Я хочу этого больше всего, что я когда-либо хотела в жизни, – сказала она с блестящими от слез глазами.
Наступила оглушительная тишина. Даже не сознавая, что делает, Джондалар подошел и заключил ее в свои объятия. Его чувства к ней были так велики, что он не смог бы передать их словами. Его удивило, что она может быть одновременно такой сильной и такой уязвимой. Слова Эйлы тронули всех без исключения. Даже Джарадал понял кое-что из сказанного ею. Щеки Фолары были мокры от слез, и другие тоже были близки к этому. Мартоне первой удалось овладеть собой.
– Во-первых, я счастлива, что ты пришла в Девятую Пещеру Зеландонии, – сказала она, порывисто обнимая Эйлу. – И я очень рада, что Джондалар остепенился, встретив тебя, хотя некоторые женщины вряд ли разделят мое мнение. Женщины всегда любили его, но я порой сомневалась, что он найдет женщину, которую сможет полюбить. Я предполагала, что он не найдет свою возлюбленную в нашем племени, но не думала, что он отправится искать ее в такую даль. Теперь я поняла, что у него, безусловно, была особая причина для такого путешествия, я поняла, почему он любит тебя. Такие выдающиеся женщины, как ты, Эйла, большая редкость.
Они вновь заговорили о Летнем Сходе, обговаривая время выхода, а Зеландони упомянула, что у них еще есть время для проведения небольшой церемонии по поводу приема Эйлы в члены Девятой Пещеры Зеландонии.
Вдруг раздался настойчивый стук по стене около входа, и, не дождавшись ответа, в дом вбежала перепуганная девочка и бросилась к Зеландони. Эйла подумала, что на вид ей лет десять, но удивилась ее поношенной и грязной одежде.
– Зеландони, – сказала она, – мне сказали, что ты здесь. – Я не могу поднять Бологана.
– Он заболел? Или поранился? – спросила Зеландони.
– Я не знаю.
– Эйла, почему бы тебе не пойти со мной? Это дочка Тремеды, Ланога. Бологан ее старший брат, – сказала Зеландони.
– Ведь Тремеда – это жена Ларамара? – уточнила Эйла.
– Да, – коротко сказала Зеландони, и они быстро вышли из дома.
Глава 19
Когда они подошли к жилищу Ларамара и Тремеды, Эйла поняла, что проходила мимо него уже не раз, но не обращала внимания. Скалистый навес, приютивший родных и близких Джондалара, отличался огромными размерами, под его защитой разместились дома множества семей, и трудно было за короткое время узнать, кто где живет. Может быть, в таком большом сообществе это и не обязательно, хотя нужно еще привыкнуть к такому существованию.
Жилище семьи Ларамара находилось на краю жилой площади, дальше всего от центральной части пещеры, где проходила основная деятельность людей. Само строение было небольшим, но эта семья явно претендовала и на окружающую дом территорию, где были разбросаны в крайнем беспорядке их вещи, хотя их трудно было порой отличить от мусора. Рядом с их жилищем также находилось место, которое Ларамар приспособил для приготовления своих бродильных напитков, имевших разный, но вполне определенный вкус в зависимости, от положенных им ингредиентов.
– Где Бологан, Ланога? – спросила Зеландони.
– В доме. Он не шевелится, – сказала Ланога.
– А где твоя мать? – спросила жрица.
– Не знаю.
При входе в дом они едва не задохнулись от ужасной и отвратительной вони. Не считая огонька одного маленького светильника, единственным освещением этого жилища служил приглушенный навесом дневной свет, поэтому внутри было темно.
– У вас есть еще светильники, Ланога? – спросила Зеландони.
– Есть, но в них нет жира, – ответила девочка.
– Нам нужно поднять и закрепить пока входной занавес. Он лежит прямо у входа, загораживая проход, – сказала Зеландони.
Найдя завязки занавеса, Эйла привязала его к стойке. Внутреннее помещение поражало своей запущенностью. На полу не было ни каменных плиток, ни иного покрытия, и земля превратилась в скользкую и вязкую грязь в тех местах, где проливали какую-то жидкость. Судя по зловонию, одной из его составляющих была моча. Казалось, что все предметы обстановки беспорядочно разбросаны по полу: драные циновки, корзины, подушки с тощей набивкой, обрывки кожи и материалов растительного плетения, которые, возможно, были одеждой.
Повсюду валялись обглоданные и полуобглоданные кости. Мухи жужжали над остатками еды, гниющей на грубо сделанных деревянных тарелках, о которые легко можно было занозить руки. Около входа она разглядела копошащийся крысиный выводок, у новорожденных рыжеватых крысят еще не открылись глаза.
При входе в дом на земле лежал тощий юноша. Эйла уже встречала его, но сейчас присмотрелась повнимательнее. Ему можно дать лет двенадцать, подумала Эйла, а его пояс свидетельствует, что он достиг зрелости, но по виду он скорее мальчик, чем мужчина. Произошедшее с ним стало очевидным. Бологан был весь в синяках и ссадинах, а на голове виднелась рана с запекшейся кровью.
