У Хонор не дрогнул ни один мускул, но если бы в это мгновение Хэмиш каким-то чудом обрел дар читать эмоции, он увидел бы, как в глубине души она содрогнулась, словно от неожиданного удара. Но она просто стояла и смотрела на него. Ему безумно хотелось протянуть руки и обнять её. Но он, конечно же, не мог.
— Я понимаю, это звучит странно, — продолжил он вместо того, — но, честное слово, я не сумасшедший. Это действительно идея Эмили. Мало кто это знает, но в политических раскладах и распутывании всяких заговоров она разбирается получше Вилли. В нашем нынешнем положении, Хонор, никакая помощь не будет лишней. Она знает об этом... и хочет помочь.
Хонор не могла отвести взгляд от его лица. Она чувствовала себя так, словно робот только что снова врезал ей в солнечное сплетение. Это совершенно неожиданное приглашение пронзило её, словно дротик пульсера, а следом пришло еще одно чувство: страх. Даже не страх — паника. Не может быть, чтобы он говорил всерьез! Он же должен понимать, почему она так упорно избегала встречи с его женой, задолго до того, как правительственные средства массовой информации взялись разрушать её жизнь. Как ему вообще могло прийти в голову после этого просить её встретиться с Эмили Александер? Когда его собственные эмоции буквально кричат, что теперь он знает о её чувствах. И уверен, что она все знает про него. Бессчетные слои обмана, окутавшие их любовь, боль и душевное опустошение, которые оставила травля в прессе, — все это окутывало и душило её, словно ядовитое облако, и все-таки сквозь все это она вдруг почувствовала: ему очень нужно, чтобы она приняла приглашение.
Ей казалось, что она тонет, сокрушенная водопадом эмоций, извергавшихся из них обоих. Она закрыла глаза, пытаясь обрести хотя бы хрупкую иллюзию покоя. Тщетно. Ей некуда было отступить, нечем было заглушить обостренную чувствительность и интуицию, она не могла оборвать возникшую связь. Вырвавшиеся из-под контроля встречные потоки эмоций сметали все на своем пути, многократно усиливались, резонируя друг с другом и создавая причудливый эффект обратной связи, а мысли остались где-то далеко, за керамобетонной стеной. Она ощутила присутствие Нимица, которого несло бок о бок с нею, словно древнее китобойное судно, влекомое раненым китом, — китобои со Старой Земли называли такие случаи “Нантакетской санной гонкой”, — и её душевное смятение волокло кота за собой, словно погружающийся кит, ищущий спасения от вонзившегося гарпуна в океанской пучине, и с она тоже ничего не могла поделать.
А на дне этого водоворота был Хэмиш, всегда Хэмиш, источник всего того, что должно было стать чудом, но обернулось болью и страданием. Человек, который позволил себе наконец узнать, как глубоко они любят друг друга, И который абсолютно точно знал, что она абсолютно точно знает, как глубоко он любит свою жену. И который невыносимо страдает, понимая, что, позволив себе полюбить их обеих, он стал предателем по отношению к обеим любимым женщинам. И этот человек отчаянно желал, чтобы она приняла его невероятное предложение.
Хонор колебалась, не зная, что делать: согласиться было слишком страшно, отказаться — не хватало сил. И в этот момент, зависнув в нерешительности, она вдруг ощутила нечто новое. Нечто такое, чего никогда не встречала.
Широко раскрыв глаза, она обернулась к Саманте. Подруга Нимица замерла, припав к земле. Эмоции кошки обрушились на Хонор ревущим ураганом, перекрыв её собственные чувства. Хонор часто ощущала присутствие Саманты — “мыслесвет”, как назвали это древесные коты, когда научились разговаривать знаками, — но ничего подобного она не испытывала ни разу. Ничего столь же мощного и неудержимого. Сейчас оно с ревом сметало всё на своем пути, вибрируя от потрясения, которое испытывала Саманта... Да, там были потрясение, и встреча с чем-то новым, и пугающая, звенящая радость, и чувство ошеломленного узнавания.
Слишком многое происходило одновременно, слишком сильное давление обрушивалось на неё со всех сторон, чтобы Хонор могла отчетливо различить, что происходит, но она чувствовала, что Саманта куда-то тянется. Вытягивается... Ни в одном человеческом языке не было слова, способного обозначить то, что делала кошка в это мгновение, и Хонор понимала, что никогда не сможет объяснить это даже самой себе, но в это самое мгновение полыхнула короткая вспышка прозрения. Она длилась ровно столько, чтобы Хонор успела вскрикнуть, не понимая даже, что делает — в ужасе протестует или, наоборот, разделяет чью-то радость.
