Самым же странным казалось то, каким образом кто-то (или что-то) покинул здание через черный ход. Шериф, конечно, не мог быть уверен, что хорошо все расслышал, ведь Монро как раз в тот момент бежал к нему. Но все-таки он смутно уловил звук перетаскиваемого по полу тела, а вот… шагов — не слышал. Вообще ничего. Перед тем как дверь с грохотом вылетела, никакого удара не было слышно, словно кто-то (что-то) проложил себе дорогу, просто надавив на нее. Пугающие особенности. Шериф не услышал ничего из того, что, казалось, не мог не услышать в ночном морге: ни шагов, ни удара в дверь. Надежда, что он ошибся, еще оставалась. Лоулесс не стал заезжать на стоянку сбоку от муниципалитета, между самим зданием и маленьким кафе-баром «У Тони», подрулив прямо к подъезду. Он выбрался из машины и заметил ночного сторожа Кларка Гурски. Невысокий, худой, с длинными руками (и с очень длинными пальцами на них), в своей темной куртке с капюшоном он почему-то вызывал у шерифа ассоциацию с пилигримом времен крестовых походов, идущим домой из Святой земли. Сейчас он стоял как изваяние, и Лоулессу подумалось, что Кларк заснул стоя. Ему было около шестидесяти, и он жил в Оруэлле последние пятнадцать лет. На Парис-стрит, в северной части города. Лоулессу старик нравился.
— Добрый вечер, Кларк! Вернее, уже доброй ночи! — Лоулесс протянул ему руку.
Гурски лишь сейчас словно спустился на землю из заоблачных далей, он посмотрел на Чарли так, как будто только что заметил его, и неторопливо проговорил своим мягким голосом:
— Здравствуйте, шериф! — и как-то странно посмотрел на Лоулесса.
— Вы, наверное, предпочли бы, чтобы этих туч не было и можно было полюбоваться звездами? — спросил шериф, но неприятное чувство не покидало его.
— Нет, мистер Лоулесс. Я слышал какие-то звуки. Мне показалось, кто-то кричал, может, звал на помощь, поэтому и вышел. Но уже ничего не слышу минут пять.
— Вы уверены? Может, вам показалось?
— Я не знаю, — ответил старик.
Подошли Монро и Лок и тоже поздоровались с Гурски. Тот снова взглянул на Лоулесса своими светло-серыми глазами, выделявшимися на темном лице. Шерифу эти взгляды очень не нравились. Нет, сам Гурски был ничего, но то, что он так рассматривает лицо Лоулесса…
— Странно, — пробормотал Гурски. Он проговорил это совершенно спокойно.
— В чем дело, Кларк? — Шериф почувствовал, как у него замирает сердце.
Лок приблизился к Лоулессу, и… теперь он видел лицо шерифа при свете, ведь в машине было очень темно.
— О Господи! Чарли… — Лок побледнел как полотно. — Чарли… Чарли… нет, черт… Чарли!..
— В чем дело? — зло спросил шериф.
Гурски посмотрел куда-то в сторону, затем вновь вернул взгляд своих пронзительных серых глаз на шерифа, и тот почти не удивился, когда услышал:
— Сейчас вам, мистер Лоулесс, можно дать на вид не больше двадцати восьми — тридцати лет!
Глава двадцатая

1
Сказав, что для Оруэлла наступили тяжелые деньки, шериф не мог даже представить себе, насколько оказался прав. Позже он сможет сам убедиться в своем почти бессознательном пророчестве.
