Двое впереди стоящих мужчин прошли по правому борту и остановились перед Верховной жрицей, а их напарники остались в конце выкопанной ими сегодня траншеи.
В молчаливом ожидании они держали тело покойного в похоронном гамаке над могилой. В освещенный факелами кладбищенский круг вступили также члены семьи и вожди Пещеры Шевонара, остальные столпились вокруг резного частокола, ограничивающего священную землю.
Зеландони Девятой Пещеры сделала шаг вперед. Она помедлила немного, и почти сразу наступила тишина. Вся толпа просто затаила дыхание. Эту тишину прорезал отдаленный рев пещерного льва, сменившийся лаем гиены, который словно определил настроение. Следующий услышанный Эйлой звук был жутким и пронзительным. Совершенно потрясенная, она задрожала от ужаса; и она была не одинока в своем чувстве.
Она уже слышала прежде жутковатую, какую-то потустороннюю, музыку флейты, но недолго. Манен играл на этом инструменте во время Летнего Схода Мамутои. Она вспомнила, как провела традиционный погребальный ритуал Клана для Ридага, ребенка, напоминавшего ей ее собственного сына, потому что Мамуты не позволили хоронить ребенка смешанных духов, усыновленного Неззи, по традициям Мамутои. Но вопреки всем Манен заиграл на флейте, когда она исполняла своеобразный танец на безмолвном языке Клана, призывая Великого Пещерного Медведя и дух ее тотема принять Ридага в следующий мир Клана.
Ей вспомнились похороны Изы, когда однорукий Мог-ур по-своему проводил тот обряд над ее могилой. Потом Эйла вспомнила его смерть. После землетрясения она зашла в пещеру, где находилась погребальная пирамида Изы, и нашла его там с пробитой головой, заваленным упавшими сверху обломками. Она также проводила его в следующий мир, поскольку никто не осмелился войти в эту пещеру, еще сотрясавшуюся от слабых толчков землетрясения.
Но звук этой флейты навеял и другое воспоминание. Она слышала его еще до того, как встретилась с Мамутои, на традиционной церемонии, посвященной Пещерному Медведю на Сходбище Клана. Мог-ур другого Клана играл на подобном инструменте, хотя пронзительные трели, символизирующие духовный голос Урсуса, отличались по тональности и тембру как от голоса флейты Манена, так и от музыки, звучащей сейчас.
От этих мыслей ее отвлекла Верховная жрица, которая начала говорить проникновенным и звучным голосом:
– Великая Земная Мать, Главная Прародительница, Ты призвала Твое дитя обратно к Себе. Он стал жертвой, призванной в обмен за Духа Бизона, и Зеландонии, дети Твои, живущие в этом юго-западном краю, просят Тебя удовольствоваться одной этой жизнью. Он был храбрым охотником, добрым мужем и хорошим оружейником. Он почитал Тебя в этой жизни. Мы просим Тебя: проведи его благополучно в Твои пределы. Его жена горюет о нем, ее дети любили его, племя уважало его. Он призван к Тебе в расцвете сил. Да будет удовлетворен Дух Бизона, о Дони, да удовольствуется он одной жертвой.
– Да удовольствуется одной жертвой, о Дони, – вторили остальные жрецы. И все собравшиеся Зеландонии почти в унисон повторили эту мольбу.
Зазвучали новые инструменты. Исполняемая ими ритмичная мелодия была слегка приглушенной – или, вернее, не четко определенной, – поскольку начали играть одновременно несколько инструментов. Они представляли собой обручи, туго обтянутые кожей и снабженные рукояткой. Жуткие трели флейты переплетались и дополняли ритмические удары этих своеобразных барабанов. Эмоциональный стиль музыки, казалось, высвобождал чувства, побуждал облегчить душу слезами. Релона вновь начала плакать и причитать о своей горестной утрате. Вскоре у всех собравшихся появились на глазах слезы, и они начали причитать и оплакивать ушедшего соплеменника.
Потом мощное и звучное контральто присоединилось к ритмичной музыке барабанов и, сливаясь с флейтой, украсило бессловесную мелодию новыми оттенками. Впервые Эйла услышала, как люди поют, когда жила в племени Мамутои. Большинство обитателей Львиного стойбища любили петь, по крайней мере, хором. Она наслаждалась, слушая их, и даже пыталась подпевать, но пение, похоже, не входило в число ее талантов. Она могла что-то монотонно напевать, но не умела держать мелодию. Она восхищалась исполнением лучших певцов, но никогда прежде не слышала такого глубокого и звучного голоса. Это пела Зеландони, Верховная жрица, и Эйла была потрясена до глубины души.
Двое мужчин, стоявших перед могилой, повернулись лицом к своим напарникам, затем они сняли жерди с плеч и начали опускать покачивающийся погребальный гамак. Могила была неглубокой, и жерди, сделанные из молодых деревьев, превосходили ее по длине. Когда концы жердей коснулись земли, тело уже почти лежало на дне ямы. Отвязав слабо завязанные веревки гамака, мужчины опустили их также в могилу.
