– И, мамочка, мисс Мак-Би просто замечательная!
Мэри Вардрин Мак-Би, южанка, родом из Теннесси, действительно была необыкновенной для викторианской эпохи женщиной; она получила прекрасное образование, степень бакалавра гуманитарных наук в Смит-колледже и степень магистра – в Колумбийском университете. Среди южанок она была едва ли не единственной женщиной с такими дипломами.
Мэри Мак-Би была очень энергична и была идеалисткой. Она знала, что ей повезло, горько сожалела, что другим молодым женщинам повезло меньше, что их умственные способности и духовные возможности пропадают втуне, и считала себя обязанной как-то повлиять на ситуацию. Нет, мир ей не переделать, но она постарается изменить жизнь возможно большего числа молодых южанок.
Итак, она купила дом на Ратленд-авеню, собрала группу единомышленников-учителей, таких же подвижников и первопроходцев, как она сама, и в 1909 году открыла Эшли-холл. В первый год у нее училось сорок пять девочек, четырнадцать из них на полном пансионе. В родных городках этих пансионерок не было приличных школ, а их родители придерживались почти радикальных взглядов, то есть верили, что женщинам нужно хорошее образование. Тремя годами позже одна из выпускниц Эшли-холл поступила в Смит-колледж.
Большую часть выпускниц Эшли-холл ждало замужество, таков был тогдашний уклад жизни, и мисс Мак-Би учитывала его с самого начала своей деятельности. Она знала, что наибольшим успехом среди школ последней ступени для девочек пользуются те, где юных леди окончательно отшлифовывают, готовя к будущей удаче на ярмарке невест. Поэтому в Эшли-холл учили рисованию, музыке, искусству красноречия, давали уроки хороших манер, танцев, верховой езды и даже модных видов спорта, например тенниса. Учениц готовили к выходу в свет. На них наводили тот лоск, каким должны обладать настоящие леди, но одновременно им давали образование более широкое, чем во многих колледжах и университетах. Хотя многие из них еще слишком мало знали, чтобы к этому стремиться.
Маргарет Трэдд хотела, чтобы Гарден училась в Эшли-холл, так как это была школа для избранных и в ней училась дочка Каролины Рэгг. Гарден хотела учиться в Эшли-холл, потому что мама будет этим довольна и потому что там есть бассейн. Так что главный скачок в развитии Гарден произошел благодаря случайному стечению обстоятельств. И тому, что молодая, энергичная дама из Теннесси была очень предана своему делу. Мисс Мак-Би и вправду была просто замечательная.
34
– Bonjour, mesdesmoiselles. Je m'appelle Mademoiselle Bongrand.
Гарден посмотрела на одноклассниц. Все они растерялись ничуть не меньше, чем она сама, кроме одной девочки. А эта единственная девочка ответила: «Bonjour, mademoiselle. Je m'appelle Millicent Woodruff».
Девять юных лиц с круглыми от изумления глазами повернулись к Миллисент Вудраф.
– Jre's bien, Millicent, – сказала мадемуазель Бонгранд. – Итак, девочки, урок, оказывается, уже начался. Я сказала: «Доброе утро. Меня зовут мадемуазель Бонгранд». А Миллисент ответила: «Доброе утро. Меня зовут Миллисент Вудраф». А теперь мы все пожелаем друг другу доброго утра, и каждая из вас представится. Смотрите внимательно на мои губы, когда я буду говорить «bonjour», а потом, когда я подниму палец, вам нужно будет произнести это слово вместе со мной. Готовы? Прекрасно. Bonjour. К концу первого занятия Гарден знала имена всех девочек в своем новом классе.
Миллисент Вудраф была пансионеркой из Филадельфии. Она учила французский с первого класса.
Вирджиния Андерсон тоже была пансионеркой. Она была из Вирджинии, так что ее имя было легко запомнить. Она была очень высокая.
Шарлотт Гвиньярд была жительницей Чарлстона. Она была не то чтобы совсем незнакомкой: Гарден раньше видела ее в церкви.
Ребекка Вилсон тоже была приходящей ученицей. У нее были чудесные каштановые косы, не чересчур толстые, но такие длинные, что она могла на них сесть.
Луиза Фернклифф из Джорджии тоже жила в Эшли-холл на полном пансионе. Когда ей было велено повторить приветствие, у нее закапали слезы. Очень розовая и вся в ямочках, она и выглядела плаксой и неженкой.
Бетси Уолкер была самой способной в классе. Она схватывала все на лету. Она тоже была из Чарлстона. Гарден подумала, что, кажется, видела ее в поезде, когда они с Маргарет возвращались с гор.
Линн Палмер и Роузэнн Медисон обе были из Айкена, города в штате Южная Каролина. Они жили в одной комнате и даже одевались одинаково – матросские блузы и юбки в складку.
Джулия Чалмерс сидела рядом с Гарден. Она, как и Гарден, не была пансионеркой, а только приходила в школу и хотела с Гарден дружить. Джулия передала ей записку, которую Гарден не успела прочесть, так как мадемуазель ее отобрала.