Пожалуй, начало было положено, когда Дэнни Шилдс услышал шум льющейся (воды? чего?) жидкости, словно отец поливал шлангом комнату изнутри. Он что-то попытался сказать в ответ на испуганный и несвязный лепет тети, потом вдруг резко замолчал. А затем послышался этот зловещий звук, словно начался страшный ливень при сильном ветре, когда водяные струи бьют в окно чуть ли не под прямым углом. Отец замолчал, тетя на миг тоже потеряла дар речи; она ослабила руки, и мальчик вырвался из ее объятий. И пленник, и тетя, задержав дыхание, слушали, как что-то льется в окно. Ни мальчик, ни женщина еще не знали, ЧТО они слышат, но предчувствия беды, одно страшнее другого, уже полностью овладели обоими. На пять-шесть секунд (они тянулись, как часы) шум бьющей фонтаном жидкости стал глуше, но затем она с новой силой ударила в дверь с обратной стороны, и Берта закричала. Дэнни, наоборот, вдруг перестал плакать и, парализованный страхом, уставился на дверь, сдерживавшую напор неизвестно чего.
— Больно, о… как… больно… — Слова отца были еле слышны в шуме… льющейся… КРОВИ!
Дэнни понял, что это кровь, не по стонам отца: он увидел, как из-под двери вытекает ручеек темной жидкости. Этот запах… Дэнни уже знал, как пахнет в комнате, когда человек… теряет кровь… всю кровь. Шок продолжался долго. Тетя тоже заметила алые ручейки свежей крови, принадлежавшей, несомненно, ее брату. Она пыталась что-то сказать, но все слова потонули в рыданиях. Потрясенная и совершенно потерянная, она не могла ни думать, ни что-то делать. Джонни вернулся и застыл у лестницы ни жив ни мертв. Если бы Дэнни в этот миг посмотрел на Джонни, он не узнал бы его.
— Уииииилл! Уилл, Уииии… Чтооооооо сссс тооооооооо… — Берта начала стучать в дверь кулаками.
Еще один ручеек крови выбрался из-под двери и стал лизать ее тапочки. Дэнни наблюдал это точно во сне; минуты тянулись и тянулись, как будто некто, могущий растягивать и сокращать время по своему желанию, решил продлить этот момент для мальчика настолько, чтобы ему показалось, будто прошли годы. «Я же убил его! Я убил его, раскромсав ножом (лежащим теперь в комнате, где-то под столом) на мелкие кусочки! Как же так?»
«Меня нельзя убить, Дэнни! — услышал он в голове голос Лилипута. — Потому что я не ТО, что ВИДИШЬ и что ты ДУМАЕШЬ! Я не ТО, и меня невозможно убить!»
Дэнни смотрел на тетю, разбивающую кулаки в кровь, и в этот момент он снова почувствовал, что погружается, каким-то невероятным образом снова погружается в прошлое семьи Тревор. Нет, эта ночь не собиралась для него заканчиваться. Однако он почувствовал смутное расслабление (и никакого стыда за это). На какое-то время он уйдет от страшного кошмара, от шума льющейся отцовской крови, от тети, близкой к помешательству, от тоненьких ручейков, похожих на живые существа, собирающихся в лужу. Так чувствует себя человек, мучающийся зубной болью и вдруг обнаруживший вескую причину, чтобы не идти к зубному врачу. Он понимает, что идти туда ему все-таки придется, но это будет ПОЗЖЕ. Это сравнение (как и любое другое) конечно же не может полностью передать чувства, которые испытывал в тот момент Дэнни. Мальчик попытался понять, что с ним происходит и как, но картина, представшая перед его глазами, поглотила его полностью, не оставляя места ни для каких раздумий…
2
— У меня в куртке лежало семьдесят пять центов, — медленно проговорил Рори, глядя на Анну пустыми глазами. — Отдай их мне. — Он сказал это так, словно произнес: «Скажешь маме, я пошел гулять».
— Что? — В глазах у девочки мелькнул страх.
Дома больше никого не было, а брат выглядел хуже обычного. Анна по опыту знала, если Рори взбешен, то это не самое страшное, но если он смотрит вот так сквозь тебя, словно ты не существуешь, то это очень скверный признак, потому что…
— Отдай их мне. — Голос брата напоминал шипение гадюки, глаза по-прежнему ничего не выражали. — Они НУЖНЫ мне.
— Что? Рори, я… я не знаю про… что ты говоришь. Я ниче…
— Отдай их мне, — повторил Рори уже в третий раз.
