В тот вечер она надела к ужину строгое платье из черного крепа, которое купила осенью, подкрасилась и надела бриллианты.
– Как вы элегантно выглядите, мадам Харрис, – сказала медсестра. – Хотите сегодня поужинать в столовой?
– Нет. Благодарю, я предпочитаю есть одна.
– Хорошо. – Она поставила ужин на круглый столик в углу. – Вы хорошо погуляли, мадам?
– Очень хорошо. А завтра я хотела бы отправиться за покупками. У меня нет теплых перчаток.
– Вас отвезут в деревню.
Гарден ничего не ответила. Она села за стол и принялась за еду. «Зачем заводить дружбу с медсестрой? – подумала она. – Она, должно быть, смеется над пациентами у них за спиной. И в конце концов, это всего лишь прислуга».
73
В деревушке Монтана был всего один магазинчик, да и тот вовсе не мог удовлетворить потребности богатых покупателей. Шофер клиники повез ее дальше, в Кранц. Там магазины были рассчитаны на любителей горных лыж, спорта, который в последние годы становился все более популярным среди самых храбрых отдыхающих. У Гарден возникло ощущение праздника. Ей показалось, что она провела в маленькой белой комнате долгие месяцы.
Она почти сразу выбрала подбитые мехом перчатки, но ей хотелось побыть здесь подольше, и она стала рассматривать другие товары. Гарден купила три теплых свитера с ярким узором, напоминавшим узор на мебели в ее комнате. Потом отыскала вязаную шапочку такого же цвета, как один из свитеров. На шапочке был легкомысленный помпон, в котором перемешались цвета всех ее свитеров. Больше ничего интересного не попадалось. Она вовсе не собиралась кататься на лыжах.
Она бродила от прилавка к прилавку, лениво перебирая шапки, шарфы, лыжные крепления и возвращала их на место. В магазине все лежало как попало. За коробкой сигнальных ракет она обнаружила флакон духов. На нем был большой ярко-синий пульверизатор с тяжелой кисточкой на конце. «Могу поспорить, это пахнет, как пятицентовые духи из универмага Вулворта», – подумала Гарден. Она брызнула себе на запястье, растерла и понюхала. Запах напоминал свежескошенную траву. Она никак не могла решить, нравится ли ей этот запах. В нем было что-то очень горное и швейцарское. Она решила все же купить и прыснула было за ухом.
– Остановитесь! – крикнул рядом мужской голос. Чья-то рука вырвала у нее флакон.
Гарден возмущенно посмотрела на разъяренного мужчину. Он был не выше ее ростом, невероятно худой, но она никак не могла заставить его опустить глаза.
– Я намерена купить эти духи, – высокомерно произнесла она. – Если вы не хотите, чтобы их пробовали, не надо ставить пульверизатор.
Мужчина посмотрел на флакон, который держал в руке:
– О, мадам, неужели вы хоть на секунду могли подумать, что я продаю эту настойку сена? Вынужден вас поправить. Я просто оказываю вам услугу. Духи попали на ваш жемчуг. Это самое страшное преступление, которое можно совершить. Духи убивают жемчуг, они уничтожают его блеск.
– В самом деле? Благодарю, что предупредили. – Она отвернулась от незнакомца и продолжала свое неторопливое исследование магазина.
Когда смотреть было больше не на что, она велела владельцу прислать счет в клинику и отнести покупки в машину. Духи она так и не купила. Побоялась, что будет думать о них, как о настойке сена.
Ее сердило, что она так устала Может быть, она еще успеет вздремнуть до обеда. Спотыкаясь, она едва добрела до машины.
Мужчина из магазина сидел впереди, рядом с шофером.
– Еще раз здравствуйте, – сказал он. – Я не знал, что вы тоже из клиники. Вниз я шел пешком, но сейчас предпочел бы доехать. Надеюсь, вы не возражаете, если мы поедем вместе?
– Разумеется, нет. – Она решила, что это кто-то из персонала клиники.
Он тут же исправил ее ошибку.
– Позвольте представиться. Меня зовут Люсьен Вертен. Я побил все рекорды клиники по длительности выздоровления. Я здесь с третьего ноября, – жизнерадостно сообщил он.
У Гарден кровь застыла в жилах. Это три месяца. Сколько же ей придется пробыть здесь?
– Какой ужас! – вырвалось у нее.
– Да нет, это не так уж страшно. Здесь всегда есть кто-то, кто играет в шахматы. Вы играете, мадам?
– Нет.
– Жаль. Моего теперешнего партнера завтра выписывают. Видимо, придется учиться играть в бридж.
– Это совсем не трудно. Я выучилась очень быстро.
– Может, научите меня?
– Нет, месье. Я предпочитаю держаться в стороне от компаний. – Гарден поплотнее запахнула шубу.
– Понимаю. Мне кажется, вы ошибаетесь, но я вас понимаю. Если вдруг передумаете, буду считать это большим одолжением с вашей стороны. Если угодно, я постараюсь отплатить вам, рассказав о духах. Тот запах был просто отвратителен.
– В самом деле? Прошу меня извинить, но я устала и закрою глаза.
