«Я хочу видеть его. О-о-тца!»
Крик сблизил небесное и земное. Земное вплыло в сознание. Твердый валик оттоманки давил в спину. Испуганный голос евнуха, что сопровождает гранда.
– Мисс, без крика, прошу вас. У вас все хорошо получается.
– Что получается?
Но гранд молчит. Значит, неважно, что у Роз получается. – Возьмите меня, гранд, – прошептала Роз.
Сильные руки прикоснулись к ней. Их оторвали, когда Роз готова была увидеть отца. Небеса должны скоро распахнуться.
Гранд снова на месте.
Стук в дверь. Пусть бы она была глуха, как и слепа.
Это приближает ее к раю. Зачем она чувствует запахи гниющей рыбы? У евнуха пахнет изо рта.
Что-то еще стягивает кожу.
Сбросить бы с себя эти мирские путы. Вот теперь свободна. Чьи-то глаза шарят по ее телу, она это чувствует. Но это же евнух, Роз не нужны ни глаза, ни обоняние, ни слух. Она видит без этого.
Ее заполняет изнутри незнакомое доселе чувство. О-о, хочется рыдать. «Отец! Ты взял меня и ведешь по лабиринтам своего царства. Я твоя».
Глаза ее закатились. Дыхание остановилось. Мартин Бибисер подбежал к Роз и дотронулся мизинцем до ее груди. Жжется. И страшно, вдруг она схватит его и прижмет к себе, спросит: «Ну что вы со мной делаете, Бибисер?»
Бибисер отошел обратно в угол, приготовясь смотреть второй акт.
Роз пришла в себя. Оглядела невидящим взором комнату. Пахнуло едчайшим запахом. Что за наказание. Она нагая. Роз позвала служанку.
Никто не пришел.
– Кто здесь? Кто здесь?
Ее вопрос был требовательным. Но изнутри в нем проростала угроза. Евнух приподнялся и стараясь не шуметь, на цыпочках, поковылял к двери, ближе и ближе. Осталось шагов десять. Лишь бы не скрипнул пол. И тут тигрица сорвалась с места. Бросилась к гадкому Бибисеру и одним ударом опрокинула его на пол.
– Кто ты, кто ты? – рычала раненная бесстыдством женщина. – Отвечай, кто ты?
Бибисер отбивался, а женская рука вонзила в бабье личико острые ногти и, елозя по неструганному полу, в бешенстве вопрошала: «Кто ты?»
Бибисер закричал:
– Помогите!
И Роз узнала голос дяди. Все отстранилось от нее, и она потеряла сознание.
Бибисер не знал, что делать. То ли смотреть на девушку, то ли хорохориться перед собой. На лице горели следы от ногтей Роз. Три глубоких борозды тянулись ото лба к подбородку.
«Хоть бы люди не догадались. А что я теперь скажу ей? А мое опекунство?»
Роз пришла в себя. Ее уже привели в порядок. Она нащупала на себе платье. Она все вспомнила и осознала, что сидит рядом с дядей. Они ехали домой. Она почувствовала в своих руках силу и узнала вкус страсти. Она знала, что делать. Железным голосом она произнесла:
– Мартин Бибисер!
Дядя шарахнулся от нее в дальний угол кареты. Девушка, как призрак, поднялась с сиденья.
– Мартин Бибисер, – произнесла она. – Ваш… – переменила обращение, – мой отец оставил тайное завещание. – У Бибисера отвисла челюсть. – В этом завещании есть ваша доля. Нет, не так, – таким же мертвым голосом поправила себя Роз. – Есть доля твоей дочери. Ты не получаешь лично ничего. Ты должен выдать меня замуж. С этим условием ты назначаешься моим опекуном. За то, что ты поможешь мне выйти замуж, мой отец отчисляет твоей дочери немалую сумму на приданое.
Роз прочитала приговор Бибисеру и откинулась на подушки кареты. Отныне она знала, зачем будет жить. Она будет искать своего гранда. А Бибисер, который его прогнал, приведет к ней его сам. Найдет и приведет. И покончим на этом.
С этой минуты для нее началась новая жизнь. Мартин Бибисер подсказал ей уловку. Письма…
Теперь надо было найти того, кто эти письма получит.
Слова превращаются в слухи, слухи – становятся тайнами
У Мартина Бибисера было одно свойство. Он жил сплетнями, как некоторые рачки живут шелухой с туловища крупного водяного животного.
У Бибисера была даже специальная картотека, куда он заносил самые пикантные сведения о жителях города. В этой картотеке хранилась молва, что откладывала свои невидимые яйца в доме отброса человеческого рода.
Эта невидимая дама очнулась однажды в сознании Бибисера и спросила его: а чем ты отличаешься от писателя?
– Ничем, – ответил ей Бибисер.
– Значит, ты такой же важный человек, как и писательское призвание.
– Да, – отвечал ей Бибисер.
Мартин Бибисер понял, что стал уважаемым человеком в городе. Ему казалось, что с ним по-особенному раскланиваются, в спину с уважением шепчутся и обсуждают, во что он был сегодня одет.