— Но я ничего не брала у тебя! — К девочке вернулась уверенность. Она вдруг подумала, что главное — не заикаться. Если она будет говорить неуверенно, то Рори обязательно решит, что она виновата. — Я не знаю ничего про твои деньги! — Девочка усиленно вспоминала, не говорила ли ей Стефи про какие-нибудь случайно найденные ею центы. Нет, ничего подобного не было.
— Отдай их мне! — снова повторил Рори, но теперь голос стал намного жестче.
— Ну, что ты заладил, отдай да отдай? Я их не брала, откуда мне знать, где они? Я ничего не…
— Тебе лучше вспомнить, се-стрич-ка! — Последнее слово он произнес по слогам, и Анна увидела, что лицо брата исказила улыбка, от которой ей захотелось кричать.
Глаза Рори стали совсем безумными; девочка вдруг поняла, что никогда еще не видела его ТАКИМ. Будь она уверена, что у Рори сегодня не День Черного Юмора, она бы закричала что есть мочи. Но Анна опасалась попасть в глупое положение. А вдруг, стоит ей закричать, как Рори презрительно рассмеется и со словами «Ну и дура!» развернется и уйдет… даже и не вспомнив про какие-то там семьдесят пять центов.
— Тебе лучше вспомнить и… побыстрее…
Анна с трудом разобрала последнее слово: оно слилось с шипением выходящего сквозь зубы воздуха.
— Рори, послушай! Я… ничего, понимаешь, ничего у тебя не брала!.. Может… я не брала. Честно. Поверь мне, я говорю правду! Я ничего не…
— Отдай их мне!
— Ну почему ты мне не веришь? — Девочка снова начала дрожать от волнения и страха. — Я не… — Она заметила, как Рори сделал маленький шажок в ее сторону. — Я не брала! Может быть, это Стефи?
Рори сделал еще один шаг.
— Ну почему ты мне не веришь? Я ведь не обманываю тебя! Я ничего у тебя не брала! — Анна почувствовала, что вот-вот заплачет.
Рори приблизился еще на один шаг. Пустые глаза. Глаза убийцы. Да ведь он убьет ее за эти хреновые семьдесят пять центов!
— Вдруг это Стефи? — Она повернулась в сторону своей спальни. — Я пойду посмотрю у нее.
Рори стоял не далее как в трех футах. Совсем близко. Прошмыгнуть в свою комнату и закрыться там. И кричать во всю глотку — может, тогда он не посмеет вломиться.
— Рори, я не брала твои деньги, это, наверное, Стефи. — Она уже коснулась ручки двери. Секунда, и она будет в безопасности. — Да, я уверена, что это Сте…
Костлявые пальцы больно сжали ей плечо. Испуганная девочка повернула голову: равнодушное лицо Рори смотрело на нее сверху вниз. «Какой он высокий, — пронеслось у нее в голове. — Никогда бы не подумала, что он такой высокий!» Пальцы его были твердые, как гвозди.
— Отдай их мне. Они мои.
— Мне больно плечо, Рори! — Анна поморщилась. — Я не знаю, где твои деньги. Отпусти меня… Мне больно. — Она попыталась освободиться, но Рори обхватил ее за талию и притянул к себе.
— Да-а-а, ты — плохая сестра! — Его рука скользнула ниже.
В первое мгновение Анна опешила и не могла произнести ни слова. Ей просто не верилось, что такое ВООБЩЕ может быть, и, лишь когда тонкие пальцы принялись неумело ласкать ее ягодицы, Анна хрипло прошептала:
— Что ты делаешь?
Рори, мерзко ухмыляясь, молчал.
— Что ты делаешь, Рори? — Девочка почувствовала, что у нее вот-вот остановится сердце, лоб пылал, как от жара.
— Я? Что я делаю? — Пальцы продолжали мять зад сестры. — ЧТО я делаю? Что Я делаю? Что я ДЕЛАЮ? — Рори смаковал фразу в трех вариантах, пальцы его неутомимо работали.
