! Своей любовью к нему, заклинаю вас. Какой бы он ни был. Я знаю его настоящим мужчиной и отцом. Я его люблю. Спасите его! Он это заслужил».
В лице Робийяра что-то дрогнуло. Он резко махнул рукой несчастной женщине и закричал:
– Почему вы не пришли ко мне раньше?! Это не значит, что я буду с ним разговаривать и забуду нашу ссору, но по крайней мере я помещу его в клинику. Я вам гарантирую, если мы его разыщем, все, что медицина может, она сделает. А остальное – в руках Бога.
Эмма лишилась чувств. Немедленно заложили экипаж. Пьер вместе с несчастной женщиной отправился на поиски Уилкса. Они сделали все возможное, чтобы его спасти: договорились с доктором…
Но судьба! Она всегда быстрее человека.
Джереми Уилкс умер. Это произошло за ночь до приезды его спасителей.
Обо всем им рассказал рабочий-механик.
Мистер Уилкс приказал провести пробные испытания локомотива ночью. А ночи в это время года дождливые. Рабочие отказались повиноваться.
Тогда мистер Уилкс пошел в закладной банк, продал свой дом, в котором жили его жена и маленький сын, и пообещал заплатить рабочим в три раза больше обычного. Только тогда они согласились. Это все были европейские мастера, труд рабов был непригоден, требовалась высочайшая квалификация и знание дела.
В ночь испытания мистер Уилкс одел мундир полковника. К нему вернулось его прежнее самообладание. Он шутил, люди его не узнавали.
Его веселость и бодрость передались всем. С вечера, как водится, зарядил дождь. Но никто не обращал на него внимания. Все слушались только голоса мистера Уилкса, который командовал, как при блестящем сражении. Он летал повсюду. Лицо его было освещено не столько факелом, сколько внутренним светом, исходящим, казалось, от сердца.
– Что вы замыслили, полковник? – спрашивали его, те кто знал ранее, обращаясь к нему по-старинному.
– Ничего, – отвечал он. – То, что, надеюсь, изменит мою жизнь.
– А чем же это нам грозит? – шутили соседи.
– Вас коснется цивилизация.
– Браво, – отвечали ему. – Мы будем богаты?
– Это навряд ли. Во всяком случае, не богаче, чем сейчас. А вот покой ваши души посетит. Это точно.
Последние слова он произнес особенно вдохновенно, и они запали в души служащих.
Немудрено, что к часу испытания, а это ночь, к нему пришли не только рабочие.
К нему собрались соседи, мужчины с женами и детьми, которые хотели разделить радость полковника Уилкса, как его вновь стали величать.
Наступил торжественный миг. Зажглись сосновые факелы, освещающие узкую колею, по которой должен был проехать локомотив.
Машину хотели пустить по боковой колее до соединения с главной железной дорогой. Люди стояли по обе стороны живой оградой. Дамы держали над головами детей и собственные зонтики. Мужчины растопырили плащи.
Все ожидали чуда. Механик-немец, который «парадом командовал», получил от полковника последние указания.
Все рабочие отошли. У колеи остались Уилкс и главный механик. Полковник что-то ему нашептывал и показывал руками: долго-долго жестикулировал. Потом помахал людям, что собрались: мол, не волнуйтесь, скоро все произойдет.
Только что?
И тут началось. Сначала дождь прекратился. Показалась луна. Все радостные загудели, засуетились.
Полковник поднял руку, – и все затихло. Стало слышно как с веток дождинки капают. Механик поднялся на паровоз-чудовище и исчез в кабине. Полковник прошел вдоль колеи вперед, а из трубы паровоза повалил дымок, тонкий-тонкий, а потом – гуще.
Раздался паровозный свисток и музыка заиграла.
Оркестр начал выводить мелодию «Дикси», какую одно время хотели сделать гимном южных штатов. И под этот гимн – поезд тронулся.
Медленно-медленно, ребенок бы малый обогнал. В толпе зашевелились, дамы шляпами замахали, кто-то слезу пустил, мужчины задымили сигарами.
Локомотив плыл как черный лебедь по озеру. И когда показалось, что это и есть самое главное… – полковник бросился под колеса. В первый момент никто этого не разобрал. Он стоял на насыпи рядом с колеей и что-то шептал. А потом исчез. В толпе его заметили, когда тело тащило и било чугунное чудовище наверное с десяток метров.
Люди подбежали к тому, что осталось от Джереми Уилкса, и, к своему удивлению, обнаружили совершенно не тронутую голову, и улыбка на устах: спокойная-спокойная. Даже крови немного вытекло. Значит, нашел полковник Уилкс милость у чугунного бога.
Эллин Робийяр умолкла. Она все рассказала Джекки. И он был бледнее молока и молчал.
– Что же было дальше? Что было с мамой?
Эллин продолжала.
– Что же? Когда она все узнала, потрясение ее было слишком велико. Ничего хорошего этот рассказ ее здоровью не прибавил.
Мой отец, который всегда считал себя в какой-то степени мистиком, думал, что в нее вселился дух ее умершего мужа, который обрел прощение чугунного чудовища, забравшего к себе душу Уилкса.
И вот доказательства: Эмма, пока она это выслушивала, вбирала в себя каждое слово рассказчика, а когда немец-рабочий замолчал – Пьер Робийяр это заметил, – в ней словно духовная перемена произошла. Будто ее подменили. Отец даже испугался, но не подал вида. Он был с доктором Мидом…невзначай попросил осмотреть бедняжку.
Доктор Мид не отличался особой профессиональной хитростью. Он пошел задавать вопросы прямо: не слышит ли Эмма, голоса, и все такое.
А когда мать грозят увезти в желтый дом при маленьком ребенке, которому семь лет только, – инстинкт делает свое.
Эмма действительно стала слышать бодрый и веселый голос своего мужа, да только виду не подала.
Поняла, что докторам это покажется нездоровым, но ей-то это – радость. Она как будто со своим любимым!
А чтобы от ребенка не отнимали, про голос умолчала и доктору Миду пожаловалась, что разболелась печень.
Мистер Робийяр приставил доктора следить за вдовой. Выписал ей пенсию. Эмма стала свою душевную боль выдавать за физическую: а доктор Мид и лечил ее: то от печени, то от почек.
От такого лечения какой угодно здоровяк заболеет. Но Эмма держалась – сына своего берегла. Так Джекки Уилкс и рос. Мать не отпускала его из-под своего крыла. А у мальчика развивалась неврастения.
И все это начало сказываться на его интеллектуальном развитии.
Он рос очень одаренным ребенком, может быть, вундеркиндом. Стихи летели из-под его пера после семи лет, и начиналось это всегда с первыми каплями дождя. С дождем у мальчика была связана особенная сила чувств. Он начинал видеть, чувствовать не так, как обычно. В общем, живи Эмма не на заброшенном полустанке, а в мало-мальски приличном городке – у Америки был бы еще один гений.
После семи лет Джекки стал дичиться своих сверстников, стал забывать, что именно они делают в этом возрасте. В мир его грез проникли помыслы и желания взрослого человека. Измученная Эмма стала его бояться, как боится слабое неразвитое сознание зрелого и всеподчиняющего себе ума.
А мальчик рос и ничего не знал о своем отце, кроме того, что он пионер штата, строитель железных дорог, отмеченный правительством и его мать получает пенсию за него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51