Они притащили обратно шкуру, на которой лежала вынутая из ямы земля. За могилой, в ногах покойного, установили высокий кол, укрепив его рыхлой землей. За головой покойного поместили более короткий кол, на котором было вырезано и раскрашено красной охрой изображение абелана Шевонара. Его личный знак будет показывать место его захоронения, предупреждая, что там покоится его тело и что его дух может витать поблизости.
Пытаясь сдерживать свои чувства, Релона на негнущихся ногах подошла к могиле. Она постояла около земляной кучи, потом, словно рассердившись, схватила руками по горсти земли и бросила их на дно могилы. Две пожилые женщины помогли ее детям сделать то же самое, затем сами бросили землю на скрытое под циновкой тело. За ними потянулись все Зеландонии, каждый брал по две пригоршни земли и бросал их в могилу. К тому времени, когда все проделали этот ритуал, над могилой уже возвышался земляной холмик.
Несколько человек подошли и добавили еще немного земли. Потом вдруг Релона рухнула на колени и, почти ослепленная слезами, привалилась к рыхлой могильной насыпи и горько зарыдала. Ее старший ребенок вернулся за ней и стоял рядом, плача и прижимая к глазам кулачки, чтобы смахнуть слезы. Потом младшая, выглядевшая растерянной и смущенной, девочка подбежала к матери и потянула ее за руку, стараясь поднять и успокоить.
Эйла размышляла, куда делись старшие помощницы и почему никто не пытается утешить этих детей.
Глава 16
Немного погодя Эйла заметила, что мать начала реагировать на рыдания перепуганной младшей дочери. Релона оторвалась от могильного холма и, даже не отряхнувшись, прижала к себе девочку. Старший сын присел рядом с ними и обнял мать за шею. Она обняла и его тоже, и они все трое сидели там, продолжая плакать.
Но это уже другой плач, подумала Эйла, не такой отчаянный, как прежде, он звучит приглушенно печально, более спокойно. Потом по знаку Зеландони, несколько человек, среди которых были жрецы и Ранокол, брат Шевонара, помогли семье подняться и увели ее прочь от могилы.
Боль Ранокола, вызванная утратой брата, была не менее острой и сильной, чем боль Релоны, но выражалась она по-другому. Он продолжал терзаться вопросом, почему именно Шевонару, а не ему пришлось стать жертвой. У его брата была семья, а у него не было даже подруги. Эти мысли неотвязно преследовали Ранокола, но ему не хотелось говорить о них. Если бы было возможно, он вообще предпочел бы не участвовать в погребальном ритуале и уж тем более не стал бы рыдать на могиле. Ему хотелось лишь как можно скорее уйти отсюда.
– Мы вернули Шевонара из Девятой Пещеры Зеландонии к Твоей груди, Великая Земная Мать, – нараспев произнесла Зеландони.
Все люди, собравшиеся на похороны Шевонара, стояли вокруг могилы, и Эйла почувствовала атмосферу ожидания. Что-то должно сейчас произойти, все взгляды были устремлены на Верховную жрицу. Барабаны и флейты продолжали играть, но эти звуки уже стали частью окружающей среды, и Эйла заметила их только тогда, когда стиль музыки изменился и Зеландони вновь начала петь.
Безвременный хаос вихрем пылил и кружил,
Праматерь сущего из мрака он породил.
Пробудилась Она и величие жизни познала,
Лишь пустынная тьма Земную Мать огорчала.
Люди подхватили нестройным хором – одни пели, другие просто произносили текст:
Мать горевала.
Одна горевала.
Верховная жрица вновь продолжила петь одна:
Взметнула Она свою родовую пыль во мгле
И сотворила друга светлого, подобного себе.
Росли они в любви, дружили, как брат и сестра,
И решили союз основать, когда зрелость пришла.
И люди вновь завершили куплет следующими словами:
Вокруг Матери он парил.
Светлый спутник Ее любил.
Эйла поняла, что жрица исполняет знакомую всем ритуальную песню, которую все ждали. Начало песни показалось очень интересным, и Эйле захотелось узнать продолжение. Она внимательно слушала, как Зеландони продолжала петь куплеты, а люди дополняли их припевами, подчеркивая смысл каждого четверостишия.
Счастливым и радостным было их жизни начало,
Но полное сходство сердце Матери омрачало.
Материнская сущность жаждала обновленья,
И, друга любя, мечтала Она о новом творенье.
Материнское сердце хотело любить.
Новую жизнь творить.
В первозданный хаос смело бросилась Мать,
Чтоб животворную искру найти и познать.
Мрачен, бесплоден ураган и страшно студен.
Черный и жуткий ужас наводит он.
Мрачен ураган и студен.
Ужас наводит он.
Но Мать оказалась смелей и сильней,
И новая жизнь зародилась в Ней.
Во чреве Ее рос и зрел огненный жар.
Материнской гордости и любви дар.
Мать была в тягости.
Делилась жизни радостью.