Водитель разбудил ее, когда они доехали до клиники. Вертен уже вышел из машины. Гарден решила, что на этом все и кончится.
Действительность полностью опровергла ее предположения. Вертен просто не давал ей проходу. Стоило ей выйти погулять, он моментально оказывался рядом. Выйдя к себе на балкон вздремнуть на солнышке, она обнаруживала в шезлонге записку от него. Он был всегда весел и не так разговорчив, как тогда в машине, но все равно раздражал. Через два дня Гарден просто набросилась на него. Она очень любила прогулки по снегу и не хотела сидеть в комнате, лишь бы избежать встречи с ним.
– Вы нарочно следите за мной, – сказала она. – Вы не случайно каждый раз отправляетесь гулять одновременно со мной.
Она ожидала, что он извинится и уйдет. Вместо этого он с улыбкой поклонился:
– Ну разумеется, я подкарауливаю вас, мадам. Сижу в засаде. И как только вижу, что вы вышли, сразу оказываюсь рядом. Мне нравится смотреть на вас, вы такая здоровая!
Гарден была несколько ошеломлена. Меньше всего она думала о себе как о здоровом человеке. Она все еще оставалась немыслимо худой, а руки дрожали так, что иногда она даже роняла вещи.
– Как вы можете такое говорить? Будь я здорова, не оказалась бы здесь!
– Но ведь все в мире относительно, правда? Посмотрите на других. Выйдите из своей комнаты и посмотрите. Посмотрите, например, на меня.
Это было действительно так. Люсьен Вертен выглядел просто ужасно. Он и в лучшие-то времена не был красавцем – с огромным крючковатым носом, срезанным подбородком и покатым лбом. Кроме того, кожа у него была сероватого оттенка и он трясся, словно паралитик. Гарден, привыкшей к парижскому акценту, даже его произношение с пропущенными окончаниями слов казалось каким-то нездоровым, смазанным.
– Но мне не нужна компания. Почему вы никак не оставите меня в покое?
– Потому что я свинья. – Он был доволен, что у него есть ответ.
Гарден засмеялась. Этот человек был забавен.
– Ну вот и хорошо, – сказал Вертен. – Лучше смеяться, чем думать о том, что делает вас такой грустной, когда вы остаетесь одна. Я очень занятный спутник. И много знаю. Вы знаете историю Вильгельма Теля? Нет? Ну так я вам расскажу. Это типично швейцарская история: в ней есть яблоко, что, как мы знаем, очень полезно для вас, и ни малейших признаков юмора.
Гарден сдалась. Они вместе гуляли два раза в день.
В тот вечер они даже вместе ужинали в столовой. Он был, как и обещал, занятен и действительно много знал. В ту ночь, засыпая, она пыталась вспомнить, когда последний раз так много и охотно смеялась. И не могла.
Гарден провела в клинике еще три недели. И за эти недели Люсьен Вертен стал ее самым близким другом. С утра до вечера они были вместе. Даже вместе дремали днем рядышком на балконе – у него или у нее. Он храпел с присвистом.
Они вместе гуляли, вместе отправлялись на экскурсии, катались на фуникулере от Кранца вниз до Сьера и обратно. Гарден подвесная дорога пугала, и это очень веселило Люсьена. Он обращался с ней как с ребенком: поддразнивал, бранил, приказывал. Она должна глубже дышать, больше гулять, пить больше молока, больше есть вечной овсянки.
Он вызывал ее на разговор. Она ни за что не хотела обсуждать обстоятельства, приведшие ее в клинику, и он никогда даже не пытался коснуться этого предмета. Он расспрашивал Гарден о ее детстве. Она рассказывала ему о Барони, поселке, о Ребе, Метью и их детях. Он попросил ее спеть те песни, которые они пели тогда. Она запела «Моисей в тростниках» и расплакалась. Люсьен дал ей носовой платок. Пока она вытирала глаза, он спел французскую песенку о маленьком мельнике и его белой уточке, убитой принцем. Теперь заплакали оба. У него был непоставленный густой баритон. Они с Гарден учили друг друга любимым песням и вместе их пели. Она и припомнить не могла, когда пела в последний раз.
Люсьен уговорил ее начать плавать. Над бассейном была крыша, но не было стен. Если день был ветреным, снег залетал внутрь и таял на краю бассейна. Гарден смотрела на бассейн и думала, что замерзнет насмерть, если попробует залезть туда. Люсьен не давал ей покоя.
– Я не умею плавать, – сказал он. – Но вы-то умеете. И значит, должны это делать. Это придаст вам сил.
Он наблюдал, как Гарден подошла к зеленоватой воде, наклонилась, опустила туда руку. Выражение ее лица обрадовало Люсьена. Вода оказалась теплой и соленой. Плавание стало любимым занятием Гарден. Она лежала на воде или плыла по-собачьи, разговаривая с Люсьеном. Или слушая его.
Он фермер, рассказывал Люсьен. Но не тот, что выращивает овес или ячмень. Он выращивает цветы. Многие акры роз, гвоздик, ландышей, лаванды и опять роз. Он происходил из семьи парфюмеров, живших в городке Грас.