Чарльз Батлер с его готовностью к розыгрышам оказался идеальным человеком, способным понять самообманувшийся мозг Бибисера. Он завладел сознанием Бибисера. Так они стали приятелями…
…Батлер приезжал к Бибисеру и слушал все новые и новые сплетни о жителях города. Постепенно в них рождалось чувство гадливости. Оно сначала заполнило Батлера исподволь, Батлер стал ненавидеть людей, среди которых жил.
История, приключившаяся с ним на Мексиканской войне приобрела иное значение. В его сознании Пьер Робийяр вдруг стал жертвой. Сам Батлер оказался невиновным. Он увидел, что соображения чести в том мире, среди которого он жил, не более чем фикция.
И он задумал отомстить этому миру. И орудием его стало то, что было оружием этого мира – молва…
…У Робийяра случилась трагедия.
Да вовсе не трагедия. Просто молва оказала сопротивление подлинному чувству. Пьер Робийяр пая ее жертвой. Он подумал, что молва права.
Батлер задумал ему показать, как он ошибается. И орудием его стал Филипп Робийяр. Мужчина, который остался носить фамилию матери. С его помощью Батлер задумал сокрушить злое перепончатое чудовище…
…Когда Роз послала письма Серне, она думала захватить ее воображение своими страданиями.
На Батлера это не произвело впечатления.
Роз собиралась в фантазиях связать себя и Филиппа. Письма есть доказательства связи. Роз хотела внушить Серне, что была дружна и любила брата Филиппа.
Батлер понял, что Роз знает, что Эллин должна в скором времени переехать в Саванну.
Роз нисколько не заботило, что в ее фантазиях соответствует правде. Батлер поверил силе фантазии.
С тех пор как Роз ослепла, ее поддерживало только чувство к «гранду».
У Чарльза Батлера был племянник Ретт. Его никогда не видели в Саванне.
С самого младенчества он воспитывался вдали от дяди родители его отдали в закрытый пансион, перед ним маячила военная карьера. Этого было средством спасти племянника от влияния дяди. Собственный отец Ретта никаким авторитетом в глазах сына не пользовался.
Ретт иногда приезжал к дяде погостить в загородное имение под Саванной. Он только вступил в сознательную жизнь, и его истинные черты характера были скрыты под спудом привычек и условностей.
Иногда он приезжал в Саванну и проводил в ней несколько дней. В городе его практически не знали. Вот и все, что было известно о Ретте Батлере.
Батлер знал, что еще будучи зрячей Роз несколько раз встречалась с его племянником по имени Ретт Батлер.
В письме к Серне она расписала, как Ретт Батлер встречался с ней, какие жаркие поцелуи их объединяли и как легко он ее забыл, когда она ослепла. В сознание Серны Роз хотела внести беспокойство за собственную судьбу. Разве не мог поступить так же Чарльз Батлер? Роз хотела, чтобы Серна страдала от ненависти к женщинам, с которыми Батлер проводил свое время. Разве не узнавала она их поближе, чтобы понять их секреты и их суммой привязать Батлера к самой себе навечно?
На это рассчитывала Роз, когда посылала записку Серне, и это узнал Батлер, в хмелю прочитав письмо.
Из всего письма Батлер вынес, что если Эллин будет в Саванне, она может остановиться у Роз.
В Серне половина крови была негритянской, половина – индейской. Негр обо всем забудет, индеец не простит.
Роз рассчитывала, что Серна испытает ненависть к своему хозяину. А потом она узнала, что Филипп влюблен в Эллин. Мужчины все лгуны – так Роз закончила послание Серне. Если Филипп хочет встретиться с Эллин, пусть приходит ко мне в дом. Батлер этому поверил, как поверил тому, что свидания с его племянником у Роз были… За ланчем Батлер спросил Филиппа:
– Молодой человек, а бывали ли вы хоть раз в своей жизни в цирке?
Филипп ответил, что слышал от мамушки Ду, будто это постыдное зрелище. Батлер расхохотался.
– Цирк – это украшение земного шара.
Зрелый мужчина с увлечением рассказывал, как прекрасно все то, что ходит по ниткам, висит вниз головой, поедает тарелки с невиданным аппетитом и при этом издевается над публикой, которая всему этому верит.
Филипп отложил в сторону нож и вилку.
– Зачем вам это, мистер Батлер?
Батлер улыбнулся.
– Большой город должен знать большие развлечения.
От Псалома, который прислуживал за столом, запахло.
Филипп расхохотался.
– Это же не имеет под собой никакой видимой цели. Развлечение ближних? Насколько я вас знаю, вы этого себе не позволяете.
– Ты плохо понял мою философию, – сказал Батлер.
Псалом промахнулся половником мимо тарелки. Суп пролился на брюки Филиппа.