– Он подрался, – сказала Зеландони. – Кто-то притащил его домой и оставил здесь.
Склонившись, Эйла осмотрела раненого. Она потрогала пульс у него на шее и заметила еще кровь, затем прикоснулась щекой к его губам. Его слабое дыхание имело знакомый запах.
– Он еще дышит, – сказала она Зеландони, – но ранение тяжелое, и пульс слабый. У него повреждена голова, и он потерял много крови, но, возможно, кости целы. Может, его ударили, или он упал и разбил себе голову о корень или камень. Наверное, поэтому он и не приходит в себя, к тому же от него пахнет березовицей.
– Я не уверена, стоит ли нам переносить его куда-то, но я не смогу лечить его здесь, – сказала Зеландони.
К дому подошла девочка, державшая на боку худющую сонную малышку, которая выглядела так, словно ее не мыли все полгода, прошедшие со дня ее рождения. Сзади за ноги девочки цеплялся сопливый малыш, неуверенно державшийся на ногах. И Эйле показалось, что за ними ковыляет еще один ребенок. Похоже, эта девочка заменяет им мать.
– С Бологаном все в порядке? – с тревогой поглядывая на них, спросила Ланога.
– Он жив, но ранен. Ты правильно сделала, сходив за мной, – сказала жрица. Она гневно тряхнула головой, рассердившись на Тремеду и Ларамара. – Мне придется лечить его в моем жилище.
Обычно только самых тяжелых больных переносили в жилище Зеландони. В такой большой Пещере, как Девятая, не предусматривалось особого помещения для содержания больных или раненых. Человека с такой раной, как у Бологана, Зеландони обычно лечила в его же жилище. Но в этом доме явно некому позаботиться о нем, да и Зеландони была невыносима сама мысль о необходимости входить в это зловонное и грязное жилье.
– Ты знаешь, где твоя мать, Ланога?
– Не знаю.
– А куда она пошла? – настаивала Зеландони, задав свой вопрос по-другому.
– Пошла на похороны, – сказала Ланога.
– А кто же заботится о детях?
– Я.
– Но ты же не можешь накормить малышку молоком, – потрясенно заметила Эйла. – У тебя нет молока.
– Я кормлю ее другой едой, – оправдываясь, сказала Ланога. – Она ест всякие отвары. Молоко все равно кончилось.
– Значит, Тремеда уже ждет очередного ребенка, – пробормотала Зеландони.
– Я понимаю, что в случае необходимости такие малышки могут есть и другую пищу. Чем же ты кормишь ее, Ланога?
– Отвариваю размельченные коренья, – ответила девочка.
– Эйла, может, ты сходишь и расскажешь Джохаррану о случившемся, – попросила Зеландони. – Надо прислать сюда пару мужчин с носилками, чтобы перенести Бологана в мой дом.
– Да, конечно. Я скоро вернусь, – сказала Эйла и поспешила выполнять поручение.
В конце дня Эйла вышла из дома Зеландони и вновь быстро направилась к Джохаррану. Целый день она помогала целительнице Девятой Пещеры и теперь собиралась рассказать вождю о том, что Бологан пришел в сознание и даже сказал нечто вразумительное.
Джохарран как раз дожидался этих сведений. После его ухода Пролева предложила:
– Хочешь что-нибудь поесть? Ты провела у Зеландони целый день. – Покачав головой, Эйла собралась уходить. Она уже хотела вежливо отказаться, но Пролева быстро добавила: – Или, может быть, выпьешь чаю? Он уже готов. С ромашкой, лавандой и липовым цветом.
– Ладно, чашку чая я, пожалуй, выпью, но мне нельзя задерживаться, – сказала Эйла. Доставая свою чашку, она подумала, уж не Зеландони ли предложила такой сбор для чая, или сама Пролева знает, что этот напиток полезен беременным. Он оказывал мягкое успокаивающее воздействие. Сделав глоток горячего настоя, предложенного Пролевой, она оценила его вкус. Он был приятным, его мог пить любой человек, не только беременные женщины.
– Ну как там Бологан? – спросила жена вождя, тоже налив себе настоя и присев рядом с Эйлой.
– Думаю, с ним все будет в порядке. Он получил сильный удар по голове, и рана обильно кровоточила. Я боялась, что сломаны кости, но все обошлось. Мы промыли рану и не нашли никаких переломов, однако, помимо здоровенной шишки на голове, у него хватает других ссадин и ушибов. Сейчас ему нужен покой и хороший уход. Очевидно, что он подрался с кем-то да еще выпил березовицы.
– Вот об этом Джохарран и хотел с ним поговорить, – сказала Пролева.
– Но меня больше беспокоит другой ребенок, – сказала Эйла. – Это еще грудная девочка. Я подумала, что другие кормящие матери могли бы поделиться с ней своим молоком. Так поступали женщины Клана, когда… – она нерешительно помедлила, – …когда у одной кормящей матери пропало молоко. Она ухаживала за своей матерью и сильно огорчилась из-за ее смерти. – Эйла решила не упоминать, что именно у нее пропало молоко; она пока никому не рассказывала, что в Клане у нее родился сын. – Я спросила Ланогу, чем она кормит малышку. Она сказала, что отваривает растертые коренья. Грудные дети, конечно, могут есть такую еду, но молоко им все-таки необходимо. Иначе она вырастет слабой и больной.
