»Сун Юй в ответ: «Скажу. Родится ветер на земле. Вздымается он от верхушек плавучих зеленых кувшинок. Захватывает своею струей и овраги. Свирепствует во весь размах в отверстиях земных мешков... Взлезает на хребет Тайшаньских гор и пляшет у подножья сосен, туй. Порывом легким налетает плынг-планг...Вот взвился ураганом он, вот пламенем свирепствует. Хунг-хунг – гремит, как гром. Кружит в пещерах и потом со всех сторон рванется вдруг навстречу всем. Скалы свергает и валит деревья, насмерть сражает леса и кусты...Но вот теперь, когда слабеет он, то начинает разлетаться, делиться на какие-то потоки. На яму налетит, ударит в порог двери. И все тогда милее и новее, светлеет и блестит. Он то уходит, разлетаясь повсюду, то вновь возвращается. И тогда этот ветер-мужчина становится чист и прохладен, порывами вздымается вверх или книзу идет, лезет, валит через стены высокие города-крепости или влетает в глубокий дворцовый покой. Коснется цветка иль листка и дыханьем его воздымает. Разгуливает то там, то здесь средь кассий и перцев душистых; летает, порхает по бурной поверхности вод. Вот сейчас прикоснется он к самому сердцу фужуна-мимозы... Облавою идет на купы орхидей, приникает плотно к цинь иль к астре, накроет свежий ряд магнолий, захватит линию душистых тополей. Покружит в пещере и вырвется снова к холмам. И когда сиротеть начинают уныло душистые купы цветов, тогда только он заснует, закружит по строеньям, дворам, во дворце и на север поднимется к яшмовым залам его. Влетит он под полог атласный, проникнет в глубокий альков. Тогда только может назваться тот ветер ветром величества вашего, князь! Поэтому, когда он, этот ветер, на человека попадает, то обдает прохладою свежей, от чистого холода тот даже вздыхает. А ветер чистейший, свежейший, струями холодными действующий, больных исцеляет и хмель разрушает. Он глаз наш и слух проясняет, он телу здоровье дает, благотворно влияя на нас. Вот этот ветер и есть тот самый, который называю я мужчиной, ветром вашим, государь!»Князь сказал: «Отлично, да, именно отлично ты рассудил об этом деле. А вот теперь о ветре тех простых людей могу ли я услышать от тебя?»Сун Юй ответствовал ему в таких словах: «Скажу, что тот ветер простых как-то глухо, незаметно поднимается откуда-то, из бедных тупиков и захолустья, столбом вздымая сор и пыль... Какими-то клубами он валит и удручающе застаивается, суется в ямы и на двери наседает, кучи песка шевелит, мертвою дует золой... В исступление приводит грязью нечистот, вздымает всякое вонючее гнилье... Косой струей вползает он в горшок с пробитым дном для окон То есть горшок с пробитым дном вместо окна,– образ нищего дома

