— Правда, у него прекрасно получается “глубоко оскорбленный, но слишком хорошо воспитанный, чтобы это признать, упертый флотский офицер благородного происхождения”, а? — отметила она.
— Не думаю, что мне надо отвечать на этот вопрос, — сказала Хонор. — С другой стороны, в прямодушии Дон Кихота что-то есть. Ну, пока крылья ветряной мельницы не вышибут его из седла.
— Браво! — Эмили ела одной рукой, управляясь со столовым прибором с грацией, отточенной десятилетиями, но сейчас отложила вилку, чтобы подняв палец подчеркнуть важность своего замечания.
— Я готова признать, что в политике бывают полезны люди, готовые во имя своих убеждений разбить лоб о стену, но только не мириться с обманом и ложью. Будь их больше, мир стал бы лучше, а те немногие, которые у нас все-таки есть, становятся нашей совестью в этой беспощадной резне. Но они эффективно действуют лишь сами по себе — формируя для нас концепцию морального служения, служа нам примером для подражания, — и не важно при этом, добиваются они практических успехов или нет. Но если политик хочет добиться результата , высокой нравственности недостаточно, как бы мы ею ни восхищались. Нельзя уподобляться врагу, но необходимо понять его, а это значит разбираться не только в его мотивах, но и изучить его тактику. Только после этого вы поймете, как строить контрнаступление. Вы не должны опускаться до их уровня, но обязаны просчитать все, что они могут выкинуть, чтобы предусмотреть необходимые меры.
— В этом Вилли разбирается куда лучше меня, — признался, помолчав, Хэмиш.
— Точно. Поэтому он рано или поздно станет премьер-министром, а ты — нет, — объявила Эмили с широкой улыбкой. — И это, наверное, к лучшему. С другой стороны, при всей моей нежной любви к Вилли, хуже него адмирала не придумаешь!
Все трое дружно рассмеялись. А потом Эмили склонила голову набок и задумчиво посмотрела на Хонор.
— У меня было не так много времени, чтобы понаблюдать за вами, Хонор, но кое-что меня удивило. Вы кажетесь более... гибкой, чем Хэмиш. Нет-нет, я не думаю, что вы, в отличие от него, готовы принести свои принципы в жертву целесообразности, но я уверена, что вы, в отличие от него, способны представить себе, как работают чужие мозги.
— Внешность бывает обманчива, — лукаво ответила Хонор. — Честно говоря, я и не пыталась понять, как мыслят и чем руководствуются такие люди, как Высокий Хребет или Яначек. А если совсем честно, я этого и знать не хочу.
— А вот тут вы не правы, — неожиданно для Хонор решительно возразила Эмили. — Вы не понимаете их мотивов, но, согласитесь, вам вполне по силам понять, чего именно они добиваются. А если вы знаете цель, вы можете успешно анализировать, как именно они попытаются её добиться.
— Не всегда, — мрачно сказала Хонор. — Я не смогла предугадать, что такое ... — она обвела рукой всех троих присутствующих, — ... может произойти.
— Да, но теперь это свершившийся факт, и вы точно знаете, что они добились чего хотели. Вот почему вам так больно видеть, что это сходит им с рук, — мягко сказала Эмили. — Никто не вправе обвинять вас, Хонор, за то, что вы не ожидали их грязной провокации, столь чуждой вашей натуре, но даже в самые тяжелые мгновения вы не позволяли гневу ослепить вас. Я видела вас обоих и в новостях, и в ток-шоу, и я знаю, что говорю. А теперь, когда познакомилась с вами лично, смею предположить, что вы станете очень искусным политиком — со временем.
Хонор уставилась на нее в недоумении, и Эмили рассмеялась.
— О, вы, конечно, не такой прирожденный политик, как Вилли! Вы похожи на Хэмиша, в коллегиальной атмосфере — именно такую, по идее, должна создавать Палата Лордов — вы чувствуете себя как рыба в воде. Я видела ваши выступления, как публичный оратор вы добиваетесь несравнимо большего успеха, чем Хэмиш. — Она улыбнулась мужу. — Я не собираюсь его оговаривать, но он слишком нетерпелив и склонен читать нотации, а вы — нет.
— Но, Эмили, произносить речи еще не значит быть настоящим политиком, — возразил Хэмиш.
— Разумеется. Но Хонор неоднократно демонстрировала умение анализировать множественные угрозы на поле боя и эффективно противостоять им, а её выступления в Палате Лордов убедили меня в том, что она вполне способна применить свои аналитические способности и в других областях, надо только выучить действующие правила новой игры. Ей еще многому предстоит научиться в политике, особенно в той её кровавой разновидности, которая привилась у нас в Звездном Королевстве, но как человек, наблюдавший за ней в течение нескольких лет, могу сказать, что учится она невероятно быстро. Сорок лет она совершенствовалась в профессии офицера военного флота; дайте мне половину этого срока на политическую карьеру, и я сделаю из неё премьер-министра!