Впрочем, неважно, что это было. Она не могла предотвратить происходящее, как не могла остановить движение Мантикоры по её орбите. Все уже свершилось. Тремя парами глаз — своими, Нимица и, главное, Саманты — она увидела, как голова Хэмиша Александера повернулась к кошке. В холодных как лед голубых глазах плескался огонь изумления и недоверия, а потом он протянул руку, и Саманта с пронзительным, радостным мявом взлетела с пола в его объятия.
Глава 12
— Как это могло случиться?
Это было первое связное предложение, которое смог произнести Хэмиш Александер за десять минут. Он прижимал к себе мурлыкавшую на весь спортзал кошку так, будто она была величайшей драгоценностью во всей вселенной, а его голубые глаза светились изумлением и нарастающей радостью. Что с ним произошло, он понял сразу, ибо провел достаточно времени в обществе Хонор и Нимица — и Саманты, — а также Елизаветы и Ариэля. Он понял, что его приняли. Но знать, как это называется, и испытать, что это значит на самом деле, — далеко не одно и то же.
Хонор таращилась на него, все еще не в силах справиться с собственным потрясением. В отличие от графа, она была одним из самых авторитетных специалистов по древесным котам среди современников. За столетия жизни на Сфинксе древесные коты приняли стольких представителей клана Харрингтон, что ни одна другая семья и близко не могла с ними сравниться. После встречи с Нимицем Хонор провела немало времени за чтением дневников ранее принятых родственников. Не говоря уже о том, что там нередко попадались предположения и гипотезы, никогда не обсуждавшиеся публично, эти дневники были бесценным кладезем знаний из первых рук. Кроме того, Нимиц и Саманта стали первыми древесными дотами в истории, овладевшими языком жестов, и теперь Хонор проводила бессчетные часы, “слушая” подробные рассказы о жизни и обычаях общества котов, которые даже её предкам были известны лишь благодаря наблюдениям со стороны.
И её осведомленность была одной из многих — очень многих — причин нового потрясения. Насколько ей было известно, до сих пор такое случалось лишь в редчайших случаях, например, с принцем-консортом Джастином, которого принял Монро, прежде связанный с отцом королевы Елизаветы. Обычно коты узнавали “своих” людей практически мгновенно, при первой же встрече. Монро в тот вечер, когда Джастин впервые оказался рядом с ним после убийства короля Роджера, был едва жив, совершенно разбит и подавлен. Он практически ничего не воспринимал, даже присутствия скорбящих родственников убитого — до того момента, когда предатель и убийца, намеревавшийся убить и Джастина, имел глупость оказаться в пределах его досягаемости. Мощная эмоциональная встряска, которую он и будущий принц-консорт испытали при отражении нападения убийцы, не только вернула Монро к жизни, но и привела к установлению между ними связи.
Но в тех случаях, когда кот не находился буквально на пороге смерти, он всегда распознавал в человеке, которому суждено было стать его “половинкой”... что-то вроде пустоты, которую необходимо заполнить. Но к Саманте это не относилось. Она встречалась с Хэмишем Александером десятки раз — и до сегодняшнего дня и усом не вела, выделяя его среди прочих.
— Я не знаю, — ответила Хонор и поняла, что это были первые слова, которые ей удалось выговорить после обрушившегося на неё оцепенения.
Граф наконец оторвал взгляд от Саманты, и Хонор, даже не обладая эмпатией, легко ощутила бы, как в поток радостных чувств вплетается испуг.
— Хонор, я...
Он осекся, и на его лице смешались печаль, сожаление, радость, смятение и тревожное предчувствие близких пугающих осложнений. Было видно, что нужные ему слова роятся где-то рядом, но ускользают, не давая ему описать водоворот эмоций, бушевавший в его душе. Но нужды в словах не было, и она лишь покачала головой, надеясь что лицо не выдаёт глубину её ошеломления... и ужаса.
— Я знаю, что это не вы придумали, — сказала Хонор, — и не Саманта, но...
Она опустила глаза на Нимица. Тот, потрясенный не менее глубоко, неотрывно смотрел на подругу, напрягшись всем своим длинным гибким телом, но, почувствовав на себе взгляд Хонор, тут же повернул голову к ней.
Ей захотелось заорать на него, и на Саманту тоже. Будь у нее лет десять на размышление, она и тогда не сумела бы изобрести лучший способ так чудовищно ухудшить нынешнее положение. Как только в новостях пройдет эта информация, скандал вокруг нее и Белой Гавани вновь разгорится с удесятеренной силой.
Хотя коты научились “говорить” с людьми почти четыре стандартных года назад, большинство обычных мантикорцев продолжали считать их просто чуть более сообразительными домашними животными, или, как максимум, находящимися на уровне маленьких детей. Да, конечно, люди слышали и даже абстрактно соглашались с тем, что это разумный биологический вид со сложной общественной организацией и древней культурой, и по прошествии нескольких десятилетий их, вероятно, и будут воспринимать как разумных, но пока древесные коты оставались для общественного мнения очаровательными пушистыми зверьками.
