Салун был грязный, до этого я никогда не бывал в подобных, не умел пить и боялся грубых неотесанных мужланов.
Рядом с хозяином стоял дюжий молодец со щетиной, выдававшей в нем гуляку. От него непереносимо несло алкоголем, и смотрел он на всех сквозь щелки заплывших глаз.
– Эй, мистер, мне нравится ваш школярский вид. Может быть, вы хотите сказать, что первый раз оторвались от маминой юбки?
Вы не знаете салунов временных поселений, которые окончательно не умерли или еще не превратились в большой город? Власть там вершит хозяин салуна и те из его гостей, которые чувствуют в себе силу.
Я сделал вид, что мне до чрезвычайности интересны виды за окном питейного заведения. Гуляке это показалось забавным. Он подошел ко мне пьяной походкой и, пьяно ухмыляясь, приложил свои губы к моей щеке. Взасос, как к девке. На щеке остался след табачной жвачки.
– Ха-ха-ха! – гремел верзила. – Маменькиного сыночка, кажется оскорбили. Вы посмотрите на его лицо. Он грозный.
На моем лице не отразилось ничего. Это была маска. Пьяный ублюдок повернулся ко мне спиной. Никто не смотрел в его сторону, все смотрели на меня. Я чувствовал себя на арене цирка. Пьяный мерзавец прошел в угол и стал там мочиться. Желтая струя билась о край стены и рикошетила на его пыльные сапоги. На толстой заднице висела кобура с пистолетом. Мерзавец мочился, как мул, который выпил все дворовые лужи. По лицу хозяина я понял, что даже это будет отнесено на мой счет.
И тут во мне проснулся гнев. Я рванул к громиле, но мои ноги в лакированных ботиночках скользили бесшумно. Моя рука дотронулась до бедра мерзавца, его пистолет выскочил из кобуры, как нитка из иголки, кажется, он ничего не понял. Я толкнул охотника вперед к стене, а сам отпрыгнул в сторону за тяжелый сосновый столик, что оказался между мной и охотником.
Тот нехорошо зарычал, повернулся и вразвалочку сделал первый шаг ко мне. Я поднял пистолет и три раза нажал на курок.
Пьяница нелепо прыгнул назад и закрыл грудь руками. На рубахе вырастало громадное красное солнце. Я выстрелил еще раз в лицо. Отброшенный выстрелом мерзавец сел прямо в лужу, сотворенную им самим. Вместо лица у него была подушка из красных мясных перьев, вывернутая наружу.
– Я, кажется, вытер вам лужу, – сказал я, обращаясь к хозяину. В руке дымился пистолет. Чувство свободы заполнило меня до кончиков пальцев. Я посмотрел в глаза каждому из сидящих в салуне. Все они были очень старые люди, которые в этот момент меня боялись. Я не знал, что чье-то могущество так старит окружающих.
– Пить, – я шагнул к стойке бара. Хозяин смотрел на дуло пистолета, которое было на него направлено.
– Виски, мерзавец, виски!
Мне казалось, что я нашел с миром общий язык и породнился.
Хозяин не трогался с места. Я повернулся в сторону громилы, подпирающего угол. И шагнул к трупу. Его штаны даже не были застегнуты. На животе болтался кожаный кошель. В нем лежали смятые доллары и несколько золотых монет. Я нагнулся и ухватил золото и бумажки, что там были. Хозяин тут же отвернулся, налил мне полный стакан желтой дряни. Я, не чувствуя вкуса, опорожнил стакан. Хозяин кивнул в сторону горы кровавого мяса:
– А с этим что будешь делать?
В голове моей зашумело. Не говоря ни слова, я развернулся и направился к выходу. Старикашка в рваных штанах еле успел сдвинуться с моего пути, а не то я бы сбил стул, на котором он сидел. Ударом ноги я распахнул дверь и вышел на пустынную улочку.