Когда прозвенел звонок, мадемуазель велела ученицам идти на урок английского в класс напротив.
– Очень скоро, – пообещала она, – мы все будем говорить на уроках только по-французски.
Девять новеньких девочек, услышав это, задрожали от страха. Миллисент Вудраф с видом собственного превосходства проплыла мимо них в класс напротив. Мисс Эмерсон сказала «доброе утро» – Гарден просияла и счастливо вздохнула. Она смотрела на мисс Эмерсон с благоговением и обожанием, мисс Эмерсон стала ее кумиром.
Приходящих учениц отпускали из школы в два часа: в Чарлстоне было принято обедать в три, и эта традиция неукоснительно соблюдалась. Когда Занзи и Гарден подъехали к дому, Занзи пришлось подергать Гарден за косы, чтобы хоть как-то привести в чувство. За один короткий день на девочку обрушилось столько новых впечатлений, что она почти перестала реагировать на окружающее.
– Смотри, мама, видишь, какие у меня книги! Они совсем новые, нам всем их раздали и разрешили оставить себе. В школе звонит звонок, и тогда мы все встаем и идем в другой класс. Иногда этажом выше, иногда этажом ниже. Я встретила Уэнтворт. Когда я спускалась по лестнице, Уэнтворт поднималась мне навстречу, и она попросила меня сесть с ней во время святого часа. Так называется общее собрание, всех девочек собирают каждый день около полудня, мы поем гимны, молимся и слушаем объявления. Уэнтворт сказала, что на святой час иногда приходят разные интересные люди, а иногда даже показывают кино.
– Гарден, ты столько трещишь, что у меня голова разболелась. Иди вымой руки перед едой. Переодеваться не надо. После обеда мы поедем к портнихе.
– Мама, но у меня же домашнее задание. По латыни. Ты знаешь про латынь? Я сегодня узнала про римлян и про то, что у нас, оказывается, очень много латинских слов. Давай поспорим, что ты не знаешь, почему мы говорим «календарь» и «декада». Догадайся почему, мама, догадайся, пожалуйста!
– Я догадываюсь, что обед стынет. Поторапливайся. Нам нужно много успеть до закрытия магазинов. Ты что, забыла? Тебе в пятницу идти в школу танцев, а мы еще не подыскали туфелек.
Этим вечером Гарден написала Пегги.
«Bonjour, Пегги!
Я теперь учусь говорить по-французски, как ты. Пожалуйста, пришли мне ту фотографию, где ты, Боб и армия находитесь во Франции. Я покажу ее французской учительнице. Ее зовут мамед – нет, зачеркни это, я ошиблась, мадемозель Бонгранд, и она очень хорошая, но строгая. Одна девочка передала мне записку, а она ее отняла, и я не успела ничего прочесть. Мне очень нравится Эшли-холл. Нам задают очень много на дом, и мне пора делать уроки. Целую. Твоя сестра Гарден.
P.S. Мне купили для школы танцев новое платье и туфли с пряжками. Туфли мне жмут, но мама говорит, что это не страшно».
В Чарлстоне существовала давняя, отработанная схема введения молодых людей в общество.
Разумеется, так этого процесса никто не называл ни вслух, ни мысленно – люди просто делали то, что делалось всегда, и ждали, чтобы получилось то, что, как правило, получалось.
Когда мальчикам и девочкам исполнялось тринадцать, они делали первый шаг на пути к официальной взрослости – начинали посещать школу танцев по пятницам вечером. Там они перенимали многое не только у учительницы танцев, но и у ее четырнадцатилетних учеников, которые уже знали неписаный свод правил поведения и общения в танцклассе. После окончания школы танцев дело брали в свои руки родители. Для пятнадцатилетних они устраивали относительно скромные домашние вечеринки с танцами. Девочки ценили эти праздники больше, чем мальчики: на них присутствовали курсанты из Цитадели. Они были уже студентами, были взрослыми. И девочки чувствовали себя очень искушенными благодаря общению с мужчинами намного старше себя, то есть восемнадцати или девятнадцати лет от роду.
А родители знали, что этим взрослым мужчинам следовало к полуночи быть в казармах, что курить и пить им запрещалось и что у большинства из них в их родных городах уже были избранницы. Так что курсанты серьезной опасности не представляли, а девочки, сами того не замечая, усваивали навыки, которые скоро должны были им понадобиться. Они учились занимать приятной беседой малознакомых людей, быть хорошими слушательницами и выглядеть более взрослыми дамами.
На следующий год эти навыки впервые подвергались проверке. Девочки на правах будущих дебютанток участвовали в сезоне. Но это участие было весьма ограниченным: их приглашали на чайные, то есть дневные балы и обычно на один настоящий. Сопровождающего для девушки всегда тщательно выбирали из числа тех молодых людей, которых она знала по школе танцев и по домашним праздникам: важно было, чтобы девушка не чувствовала себя скованной и могла показать свои достоинства. Но она попадала в общество, где собирались все светские молодые холостяки Чарлстона, она могла проверить на них, чего стоят ее светские навыки, понять, если ум и наблюдательность ей это позволяли, в чем состоят причины ее промахов, и попытаться эти причины устранить.