– Ты права, Эйла. Детям необходимо молоко. К сожалению, никто не обращает внимания на Тремеду и ее семейство. Мы понимаем, что об этих детях не слишком хорошо заботятся, но ведь это дети Тремеды, а люди не любят вмешиваться в чужую жизнь. Неизвестно, как надо вести себя с ними, поэтому большинство из нас просто не замечают их. Я даже не знала, что у нее пропало молоко, – сказала Пролева.
– А почему Ларамар ничего не сказал? – спросила Эйла.
– Сомневаюсь, что ему известно об этом. Он не балует вниманием детей Тремеды, разве что Бологану кое-что перепадает. Не уверена даже, знает ли он, сколько их всего, – сказала Пролева. – Он приходит домой только есть и спать, да и то не всегда, хотя это, может быть, и к лучшему. Тремеда и Ларамар вечно ссорятся. Обычно дело доходит до драки, и понятно, ей тогда достается больше.
– Почему она не уйдет от него? – спросила Эйла. – Она ведь может бросить его, если захочет, разве нет?
– А куда она пойдет? Ее мать умерла, кроме того, она всегда жила одна, поэтому у Тремеды нет пожилых родственников. У нее был старший брат, но он ушел, когда она была маленькой, сначала в Другую Пещеру, а потом вообще отправился странствовать по свету. Уже много лет никто не слышал о нем, – сказала Пролева.
– А может, она нашла бы другого мужчину, – предположила Эйла.
– Кто ж ее возьмет? Правда, ей удается находить мужчин, чтобы воздать уважение Матери на празднике Материнства, обычно тех, кто накушался березовицы, луговых грибов или чего-нибудь в том же роде, но статус ее очень невысок. Кроме того, кто захочет содержать ее шестерых детей?
– Шестерых? – удивилась Эйла. – Я видела четверых или, возможно, пятерых. И по сколько же им лет?
– Бологан самый старший. Ему двенадцать, – сказала Пролева.
– Да, я так и подумала, – заметила Эйла.
– Ланоге уже десять лет, – продолжила Пролева. – А дальше следуют восьмилетка, шестилетка, двухлетка и последняя малышка. Ей чуть больше полугода. Еще одному ребенку Тремеды могло бы сейчас быть четыре года, но он умер.
– Я боюсь, что последнего ребенка ждет та же участь. Я осмотрела девочку, ее здоровье в опасности. Я понимаю, что вы делитесь пищей, но как насчет грудного молока? Склонны ли женщины Зеландонии делиться молоком? – спросила Эйла.
– Я могла бы сказать «да», если бы речь шла не о Тремеде, – сказала Пролева.
– Речь не о Тремеде, а о малышке, – сказала Эйла. – Она просто беспомощное дитя. Если бы у меня сейчас был ребенок, то я не раздумывая поделилась бы с ней молоком, но к тому времени, когда родится мой ребенок, она уже может умереть. Даже когда твой родится, может быть уже поздно.
Пролева склонила голову и смущенно улыбнулась.
– Откуда ты узнала? Я еще никому не говорила.
Теперь настала очередь смутиться Эйле. Она не собиралась опережать события. Обычно матери имеют право первыми сообщать о том, что ждут ребенка.
– Я целительница, и мне приходилось лечить беременных женщин, – пояснила она. – Я помогала младенцам появиться на свет, и мне известны признаки беременности. Я не хотела упоминать об этом, пока ты сама не скажешь. Меня просто расстроило состояние ребенка Тремеды.
– Все понятно. Ничего страшного, Эйла. Все равно я уже собиралась сказать об этом людям, – успокоила ее Пролева. – Но я не знала, что ты тоже ждешь ребенка. То есть наши дети будут ровесниками. Я очень рада. – Она задумчиво помолчала и добавила: – Я вроде бы придумала, как мы можем поступить. Давай соберем вместе кормящих матерей и тех женщин, которым подходит срок разродиться. У некоторых из них с избытком хватает молока на собственных детей. Может, нам с тобой удастся уговорить их помочь Тремеде.
– Если несколько кормящих женщин поделятся грудным молоком, то это не причинит никому вреда, – сказала Эйла, но потом вновь нахмурилась. – Беда в том, что эта малышка нуждается не только в молоке. О ней нужно лучше заботиться. Как может Тремеда так надолго оставлять ее на десятилетнюю девочку? – спросила Эйла. – Не говоря уже об остальных детях. Разве такая нагрузка по силам десятилетнему ребенку?
– Вероятно, Ланога способна позаботиться о них лучше, чем Тремеда, – сказала Пролева.
– Но это не значит, что такую большую заботу можно взваливать на детские плечи, – сказала Эйла. – Что происходит с Ларамаром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131