и появляется в жилище человека. Поэтому, когда подобный ветер на человека попадает, сплошная мерзость нечистот, склубившиеся в ней тоска и омерзенье, бьет гнусной теплотой, с собой приносит сырость. Он в сердце вселяет страданье и горе, рождает болезни и жар причиняет... На губы попадет – растрескаются губы, на глаз набросится – ослепнет человек... У человека сводит рот, его тошнит и кашель мучит. Ни смерть, ни жизнь – и нет конца.Вот то, что называю я женским, самочным ветром простого народа!»
Дэнту-сладострастник (Поэма) Вельможа Дэнту, неся службу у князя чуского Сян-вана, старался очернить Сун Юя и говорил: «Юй – вот какой: с виду – наружностью – он тихий, спокойный красавец; много во рту у него ловких словес, что не всякий, пожалуй, поймет... Меж тем он по натуре сладострастник, и я б хотел, чтоб государь с ним вместе не входил, не выходил из апартаментов дворца, лежащих позади парадных».Князь об этих словах Дэнту спросил Сун Юя. Юй сказал; «Что я по наружности, внешности, спокоен, выдержан, красив, то это мне дано от неба. Что у меня во рту много ловких словес, что не всякий, пожалуй, поймет, то этому учился я у своего учителя. Но что касается того, что женолюбив, мол, я и сладострастник, то этого, скажу вам, государь, во мне нет совершенно».Князь сказал: «Ты не любитель женщин, вот как! Есть у тебя на это что сказать? Коль есть, останься у меня, коль нет, в отставку уходи».Юй сказал: «Красавиц нашей Поднебесной нет лучше, чем у нас здесь, в Чу. Но средь очаровательниц из Чу нет равных, государь, живущим у меня в селе; а из красавиц на селе нет равных, государь, дитяти моего соседа. А дочь соседа моего вот какова; прибавить один только дюйм ей, так будет она уже слишком длинна; убавить ей дюймик один лишь, так будет она чересчур коротка. Белил на лицо положить ей, так будет излишне бела; румян ей придать, так будет излишне красива. Брови у ней – что крылья у зимородка; кожа у ней снег белый мне напоминает. Талия – вроде рулона чистейшего шелка; зубы у ней – словно держит во рту она раковинки. И стоит ей ласково так улыбнуться – с ума сведет весь город (как Янчэн), в неистовство введет другой (как, например, Сяцай).И тем не менее вот эта девушка все лезет на забор и на меня все смотрит, государь. Так длится третий год, а до сих пор я все не соглашаюсь. А вот Дэнту, тот не таков. Жена его с лохматой головой, с кривулей вместо уха и боком как-то ходит, сутулая какая-то. Да ко всему тому парша у ней и геморрой. Дэнту ж обожает ее и дал ей родить пятерых. Вы хорошенько взвесьте, государь, который же из нас двоих любитель женщин, сладострастник настоящий?»Как раз во время разговора из Цинь пришедший Чжан Хуа, вельможа тамошний известный, стоял тут рядом с ним. Он выступил вперед и так сказал об этом государю: «Сейчас перед вами Сун Юй хвалил непомерно соседскую деву, которая, думает он, своей красотою дурачит и сводит с ума. Не так ли, ведь правда? Я сам, государь, считаю себя соблюдающим честь и порядочность деятелем, но должен сказать, что в сравненье с ним не иду. И все же я думаю так, что какая-то девка из чуской глуши навряд ли заслуживает, чтоб о ней здесь вести разговор перед лицом великого монарха. А я, государь, по убожеству, скромности личной, о том, что я видел своими глазами, пожалуй, не смею сказать».Князь сказал: «А ты попробуй и скажи, дай скромному величеству послушать».Вельможа ответил: «Слушаю-с, слушаю-с! Я, ваш покорнейший слуга, когда-то в юности своей свершал далекие поездки и повидать успел все девять областей Китая. Своими ногами прошел я все важные местности и города во всех направлениях света. Я вышел прямо из Сяньяна, я веселился, знаете, в Ханьдане, и я разгуливал привольно по Чжэн и Вэй, по берегам и Цинь и Хуэй.Однажды – было то весной, весна была уж на исходе и подходило дело к лету, и даже к полному разгару. Пели чудесно дрозды... И девушки толпой пошли по тутовым делам. А красавицы этой деревни в цветущей, чудесной своей красоте сияньем каким-то полны, прекрасные статью своей и фигурой, лицом прямо очаровательны были; и их лицу не нужно было ни румян, ни украшений. Я, государь, взглянул на самую красивую из них, привел канон стихотворений «Книга песен» («Шицзин»)