– Тебе больно? – спросил Батлер. – Не сердись на Псалома. Это я приказал. Пойми… твоя боль, да вообще все чувства – это лишь поверхность более скрытых сил. Внешняя цель наших поступков лишь примеряет с обществом. Но истинная причина поступков – нам, мне – неизвестна. Только в отличие от святош, которые нас окружают, я не корчу из себя человека, который верит в то, что он говорит вслух. Все эти понятия о чести и достоинстве – не более, чем фикция. Не они являются двигательной силой человеческих поступков. Пожалуй, только твой идеалист дядя собирается руководствоваться именно этими вещами, и потому попадает в глупейшее положение…
Псалом ушел переодеваться и явился в белых штанах.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего. Твой дядя страдает от своих идеалов…
Псалом раскрыл поваренную книгу и углубился в чтение.
– Я могу тебе сказать, что твой дядя страдает, изгнав тебя из дома.
– Вы – шутите…
Псалом засмеялся. Он читал рецепт приготовления маиса на речном пару.
– От него все отвернулись. К нему перестали ездить. Это трагично для человека, который в жертву приличиям общества принес собственного племянника. Он не обрел счастья. Разве он сейчас веселится, как этот болван Бибисер? Или к нему едут толпой горожане, вызывая восхищение мужественным поступком мистера Пьера, что изгнал племянника из чрева родного дома? Нет, он сидит как мрачный страж и чахнет, желая защитить свою Эллин от вас. Вы хоть знаете, как он объясняет ваше отсутствие, почему он запрещает вам встречаться? Разве вы не чувствуете, что, отбросив вас, он самого себя отбросил куда как далеко.
– Он несчастлив? – переспросил Филипп.
– Конечно. Филипп, вернитесь к нему, вернитесь, и вы подарите сердцу покой.
– Вернуться?
– Ну да. Над ним сразу перестанут смеяться.
– А что должен принести я в качестве своего покаяния?
– Вы? Да практически ничего – свою любовь к Эллин.
– Вы смеетесь, мистер Батлер. Он в меня стрелял.
– Бросьте. Не обманывайте себя. Вы любите Эллин, и тем не менее Пэтифер считает, что задержись он в своем клубе на три минуты позже, вы бы обрюхатили его жену. Кто-то еще считает, что дай вам волю, и вы нырнете точно в ту кровать, одеяло которой будет вам призывно раскрыто.
– Прекратите! Вы! – лицо Филиппа исказила гримаса боли. – Прекратите, я… – вы представляете, что вы говорите?
Псалом отставил от юноши тарелки.
И тут впервые Филипп почувствовал, что не находит слов. В самом деле ему было все равно с кем спать. Что-то другое привязывало его к Эллин. Что-то другое. И может быть… если Чарльз Батлер помолчал бы минутку, в мозгу Филиппа всплыло то, что привязывало его к Эллин, и он бы это понял и прекратил бы историю.
Но Батлер, не дав ему драгоценного времени, хитро улыбнулся и самым мирным тоном произнес:
– Филипп, простите меня, я просто брал вас на мушку. Я блефовал, мне хотелось дойти до предела вашего чувства. Думаю, что это бесполезно. Я верю в вашу любовь к Эллин и потому предлагаю окончательно исправить положение и перейти к завершению нашей военной баталии между вами и дядей. Вам в самом деле надо мириться. Но только после того, как Эллин будет вашей. Поэтому делайте ее скорее вашей и падайте в ноги дяде. Мол, ждем ребенка, простите, благословите, и к кюре. А потому слушайте меня и вникайте. Я не случайно заговорил с вами про представление. Если вы будете…
Псалома выставили за дверь. Дальнейший разговор остался неизвестен.
Два дома – две крепости
Батлер сидел в одиночестве и вертел бокал с виски. Отраженные лучи солнца пускали «зайчики» в глаза. Батлер думал: «Филипп походит на сумасшедшего. После своего чудесного спасения со дна озера он фразы не сказал, в которой бы не фигурировала Эллин».
Батлер был в черном сюртуке, черных в серую крапинку рейтузах и мягких коротких сапожках. Стиль его одежды выдавал заядлого наездника. Но в последнее время Батлер забыл свои любимые привычки.
После появления Филиппа Озерное имение стало походить на штаб заговорщиков. Филипп ходил по пятам за Батлером и говорил, что Эллин может не вынести тирании сумасшедшего Робийяра и сама сойдет с ума. Юноша чувствовал душу своей любимой. Батлер мрачно отвечал, что он думает над тем, как помочь несчастной паре.
Как много лет спустя, после поражения Юга, когда повсюду начались беспорядки, связанные с наглостью черных, непосредственно затронувшие Скарлетт О'Хара, мужчины из общества организовали «Ку-клукс-клан», так сейчас Батлер и Филипп думали, как побороть сумасшедшего Пьера Робийяра, оболгавшего Филиппа.
В это время Филипп, сидя в длинной ночной рубашке перед распятием Христа, говорил, глядя на него:
– Спокойной ночи, моя девочка!
Батлер, в своем кабинете этажом ниже, услышал это сквозь тонкие перегородки и нахмурился. Он достал часы и посмотрел на их бесконечный ход. Секунды уходили – нефть лежала мертвым грузом в земле Робийяра, а Филипп страдал по Эллин. Батлера это раздражало.
Каждое утро, когда Батлер встречал Филиппа за завтраком, тот с видом величайшей тайны рассказывал своему другу свои воспоминания о Эллин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51