– Видите этот нос? – Он постучал пальцем по гигантскому выступу на своем лице. – Это один из самых ценных носов Франции. Некоторые эстеты, возможно, сочтут его несколько великоватым, но в мире парфюмерии это легенда. Этот нос – наследственное сокровище. Такой же был у моего отца, у его отца и так далее, вплоть до шестнадцатого века. Нос Вертенов был предметом зависти всех парфюмеров. Я могу создать духи, которые говорят, поют, очаровывают, завораживают… Увы, похоже, Бог даровал мне этот нос, чтобы дать емкость для кокаина, которая тоже превосходит носы нормальных людей. Но это, к счастью, уже в прошлом.
Гарден очень любила слушать рассказы Люсьена о духах. Она никогда не задумывалась, откуда они берутся и как их делают. Оказывается, это просто поразительно. Тонна лепестков дает чуть больше двух фунтов эссенции. Люсьен объяснил, что это лишь начало. Эссенции должны быть смешаны с другими веществами в различных пропорциях. Иногда, чтобы получить сочетание, соответствующее идеалу его создателя, делается пятьдесят, сто, пятьсот различных вариантов.
– Я бы с удовольствием создал духи для вас, Гарден. И назвал бы их вашим именем – ах, какое название для духов! Жарден – сад! И все. Они были бы похожи на вас – такую, какой я вас вижу. Сложные. Мускус для вашей глубокой, затаенной женственности. Чуть-чуть африканских пряностей для вашего детства. Свежие, выросшие под солнцем нежные цветы для вашей юности. Жасмин. И розы, непременно розы – для румянца и девичества, и фиалки, потому что они такие хрупкие, и, глядя на вас, я всегда вспоминаю о них. Возможно, когда-нибудь я сделаю их. Если однажды вы увидите в магазине духи, немыслимо дорогие и изысканно-утонченные, которые будут называться «Жарден», покупайте самый большой флакон и никогда не пользуйтесь другими. Клянетесь? Гарден поклялась.
– И пользуйтесь ими как положено. – Люсьен погрозил ей пальцем. – Как пользуются духами француженки, а не так трусливо, как вы, американки: чуть-чуть здесь, капельку там. Вы, американки, всегда пахнете мылом. При одной мысли об этом у меня начинает болеть нос. – Он прошелся по краю бассейна, держа в руках воображаемый пульверизатор и делая вид, что слегка сжимает его. – Вот так делает американка. А вот так француженка. – Он выставил воображаемый пульверизатор перед собой и стал делать рукой круги, щедро разбрызгивая духи. Потом шагнул вперед, как благоухающее облако, втянул в себя воздух и с сияющим выражением лица сделал пируэт.
– Ах! – вздохнул он. – Теперь я покрыт тоннами лепестков. Я опьяняю чувства. Просто преступление, что моим гением могут воспользоваться только женщины. В восемнадцатом веке мужчина имел разные привилегии. Но, говорят, тогда в Версале никто не мылся, потому что в комнатах было слишком холодно, так что, возможно, не помогли бы даже духи от Вертена.
Когда Гарден уезжала, Люсьен поцеловал ей руку:
– Мне будет недоставать вас, Жарден. Когда я вернусь к себе на ферму, то буду думать о вас, стоящей на солнце, в море цветов, раскинувшемся насколько хватает глаз. У вас будет миллион веснушек, вы будете петь песни, а я создам духи, которые сделают вас бессмертной. Прощайте.
74
За Гарден приехала мисс Трейджер. Она привезла с собой Коринну, чтобы та упаковала вещи. В Женеве был нанят лимузин. Гарден чувствовала, что вокруг снова смыкается старая жизнь, и у нее сжималось горло.
– Принчипесса и мистер Харрис, – сообщила ей мисс Трейджер, – договорились, что лучше всего вести себя так, словно ничего не случилось. Всем сказано, что миссис Гаррис отправилась на курорт в Швейцарию, ей необходимо пройти курс водолечения по поводу легкого недомогания печени. К счастью, репортеры не пронюхали правду.
– Понятно, – ответила Гарден. Она напомнила себе о своем решении как можно лучше воспользоваться теми преимуществами, которые давала ей жизнь. Не нужно беспокоиться о том, что думают или говорят Вики и Скай. Она будет сама по себе, недоступная и неуязвимая.
И все же она испытывала боль. Медсестра сказала, что каждый день кто-то звонил из Парижа, интересовался, как она себя чувствует. О ней беспокоились. Гарден не спросила, кто именно звонил, и сама ни разу не позвонила в Париж. Ей хотелось верить, что звонил Скай.
– Мисс Трейджер, по дороге из Женевы в Париж я не собираюсь выходить из купе. Распорядитесь, чтобы еду мне приносили туда. Я привыкла пить бульон между приемами пищи. И позаботьтесь, чтобы меня не беспокоили.
На вокзале их встречал Скай. Он крепко обнял жену:
– Дорогая, я так рад, что ты вернулась.
На мгновение Гарден показалось, что сбылись ее мечты, те, в которых она не решалась сознаться себе самой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87