и так сказал: «Иду по большой, да, по большой, я дороге, тебя за рукав потяну». И я ей поднес роскошный цветок, в словах выражаясь весьма прихотливых.На это невинность моя смущеньем ответила мне, свой взор на меня поднимая, ко мне же не шла. Затем в замешательстве полном своем движение сделала, чтоб подойти, на меня, тем не менее, уж не смотрела. Ее настроение было насыщено чем-то, движения стана же какие-то мало понятные мне. То потупляя взор, то поднимая взор, она смотрела так и этак... А по устам заметно было, что довольна, и на губах была улыбка. Украдкой взглянув на меня струею очей, она привела в ответ все тот же канон и сказала: «Разбуженный ветром, ветром весенним, который уже распустил всю свежесть и красоту, в чистом святом воздержании жди, знай и жди, чтоб дать мне любезную весть о себе... А если одаришь меня вот так, да, так, то лучше б, право, мне не жить». И, сказав это мне нерешительно как-то, она отказалась, отвергла меня.А дело-то было какое? Ведь я ее замысловатыми словами готов был взволновать. Я всей как есть душой своей в ее был обаянии, глазами жаждал ее лица, умом же созерцал ее девическую честь. Она понять могла канон и соблюсти приличие, не ошибаясь как есть ни в чем. За это все она достойна похвалы».Теперь князь Чуского царства сказал, что это хорошо. Сун Юй же не был уволен.
Сун Юй (290–223 гг. до н. э.) – последователь Цюй Юаня, поэмы которого средневековые филологи включали в собрание «Чуских строф», вместе со стихами Цюй Юаня. Перевод академика В. М. Алексеева публикуется по книге «Китайская классическая проза в переводах академика В. М. Алексеева», Изд-во АН СССР, М. 1959.
Цзя И Ода памяти Цюй Юаня Августейшую милость монарха я принял с поклоном:Ожидаю заслуженной кары в Чанша.Услыхав стороной, что поэт Цюй Юань знаменитыйПокончил с собою здесь, в водах Мило Милоцзян – река в нынешней провинции Хунань

,Прихожу к волнам Сяна река Сян в нынешней провинции Хунань

и им поручаю стенаньеИ моленье тебе, о учитель-поэт.Ты столкнулся с людьми беспримерно, безмерно дурнымиИ тогда погубил, уничтожил себя.О, злосчастье! О, горе! О, стон! О, терзанье! О, крик мой!Тебе выпало время невзгод, неудач.И жар-птица и феникс засажены, загнаны в яму,Ну, а совы, сычи – те сновали везде.Сорный хлам, мелюзга возвеличены были в светлейших,Клеветник, подлый льстец добивались всего.Совершенные, мудрые люди дорогу свою искривили,С дороги своей были сбиты,Извращен был путь честных и стойких людей.И считалось: что герой Суй-и мудрый сановник легендарной династии Инь

– это гадость,Разбойники ж Чжэ (или Дао Чжэ) – знаменитый разбойник, в древности живший в царстве Лу

или Цяо (или Чжуан Цяо) – разбойник, живший в царстве Чу

– честны.Меч «Нечистых долой» один из двух знаменитых мечей, выкованных будто бы древним оружейником Гань Цзяном

почитался тупейшим,А ножи из свинца – острее других.Ужасаюсь! О, горе, позор! Как мог так невинно страдать ты, поэт, и так безысходно?Вдруг отбросили вон даты Чжоу сосуд то есть сосуд, отлитый при династии Чжоу (XII в. до н. э. – III в. до н. э.)