Нападение или бегство
…Платья Эллин, Полин и Евлалии были уложены. Кофры с трудом застегнуты. Женщины готовились к отъезду, как к побегу.
Старухи приказали сестрам садиться в карету. Эллин как сомнамбула, двинулась к выходу. Что-то случилось с одним из чемоданов. Он упал, раскрылся, оттуда посыпались бесчисленные бумаги. Эллин вспомнила далекое прошлое…
…Однажды она чуть было не подумала, что ее соперницей стала маленькая Полин. Это было год назад. Первая женская трагедия.
Полин – в курсе сердечных мук Эллин. Как-то днем она подбежала к сестре: вид ее был крайне озабоченный.
– Эллин, сегодня утром я видела кузена Филиппа. Я стояла на галерее, а он спал в своей спальне.
Галерея тянулась вокруг всего дома. Окна спален выходили на этот гигантский балкон.
– Полин, нехорошо подглядывать за спящими мужчинами. – Пауза. – А что он делал? Шептал мое имя?
– Ну вот видишь, я же говорила, тебе будет интересно! И потом, он не мужчина – он кузен. Окно на галерею было распахнуто, я подумала, что ему должно быть очень холодно, потому что он спал без ночной рубашки.
– Ах, Полин, молчи. Это нескромные подробности. – Пауза. – Так что? Он совсем был раскрыт?
– Я бы сказала так: не совсем.
– Ты иногда говоришь, как взрослая леди. – Негодующее выражение лица сменилось крайним любопытством. – А дальше что было?
– А я и есть взрослая леди. А дальше кузен повернулся на левый, нет, на правый бок. И на плече у него был рисунок, как у этих страшных индейцев, что рисует доктор Мид.
– Это называется татуировка, Полли.
– Я так и подумала, это татуировка. У кузена Филиппа очень мягкие волосы.
– Ты что, пробовала их на ощупь?
– Я достаточно воспитана, чтобы этого не делать. Их шевелил ветер. Если наш утренний бриз шевелит мужские волосы, значит они должны быть, как пух.
– Полли, у тебя талант рассказчицы.
– Это комплимент, переходим к делу. В момент, когда подул ветер, кузен Филипп еще раз повернулся направо.
– Но он уже лежал на правом боку.
– Вот именно. Теперь он лег на живот.
– Как нескромно.
– Конечно.
– Так долго подглядывать!
– Конечно, за это время с него спала простыня.
– О-о, Полли, ты все видела?
– Можешь себе представить, милочка, да!
– Ты не упала в обморок?
– Но он же не показывал мне рога. Он всего лишь открыл нечто другое.
– Полли, я затыкаю уши. Ты даже не покраснела. – Пауза. – А он как? ничего?
– Где?
У Эллин выражение лица оскорбленной добродетели. Полли смягчается.
– Ты знаешь, у него очень белая кожа.
– Это ужасно!
– Конечно. Моя рука по сравнению с его кожей…
– С его кожей, где?
– Ну, конечно же, у спины, дорогая.
– Где мои нюхательные соли? Ты сравнила свою ручку с его…
– Милочка, я сравниваю не мою ручку с его… а цвет кожи.
– С этого дня ты не выйдешь из своей комнаты днем ни на секунду.
– Только ночью?
– Не шути. Это у тебя от нервов. Кожа здесь не причем.
– Я тоже так подумала, что если протяну руку, то, пожалуй, дотронусь до него.
– О-о. Это право жены, моя девочка! Представляю, что ты пережила.
– Да, я тоже так думаю. Помнишь, как бабушка Робийяр рассказывала миссис Покасяьк, что застала своего будущего мужа в океане. Он купался как простой индеец. Бабушка сделала вид, будто не знает, что дедушка знает, что бабушка не знает, будто на дедушке ничего нет, и простояла на берегу два часа, любуясь закатом. Дедушка Робийяр был вынужден сидеть в океане до темноты и на все требования бабушки вылезти из воды отвечал, что здесь ему нравится. Он получил жестокую инфлюэнцу! Когда я смотрела в это утро на твоего кузена…
– Он такой же мой, как и твой, Полли.