— Вот уж дудки! — резко возразила Хонор. — И десяти лет не пройдет, как я перережу себе глотку!
— Это чересчур радикальное решение, — мягко заметила Эмили. — Пожалуй, в вас несколько больше от Доньи Кихот, чем мне показалось.
Её зеленые глаза блеснули, и Хонор с коротким сожалением сообразила, что ей следовало тщательней выбирать слова. Впрочем, графиня просто отмахнулась от создавшейся неловкости.
— Просто, она психически здоровый человек, — указал Хэмиш, не заметив, как переглянулись женщины.
Он вообще на них не смотрел. Почти весь вечер внимание графа было приковано к Саманте: вот и сейчас он взял из чаши очередной стебелек сельдерея и вручил его кошке.
— Хэмиш, твоими стараниями у нее будет расстройство желудка, — укорила мужа Эмили.
Тот смутился — и вдруг сделался до того похожим на нашкодившего мальчишку, что Хонор захихикала.
— Не беспокойтесь, Эмили, для этого травы потребуется намного больше, — заверила она хозяйку и, обращаясь уже к Хэмишу, более строго добавила: — Однако слишком много сельдерея им действительно вредно. Она не сможет его переварить, и если переест, запор гарантирован.
Саманта бросила на нее исполненный достоинства укоризненный взгляд, и Хонор с облегчением ощутила скрытую за ним лукавую усмешку. Несмотря на переполняющую её радость от обретения уз с Хэмишем, Саманта почти мгновенно реагировала на приливы смятения и тревоги, которые охватывали её нового человека и Хонор, и все эти ощущения долгим эхом прокатывались через её сознание.
Правда, судя по характеру её эмоций, кошка до сих пор не понимала до конца, чем, собственно говоря, так расстроены люди. Из чего видно, подумалось Хонор, что, несмотря на длящиёся веками тесный контакты, древесные коты и люди остаются чужими друг другу. Нимицу и Саманте — как, вероятно, и прочим их сородичам — при их врожденной эмпатии, сама мысль о том, что необходимо скрывать свои чувства, представлялась нелепой. За долгие годы Нимиц усвоил, что в человеческом обществе при определенных обстоятельствах эмоции проявлять не следует, особенно если это раздражение или гнев, направленные на человека, который является начальником для Хонор. Но даже Нимиц соглашался на эти условности лишь потому, что это важно для его человека. Он руководствовался своими представлениями о хороших манерах — либо снисхождением к непонятным людским обычаям. Ни он, ни Саманта даже в фантазиях не могли представить, что пытаются отказаться от проявления истинных чувств — особенно по отношению к чему-то важному.
Вот почему коты всё сильнее расстраивались, видя, как Хонор день за днем изводит себя страданием, подавляя свои чувства к Хэмишу. Нимиц и Саманта знали, как сильно она любит его, они знали, как сильно Хэмиш любит её, но поведение людей, по мнению древесных котов, представляло собой добровольное сведение себя с ума путем причинения себе и другому непрерывной боли. И не только им, между прочим; у котов ведь не было выбора, кроме как разделять страдания своих людей.
Рассудком Нимиц и Саманта понимали, что все люди — за исключением самой Хонор — относятся к категории существ, определяемой шестилапыми как “мыслеслепых”. Они даже готовы были согласиться, что из-за этой “слепоты” люди вынуждены строить общественные и даже личные отношения по другим критериям. Но абстрактное понимание чисто теоретических проблем никак не влияло на непосредственные ощущения котов, а они ощущали не только печаль и досаду, но и гнев на необъяснимое человеческое упрямство, не позволяющее Хэмишу и Хонор признать очевидную для любого древесного кота истину и наладить наконец нормальную жизнь без дурацких бессмысленных страданий.
После того как схлынула эйфория от принятия нового партнера-человека, Саманта нос к носу столкнулась с полузабытыми условностями, так жестко определяющими жизнь её двуногих друзей. Исключительный ум в сочетании с эмпатией позволил Саманте быстро разобраться в создавшейся ситуации. Получалось, что, выбрав себе этого человека, она резко осложнила ему жизнь, вызвав конфликт с этими самыми человеческими условностями. Оставалось только проанализировать причины этой человеческой путаницы.
— Но если они не переваривают сельдерей и он... э-э.. засоряет их пищеварительный тракт, то почему все они так его любят? — спросила Эмили.