В первую пятницу октября Гарден поднималась по массивным ступеням широкой лестницы в Саут-Каролина-холл на первое занятие в школе танцев. Ее сопровождала Уэнтворт Рэгг. Уэнтворты жили на Черч-стрит, в двух шагах от Трэддов, и Дженкинс Рэгг предложил, что будет провожать в танцкласс обеих девочек. Ходьбы до Саут-Каролина-холл было всего несколько кварталов; не зря Каролина Рэгг сказала когда-то репортеру в том памятном для Маргарет интервью, что «к югу от Брод-стрит до всего рукой подать».
– Ну все, дамы, – сказал на прощание девочкам мистер Рэгг. – Я зайду за вами ровно в девять. Постарайтесь разбить не слишком много сердец, во всяком случае в первый день.
Бал всегда был настоящим событием. Девушка первый раз надевала бальное платье и длинные белые перчатки, первый раз возвращалась домой за полночь, первый раз выпивала бокал шампанского. Это было волнующее преддверие того, что ожидало ее на будущий год: она должна была стать дебютанткой, центром внимания во время своего первого сезона.
Когда девушка первый раз принимала участие в сезоне, это было официальным признанием того факта, что она уже вполне подготовлена для замужества. Во время сезона ее могли разглядеть все возможные будущие женихи. Если счастье ей улыбалось, один из них или несколько начинали за ней ухаживать, и в течение года, то есть до наступления следующего сезона, она выходила замуж. Таким образом процесс, складываясь из приятных и требующих все большего искусства этапов, приводил к нужному результату.
– Хорошо, слишком много не будем. – Уэнтворт хихикнула.
Гарден сжала ей руку.
– Не нервничай, Гарден, – сказала Уэнтворт, – тебя не укусит никто, даже сама мисс Эллис. Ты еще и зубов-то ее не видела, а уже трясешься.
Но Гарден сильно волновалась. Мать всю неделю твердила ей, как важно научиться хорошо танцевать. «Ты должна порхать, Гарден. Про тебя все должны говорить, что ты не танцуешь, а летаешь как пушинка». Также Маргарет не уставала сокрушаться по поводу волос дочери: «Прямые как палки и такие страшные! Нет, нам необходимо с ними что-то сделать». Всю ночь с четверга на пятницу Гарден мешали спать шишки на затылке. Маргарет накрутила ей волосы на папильотки, и вся голова у нее была в толстеньких колбасках. Но когда она дошла до школы, от кудрей и следа не осталось. Дома, после школы, Маргарет снова торопливо накрутила ей волосы, на этот раз предварительно смочив их для фиксации туалетной водой. Она сняла с Гарден папильотки, только когда та была уже полностью одета, перед самым уходом в школу танцев. И вдобавок подкрутила каждый локон горячими щипцами для завивки. Она стянула густой пучок длинных локонов на затылке у Гарден черным бархатным бантом.
И когда девочки поднимались по ступенькам, Гарден почувствовала, что локоны у нее раскручиваются. Она отметила, что банты у них с Уэнтворт одинаковые. Но волосы Уэнтворт, расчесанные на прямой пробор, вились от самых корней, их блестящие волнистые каштановые пряди с рыжеватыми искорками каскадом спадали по спине.
Девочки вошли в раздевалку, чтобы снять пальто.
– Черт побери! – взорвалась Уэнтворт. – Ребекка Вилсон уже здесь. Вон ее красная накидка.
– Почему «черт побери»? Я очень рада, что она здесь. Я знаю ее по школе.
– Пфф, Гарден, ты тут всех знаешь по школе, я имею в виду всех девочек. Нет, я чертыхнулась, потому что подумала: может быть, брат приведет ее сюда после нашего прихода. Я бы подкараулила на лестнице и постаралась на него наткнуться.
– А он что, тоже ходит в школу танцев?
– Мэн? Господи, конечно нет! Ему много лет, он совсем взрослый. И такой красивый – я просто умираю! Я в него влюблена.
На Гарден это произвело сильное впечатление.
– А Ребекка знает?
– Нет, конечно, и, если ты кому-нибудь проболтаешься, я тебя убью. Перекрести себе сердце и скажи: «Умереть мне на этом месте, если проболтаюсь».
Гарден перекрестила левую грудь и сказала: «Умереть мне на месте».
– Ну тогда пошли. Я здесь уже второй год и могу тебе точно сказать, что у тебя все будет в порядке.
Гарден кивнула и улыбнулась. Но ее руки в новых замшевых перчатках отчаянно потели. Она подумала, что, если поднимет руки, пот может потечь наружу. И она натянула рукава пониже, так, чтобы они закрывали края перчаток.
– Не суетись, Гарден, ты прекрасно выглядишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87