– …то я думала, что судьба бабушки повторяется. Только я не собираюсь становиться его женой.
– Я тебя сейчас отшлепаю, Полли. Ты говоришь, как взрослая леди, и ты злишь меня!
– Я тоже подумала, что тебе это будет неприятно…
– Конечно, подсматривать за спящим кузеном…
– …что на моем месте не оказалась ты, и потому решила рассказать тебе все в подробностях и даже передать чувства кузена, за которым я подсматривала.
– Каким образом?
– Дай твою руку.
– Пожалуйста. Ай, зачем ты меня щиплешь?
– Чтобы ты почувствовала себя на месте кузена.
– Ты… его… ущипнула?
– И не просто, а изо всей силы.
– Ой, мне больно.
– И не за руку, а за то, что было доступно моему взору.
– О Боже!
– И убежала. А кузен застонал! Даю голову на отсечение, он подумал, что это ему послание свыше…
…Эллин вывели из сомнамбулического состояния крики бабушки Робийяр:
– Эллин, подали карету! Эллин, быстрее в экипаж! Мы можем опоздать на станцию. Пьер Робийяр не переживет, если встретит нас не в том поезде, который ожидает…
…Из салуна выбежал Джекки Уилкс. В руке он держал револьвер. Его желание потрясти читателей стихами – не осуществлялось.
Джекки пробежал почти весь поселок. Ноги его наливались свинцом. Его судьба была незавидной. Он понимал это. Каждую секунду друзья убитого или раненого Арчи могли расквитаться с Джекки за кровь своего собутыльника.
У маленького домика, что стоял последним в ряду невзрачных домишек на окраине Вайоминга, невольный преступник почувствовал, что больше не может двигаться. Его внимание остановила хозяйка невзрачного бунгало, что стояла на крыльце и испытующе смотрела на него.
Джекки был не настоящий убийца. Он запаниковал. Его умоляющий взгляд, обращенный к старухе, говорил о великом страхе, владевшем им.
Старуха с мрачным любопытством оглядела парня с головы до пят. Его костюм был довольно странен.
Парень судорожно вздохнул и выпалил: – Я только что убил человека, миссис. Этот человек – покушался на меня. Наверное, его дружки хотят со мной поквитаться. Я прошу вас – спрячьте меня! Я вам заплачу.
В доказательство юноша достал из кармана горсть золотых монет и кучу зеленых бумажек, позаимствованных у мерзавца-Арчи. Пальцы его не удержали награбленное, и деньги полетели на землю.
Зеленые деньги подхватил пыльный ветер и как мусор унес за ограду. Желтые монеты утонули в пыли. Старуха даже бровью не пошевелила, наблюдая, как деньги, приготовленные ей, забирает себе природа.
А парень по всей видимости не мог больше стоять. Он буквально валился на дорожку, ведущую к дому – и, о чудо, старуха посторонилась.
Он понял, что ему разрешено жить, коли его прячут…
…Эллин с бабушкой, нянькой Ду, теткой Покасьяк и сестрами подъезжала к станции. Воля Робийяра исполнялась в точности.
Народу на платформе столпилось необычайно много. Основную массу составляла группа солдат, что разбрелись по перрону в ожидании состава.
Поезд вынырнул из-за холма неожиданно. Люди загомонили, женщины пустили в ход зонтики и стали подтягиваться к краю платформы.
Бабушка Робийяр закричала:
– Ду, следи за вещами. Солдаты могут все растащить. Эллин, считай вещи, чтобы ничего не забыть. Далси!
О, Господи, Далси, где ты?
Тетка, затертая толпой уезжающих, исчезла. Бабушка бросила вещи и нырнула в толпу, отыскивая непутевую кузину. Поезд подъезжал к платформе.
Еще никто не замечал, что был он какой-то странный.