— Это всегда ставило в тупик всех, кто изучал биологию древесных котов, — ответила Хонор. — Как только коты научились изъясняться знаками, их спросили и об этом. Почти все ответили, как и следовало ожидать, очень просто: им нравится этот вкус. Вспомните самого страстного любителя шоколада, которого вы встречали среди людей, возведите его страсть к шоколаду в третью степень, и вы начнете понимать, как самозабвенно любят сельдерей древесные коты. Но это только часть правды. На самом деле в сфинксианском сельдерее содержатся некоторые необходимые им вещества.
— Именно в сфинксианском ? — уточнила Эмили.
— На вкус им нравится любой сельдерей, — пояснила Хонор. — Но ещё когда люди обживали систему Мантикоры, им пришлось внести некоторые модификации во флору и фауну Старой Земли, прежде чем внедрить их в новую окружающую среду. Точно так же, — очень сухо добавила она, едва заметным жестом показав на себя, — в некоторых случаях поступили и с людьми. На Сфинксе никаких радикальных изменений не понадобилось, но большинство сельскохозяйственных культур подверглись незначительным генетическим модификациям. Во-первых, в тканях растений не должны были накапливаться вредные для человека вещества, во-вторых, надо было помочь растениям противостоять особенно опасным местным паразитам и болезням. Решение было довольно изящное: модифицированные растения получили способность вырабатывать и запасать в тканях сфинксианское органическое вещество, которое безвредно для человека, но служит естественным репеллентом для насекомых. Модификация успешно привилась у всех растений, у некоторых, правда, менее удачно, зато на сельдерее эффект проявился лучше всего. Нынешний сфинксианский сельдерей произошел от модифицированных земных растений, но несколько отличается от вида, произрастающего на Земле в естественной среде, — своего рода гибрид. Так вот, это вещество оказалось то ли необходимым, то ли просто крайне полезным для поддержания эмпатических и телепатических способностей котов.
— Но откуда же они получали это вещество до того, как появились мы со своим сельдереем? — поинтересовалась Эмили.
— На Сфинксе встречается местное растение, которое вырабатывает это же вещество. Они называют его “пурпурный шип”, и его коты знали всегда. Но его мало, найти его трудно, и, как сознаются сами коты, сельдерей гораздо вкусней. Вот, — Хонор пожала плечами, — и вся Великая Тайна Похищения Сельдерея, которая объединила котов и людей.
— Восхитительно, — сказала Эмили, с восторгом глядя на Хонор.
Потом она обменялась серьезными и задумчивыми взглядами с Нимицем и Самантой, глубоко вздохнула, и, вновь повернувшись к Хонор, продолжила:
— Я вам завидую. Вам в любом случае есть за что завидовать — в первую очередь за то, что вы связаны с древесным котом, — но именно вы нашли ответы на множество вопросов и загадок, волновавших нас несколько столетий. Первой достичь успеха после долгих безуспешных поисков... Это, наверное, замечательно.
— Да, — тихо подтвердила Хонор и вдруг, неожиданно для четы Александеров и для себя самой, захихикала. — С другой стороны, — пояснила она извиняющимся тоном, — наблюдать, как они общаются знаками, порой довольно утомительно... особенно когда вместе собирается с десяток котов! Все равно что угодить в механический цех или турбину мотора.
— Боже мой! — со смехом воскликнула Эмили. — Об этом я как-то не подумала.
Тут Нимиц, до сих пор пристально следивший за улыбающимися собеседниками, привстал на высоком детском стульчике, который раздобыл Нико специально для древесных котов, и принялся жестикулировать. Спину он держал преувеличенно прямо, демонстрируя гордое достоинство, и Хонор, переводившая его речь Эмили и Хэмишу, старалась подавить желание снова расхохотаться.
— Он говорит, что если мы, двуногие, думаем, что следить за жестами котов трудно, то мы должны посмотреть на это с точки зрения Народа. Если бы мы были полноценным биологическим видом, если бы наши возможности не ограничивались “шумом изо рта”, этим жалким, но единственно доступным нам средством коммуникации, тогда Народу не пришлось бы учиться вертеть пальцами, только чтобы поговорить с нами.
Кот закончил выступление, и все три человека покатились со смеху. Нимиц в негодовании встопорщил усы, громко фыркнул и вздернул нос. Но Хонор почувствовала, как он радуется тому, что сумел всех развеселить, и послала в ответ мысленное одобрение.
— Эмили права, это действительно замечательно, — сказал, поразмыслив, Хэмиш. — Я непременно должен научиться языку жестов. Но шутки в сторону: и вам, и Саманте, и Нимицу, и мне следует согласиться с тем фактом, что её решение “принять” меня создало множество проблем. Я благодарен — и преисполнен восторга — за то, что она это сделала, но все же хотел бы понять, как такое могло случиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136