Следовательно, людей с легкостью убедят в том, что Саманта перешла к Хэмишу по одной-единственной причине: Хонор её попросту подарила. И объяснять, что произошло на самом деле, бессмысленно. Все заверения расшибутся о хитрую ехидную ухмылку: знаем мы ваши топорные отговорки, это же просто уловка соблазнительницы Харрингтон, которая состряпала новый предлог, чтобы не разлучаться с жертвой её преступной страсти.
И это было ещё не самое плохое. Было кое-что похуже. Нимиц и Саманта были супругами, связанными друг с другом во многих отношениях даже более тесно, чем Нимиц с Хонор. Разумеется, они могли расстаться на время, если того требовала военная обстановка (именно так тысячелетиями поступали воины-люди), но они не могли расстаться навсегда. Даже просить их об этом было бы жестоко и дурно с моральной точки зрения. Хонор не вправе была даже заикнуться о том, чтобы они перестали видеться, живя на одной планете. Однако расстаться с принятыми людьми коты тоже не могли, а теперь свой человек появился у каждого из них. Следовательно, они не смогут жить вместе... если только рядом не будут Хэмиш и Хонор.
Все, что угодно, только не это — даже думать о таком они с Хэмишем не осмеливались.
Безумие какое-то. Высокий Хребет и Северная Пустошь никак не могли предусмотреть все многочисленные последствия своей грязной политической игры, но если бы они предвидели такой поворот, их это не остановило бы, поскольку, за исключением того, что это могло оказаться последним ударом, завершившим разрыв между Грейсоном и Звездным Королевством, это только играло им на руку. Даже если бы они и задумывались о перспективах Альянса — а Хонор сомневалась, что их это волнует, — они все равно воспринимали Мантикору как госпожу-благодетельницу, а Грейсон — как вечно благодарного просителя. Что бы ни натворили раскапризничавшиеся по “малолетству” грейсонцы, они мигом вернутся к повиновению, как послушные дети, — стоит только Мантикоре одернуть их построже.
К сожалению, Высокий Хребет и его сторонники не имели даже отдаленного представления о том, как серьезно подорвали они добрые отношения, налаженные Бенджамином и Елизаветой, и как глубоко они оскорбили простых жителей Грейсона. И сейчас они наверняка с восторгом и на полной скорости направят свою машину в этот гибельный поворот, совершенно не задумываясь о последствиях вне узкой внутриполитической арены.
А в результате возникший союз одного-единственного человека и очаровательного шестилапого существа, чей вес едва достигал восьми килограммов, грозил обернуться крахом союза, оплаченного буквально триллионами долларов и тысячами человеческих жизней.
— Я не представляю, как это могло случиться, — повторила Хонор, — и понятия не имею, как нам из этого выбраться и в какую сторону двигаться.

* * *
Направлялись они в Белую Гавань, уже четыреста сорок семь стандартных лет служившую родовым поместьем графов Белой Гавани. То было последнее место во вселенной, где Хонор хотела побывать, но она слишком вымоталась, чтобы возражать.
Сейчас она молча смотрела в иллюминатор аэролимузина на истребители сопровождения. Благоразумный Хэмиш не тревожил её в её молчании. Говорить все равно пока было не о чем, он находился в таком же смятении по поводу случившегося... и все-таки не мог погасить искорки радости, пронизывавшие его, когда он смотрел на теплое пушистое существо, свернувшееся клубком у него на коленях. Хонор прекрасно понимала это, но самой ей легче не становилось. Поэтому она сидела у окна, в центре магического островка тишины, ощущая рядом с собой присутствие графа, Эндрю Лафолле и телохранителя первого класса Спенсера Хаука, и наблюдала за эскортом.
На Грейсоне её сопровождали бы истребители лена Харрингтон. Здесь, на Мантикоре, цветами эскорта были серебро и лазурь Дома Винтонов, и полковник Элен Шемэйс, заместитель командира полка гвардии её величества и начальник личной охраны Елизаветы, лично объяснила пилотам, что лучше бы им обоим уже гореть на земле, когда хоть кто-то подберётся к герцогине Харрингтон на расстояние выстрела.
Обычно, вспоминая об этом, Хонор кривила рот в усмешке, но не сегодня. Сегодня она просто смотрела сквозь прозрачный кристаллопласт на кобальтово-синее небо, на отблески красноватых лучей клонящегося к закату солнца на корпусах истребителей, крепко прижимала к груди Нимица и старалась не думать ни о чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136