Когда он поравнялся с пассажирами, на вагонах стали видны кричащие надписи: «Ждите нас – мы вас испугаем!»
Пассажиры в сомнении замялись. Не в таком поезде им хотелось держать путь до Саванны. Но глупые солдаты повернули дело по своему. Они бесшабашно принялись штурмом брать закрытые двери.
Эллин поддалась всеобщему ажиотажу.
Она, расталкивая толпу, бросилась к вагону. Дверь последнего из них отворилась и в проеме показалась фигура полного, с глазами навыкате человека. Его лицо напоминало лицо персиянина. Это был мистер Галлимар. Девушка оказалась совсем близко возле открытой двери. Она села в вагон, и дверь за ней моментально захлопнулась. Только внутри Эллин сообразила, что забыла о своих спутницах. Но она подумала, что те, кто устраивали ее изгнание, уж наверняка сели на поезд. Эллин проглотила комок в горле. Что же, она добровольно пошла на муки. Пусть видят, что почтительность дочери она поставила выше своей любви.
Поезд двинулся, оставляя платформу, на которой толпились сотни пассажиров.
– О, да я, кажется, сделала что-то не так! – подумала Эллин.
В поезд никто не сел. Эллин начала беспокоиться. На перроне она вдруг увидела свою бабушку, тетку Покасьяк, няньку Ду, и двух сестер, которые махали в воздухе зонтами, подавая отчаянные знаки. Но остановиться было уже невозможно. Поезд отходил прочь, подчиняясь пламени, что бушевала в его топках. Девушка ехала в нем одна.
Эллин в ужасе обернулась. За ее спиной в черном пальто стоял незнакомый джентльмен, тот, который отворил двери вагона. С выпученными глазами.
– Мистер, немедленно остановите поезд. Я села в него по ошибке.
– Это невозможно. Поезд опаздывает. И потом, машинисты подчиняются не мне.
– Но я не должна в нем ехать! Произошла чудовищная ошибка!
– Ради Бога, успокойтесь! – церемонно ответил неизвестный. – Вам здесь плохо не будет. И потом, никто не знает, кого вы здесь найдете!
– Нет, нет – закричала в истерике девушка и надавила на ручку двери. Вагонная дверь была на запоре. – Я не хочу здесь ехать.
Сильная рука неизвестного подхватила Эллин и отвела из тамбура в вагон.
– Отдохните здесь! Пока! Обещаю вам – вас никто не тронет.
– Филипп! – в отчаянии произнесла Эллин. – Помоги! Господи, страшно, – лепетала она. – Защити меня, Господи или Филипп. Кто окажется ближе…
…На станции Милуоки бабушка Робийяр что было мочи лупила зонтиком джентльмена в фуражке с железнодорожной кокардой и визжала:
– Я требую, чтобы вы остановили этот чертов поезд. Он увез мою Эллин. Вы понимаете? Он увез мою внучку. Она едет совершенно одна. Одна, вы понимаете это, болван! С ней могут сделать все… что… угодно!
…Джекки Уилкс очнулся в полной темноте. Первое, что он почувствовал, было абсолютное одиночество. Ни просвета, ни звука. Джекки пощупал рукой вокруг себя. Над ним была абсолютная пустота, а под ним – рука уткнулась во что-то шершавое и мелкое – песок. И все.
Он лежал на песке. Пистолет, который был в его руке, исчез. А из одежды на нем чувствовалась только собственная кожа.
«Да меня продали в рабство! – мелькнула у него паническая мысль. – А может быть, я ослеп!» – это было еще страшнее.
Джекки дотронулся до своих глаз. Вроде боли не было. Только вот ничего не видно. Может быть, он в гробу?
Мамочка об этом не предупреждала. Но Джекки сбежал от нее тайком. Без благословения. Может, она не успела сказать об этом.
Джекки дотронулся рукой до живота, спустился к коленкам – везде один и тот же результат: собственная «гусиная» кожа. Холодная и не греющая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51