Анна наконец оправилась от первого потрясения, кровь бросилась ей в лицо, она осознала, что именно сейчас вытворяет ее родной братец. Рори тем временем резко задрал сестре платьице и рукой начал неловко сражаться с трусиками.
— Что ты делаешь, подонок? — Анна попыталась вырваться, ее кулачки заколотили брата по спине, но он прижал ее к двери, не давая ей двинуться.
— Ты, сука! Украла мои деньги! Сука! Ты мерзкая шлюха! — Рори стягивал ей трусы, сестра царапала его руку, а он кричал возле самого уха: — Раз забрала мои деньги, отрабатывай, шлюха! Отрабатывай, отрабатывай, отрабатывай! — Послышался треск разрываемой ткани — трусики Анны упали на пол. — Отрабатывай, сука, если любишь тырить чужие деньги, отрабатывай! — Он был совершенно невменяем.
Анна чувствовала его разгоряченное дыхание и капельки слюны, которая брызгала у него изо рта. Она не могла связно выговорить ни слова, с ее губ срывались лишь крики, переходившие в плач и стон, самообладание покинуло ее окончательно, уступив место неописуемому ужасу. Девочка завизжала, но Рори это только подогрело.
— Сука! Сука! Будешь знать, как таскать чужие деньги! Ты у меня отработаешь это, отработаешь, сука! — Платьице затрещало, расходясь по швам, девочка обезумела от страха. — Сука, сука, ты, сука, будешь зна…
— Прекрати!! — Это был голос матери.
3
Саманта стояла на лестнице, не веря своим глазам. Она знала, ЧТО Рори пытается сделать, но не осмеливалась сказать это даже про себя.
— Прекрати сейчас же, слышишь?
Окрик прозвучал, точно удар кнута. Да и само появление матери подействовало на Рори так, словно его окатили холодной водой. Он молниеносно убрал руки от тела сестры и отодвинулся на несколько шагов.
— Она украла мои деньги! — заявил он, как будто всего лишь кричал на Анну, а не пытался раздеть ее. — Я собирал их целый месяц!
— Рори… — Саманта задыхалась от гнева. Анна тихонько плакала, одной рукой закрыв глаза, другой поддерживая платьице на груди. — Как ты… как ты… посмел? Ты… в своем уме?
— Она забрала мои деньги! — упрямо повторил Рори.
Он уставился глазами в пол, свесившиеся волосы закрывали его лицо. Но Саманта заметила, что он даже не покраснел, не было ничего похожего на неловкость, стыд. Он был лишь страшно зол! На Анну. И на нее, мать, конечно! Если бы она не пришла так неожиданно, то… Нет, Саманта даже не хотела думать, что бы в этом случае произошло.
— Тварь! — крикнула она.
Рори поднял свои пустые глаза на мать. В них не было ни боязни, ни стыда. Вообще ничего. А затем…
… Затем все покрылось каким-то туманом, рассеявшимся спустя… Дэнни не имел никакого представления, сколько прошло времени, когда вдруг увидел со вкусом обставленную спальню с дорогой изящной мебелью. Основное пространство занимала широкая двуспальная кровать с балдахином, где миссис Тревор, полулежа, делала себе маникюр. На ней был халат цвета бургундского вина, и выглядела она в приглушенном свете лампы очень соблазнительно… для своих тридцати шести…. Дэнни не мог знать, он скорее почувствовал, что видит вечер того же дня…
Саманта на миг оторвалась от своих красивых рук, когда в спальню вошел муж. Лоб Алекса прорезала глубокая вертикальная морщина. Широкое мужественное лицо ничего не выражало. Он присел на край постели. Миссис Тревор внимательно следила за мужем, но это не мешало ей профессионально заниматься своими ногтями. Тревор кашлянул и не спеша проговорил:
— Нет, все-таки я пойду откручу ему голову! — Он сказал это так, как заявил бы примерно следующее: «Нет, я все-таки пойду и сделаю ему домашнее задание по математике».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99