Пустынную Землю терзало черное ледяное томление,
С надеждой ждала Она светлого таинства рождения.
И кровь Ее породила жизнь, согрелась плоть Ее дыханием.
Разверзлось каменное чрево для нового создания.
Мать обрела дар рождения.
Новой жизни творения.
И воды Ее родовые наполнили реки и моря до берегов,
Они напоили почвы, пробудив жизнь лугов и лесов.
Каждая драгоценная капля давала новой жизни ростки,
И пышный зеленый покров украсил просторы Земли.
Хлынул вод Ее разлив,
Зеленый покров породив.
В бурных родах извергся из чрева огненный шар,
Она претерпела все муки, познавая новой жизни дар.
Капли крови ее застыли, алыми камнями краснели.
Но лучезарное дитя оправдало Ее тяжкие потери.
Огромным счастьем Матери был Яркий сверкающий сын.
У Эйлы перехватило дыхание, когда она услышала эти слова. Казалось, в песне рассказывалось о том, как она рожала своего сына, Дарка. Она вспомнила родовые муки, вспомнила, что все тяготы оказались оправданными. Дарк был для нее огромным счастьем. А великолепный голос Зеландони уже пел дальше:
И вздыбились горы, извергнув питательный пламенный сок,
На вершинах груди Ее горной кормился сынок.
И взметнулось в черную даль высоко
Великой Матери огненное молоко.
В небо взметнулось высоко
Материнское молоко.
Этот отрывок показался Эйле очень знакомым. Встряхнув головой, она словно попыталась упорядочить воспоминания. Конечно, Джондалар рассказывал об этом во время Путешествия.
Смеясь и играя, яркий сын Ее рос и мужал.
На радость Матери тьму ночи освещал.
Но с молоком Ее впитал он знаний жажду,
И мир отправился он познавать однажды.
Сын Ее стал большим.
Ум его жаждой знаний томим.
Чтобы сына зачать, отыскала Мать животворный родник.
Но теперь тот же хаос и мрак Ее сына манит.
Тепло и уютно под крылом Материнским жить,
Но дух молодой стремится сумрачность тайны постичь.
Враждебный хаос их окружал.
Но сын Ее уйти пожелал.
Воспоминания продолжали мучить Эйлу. «Не только Джондалар рассказывал мне об этом. У меня такое ощущение, словно я уже знаю эту историю, или, по крайней мере, ее суть. Но где я могла услышать ее? О, по-моему, вспомнила. Лосадуни! Я запомнила все, чему он научил меня! Он рассказывал подобную историю о Матери. Джондалар даже повторял отрывки из нее во время того ритуала. Она была не совсем такой же и рассказывалась на другом языке, хотя языки Лосадунаи и Зеландонии похожи. Именно поэтому я так быстро начала понимать их разговоры». Слушая дальше Зеландони, Эйла сосредоточилась и, припомнив детали Лосадунийской истории о Матери, начала замечать сходства и различия двух легенд.
Тихо подкрался хаос, не тревожа Матери сон,
Заманчивой неизвестностью во мраке поблескивал он.
Увлек он дитя неразумное в мрачный холодный тлен.
Взметнулся тьмой ураганной и захватил его в плен.
Мрачный холодный хаоса тлен.
Захватил лучезарного сына в плен.
Ликование лучезарного сына прошло,
Необъятный ледяной мрак сковал его.
Опрометчивый отпрыск терзался раскаянием,
Не открылись ему сокровенные тайны.
Он терзался раскаянием,
Не познав сокровенных тайн.
Но как только хаос утащил его к истокам ледяным,
Пробудилась Мать и бросилась за сыном Своим.
И бледного друга и брата призвала с высоты
Для спасения яркого сына из мрачной тьмы.
Мать боролась с объятьями тьмы,
Видя яркого сына следы.
Эйла улыбнулась, догадываясь, какие стихи последуют дальше или, по крайней мере, каким будет их смысл. Великая Земная Мать расскажет Ее старому другу, лунному месяцу, о том, что случилось с Ее сыном.
Она приветствовала былого возлюбленного приход
И поведала причину печали и горя Ее исход.
Милый друг приобщился к Ее борьбе с мрачным тленом,
Чтобы спасти Ее лучезарное дитя из ледяного плена.
А слушатели стали предлагать уже свои дополнения, отметила Эйла. Именно так обычно и рассказывается эта история. Сначала Лосадуни, или Зеландони, рассказывает отрывок, потом слушатели повторяют суть по-своему:
О коварстве хаоса поведала Она.
Как пленила сына ледяная глубина.
И вновь настал черед Зеландони:
Долгая схватка истощила запас Материнских сил,
И тогда Ее светлый друг смело в борьбу вступил.
Она в сон погрузилась, а он сражался с холодной мглой,
Проколов ее светлой своей иглой.
Его дух был сильным пока,
Но долгой и схватка была.
Все силы духа собрав, сражался Ее светлый друг.
В жестоких боях светил его круг,
Но вскоре глаз его большой зоркость потерял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131