, дорожить стали днищем горшечным!А в колесницу впрягли изможденных волов, – тройкой в дышло ослов хромоногих.А чудесный рысак, понурив оба уха, везет соляную телегу,А ножи из свинца – острее других.Ужасаюсь! О, горе, позор! Как мог так невинно страдать ты, поэт, и так безысходно?Взять парадную шапку, надеть под подошву: на время – пожалуй,– а дальше?О, страданье! Учитель, тебе одному это горе изведать досталось!Вот, ода напевная:Увы, увы! В твоей стране тебя не понял государь!Ты одиноко горевал, кому б ты высказаться мог,Порхая там, в глуби небес, высоко феникс улетелИ удалился от земли своею волей навсегда.Святой дракон По преданию считалось, что в пучине вод живет дракон с драгоценной жемчужиной во рту

из девяти слоистых бездн, пучин морских,Ушел глубоко в бездну вод, чтоб сохранить свой чудный дар,Он, презирая выдр, угрей, нырнет укрыться в тайники:Ведь разве может жить он там, где жабы, где кишат глисты?Всего дороже – это честь, святая честь, честь мудреца:Уйти от грязных дел мирских, чтоб самому себя сберечь!Подумать только, чтоб скакун дал вдруг себя связать, взнуздать!Тогда где ж разница меж ним и псом домашним иль овцой?Толкаться в хаосе мирском и вот в такую впасть беду!Виной всех бед и катастроф, увы, учитель, был ты сам.Пройти б тебе все «Девять стран», служа лишь князю «своему» То есть все девять округов, на которые в древности был поделен Китай. Речь идет о том, что в период смут поэту следовало служить

!Зачем ты так облюбовал лишь это место, этот двор?Порхает феникс там, в выси, – на много тысяч саженейИ смотрит, где сияет честь: туда садится он тотчас.А там, где он увидит зло, опасный признак подлых дел,Взмахнет тогда крылами он, все выше, выше отлетит....Полуаршинной глубины канавка грязная, дыра:Вместит ли рыбу ту она, что может проглотить корабль?А рыба кит, что поперек лежит и Цзяна (или Янцзызян) – одна из двух крупнейших рек Китая, иногда просто название любой реки в Южном Китае

и озер,Придется ль ей в работе быть на муравьиную орду В древних памятниках говорится, что когда кит оказывается на суше, то он становится добычей муравьев

?
Цзя И (201-169 гг. до н. э.) – известный политический деятель и поэт. По преданию, свой плач по Цюй Юаню, начертанный на белом шелке, он бросил в реку в том месте, где утопился Цюй Юань, судьоа которого была во многом сходна с его собственной. Он также был оклеветан завистниками и не мог найти применения своему таланту. На пути в изгнание он и создал свою оду. Перевод В. М. Алексеева публикуется впервые.
Сыма Сян-жу Там, где длинны ворота (Поэма) Императрица из рода Чэней, супруга Доблестного сына, Воинственного августейшего монарха императора Ханьской династии У-ди (правил с 140 по 87 г. до н. э.)

, в описываемое нами время, пользуясь его благосклонностью, стала чрезвычайно ревнива, и государь поселил ее отдельно, во дворце Длинных Ворот. Она предавалась там тоске и печали, думая о горе своем...Затем прослышала она, что в городе Чэнду, который в область входит Шу местность на территории нынешней провинции Сычуань

, живет Сыма Сян-жу, что он искусней всех в стране под небом нашим в писании красивых сочинений. И вот она, взяв из казны сотню цзиней цзинь – мера веса, в древности около 250 гр.

желтого золота, дала жене Сян-жу, по имени Вэнь-цзюнь, иль Образованная Госпожа, чтоб та купила себе вина и чтобы это все пошло на строфы, объясняющие ее тоску и огорченье. И Сян-жу написал свое стильное произведение, имея в виду образумить владыку-монарха. Императрица Чэнь вновь удостоилась теперь фавора и сближенья. Вот что гласили слова его оды-поэмы.«Скажите, какая там красивая женщина, да, красавица, ходит и бродит, шагает, в грустные думы свои погрузившись, Душа ее, уйдя за грани тела, потерявшись, не возвращается назад, обратно, да, и вид она имеет изможденный, вся высохла она, сидит, живет совсем одна.Он говорил мне: «Ведь я утром буду уходить, а вечером к тебе опять приду – да, да, приду». А сам теперь и пьет, и ест, и забавляется, забыв обо мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87