Пегги тоже получила нечто доселе невиданное: цирковое печенье. Зверюшки из сладкого теста были уложены в напоминающую цирковой фургон коробку с белой веревочной ручкой, за которую этот подарок было удобно повесить на рождественскую елку.
Пегги и Стюарт-младший съели почти все печенье, попытались накормить им медведя и не обратили никакого внимания на остальные подарки. Взрослые вручили друг другу свои дары, из вежливости поахали над ними с притворным восхищением, искренне посмеялись над тем, как дети пытаются накормить медведя, и возвратились каждый в свое одиночество.
Жить так дальше было невозможно. Что-то должно было случиться, чтобы разрядить напряжение, тяготевшее над ними.
11
И Стюарт первым нашел выход. Чтобы рассчитаться с долгами за сезон 1901 года, он велел своему поверенному продать кусок земли по другую сторону дороги из Чарлстона в Саммервиль. Покупателя звали Сэм Раггс.
Сэм Раггс, хитрый краснолицый плотный человек лет тридцати, был, что называется, рубаха-парень. Сын издольщика, он еще мальчишкой дал себе клятву, что никогда ни на кого не будет работать. Уже в одиннадцать лет у него был собственный бизнес – контрабанда виски. Несмотря на штрафы и частые отсидки, ему постепенно удалось собрать кругленькую сумму в зеленых. Тогда он сказал «прости» своей семье, друзьям, покупателям и местным властям, которые его так хорошо знали. Сэм покинул родную Джорджию ради Южной Каролины и будущей респектабельности.
На земле, купленной у Стюарта Трэдда, он построил маленький универсальный магазинчик. Место идеально подходило для его целей: из чужих сюда мало кто заглядывал, и в лесу поблизости можно было спрятать перегонный куб. Магазинчик был достаточно близко от Чарлстона и Саммервиля для постоянных покупателей Сэма, а негритянский поселок в Барони служил хорошим прикрытием – отсюда к Сэму стекались покупатели его убогих законных товаров. Никакому шерифу и в голову не пришло бы спрашивать, с чего это он, Сэм, сюда забрался.
Под магазин была отведена одна большая комната. Сэм занимал три еще больших в задней части дома. Они были обставлены прекрасной мебелью и натоплены так, что это казалось роскошью. Готовить и убирать Сэм нанял негритянку из поселка. Ее звали Мериголд, и она была такая же жизнерадостная, как это имя. Она совершенно избаловала Сэма. А когда с ним подружился Стюарт, она избаловала и Стюарта.
Контраст между неуютным, раздираемым распрями домом Стюарта и жилищем Сэма был разительным. Стюарту никогда не хотелось уезжать от Сэма домой. Но в комнатах за магазином его прельщал не только комфорт. Раггс дорожил мнением Стюарта, спрашивал его советов насчет того, как расширить дело и какие новые товары выставить на прилавок. Благодаря Сэму Стюарт чувствовал себя важным и значительным и вскоре почти все время стал проводить у Сэма.
Маргарет призналась Энсону, что ей уютнее и спокойнее, когда Стюарта нет в лесном доме. Энсон ничего не ответил. Порядочность не позволила ему согласиться. Но в глубине души он просто блаженствовал, когда Стюарт бывал в отъезде, потому что в это время Энсон мог доставлять Маргарет маленькие радости. Он начал вывозить ее на короткие экскурсии, они съездили в двуколке в ее старый дом, в Саммервиль, к церкви Святого Андрея, безмолвной, с закрытыми ставнями. Маргарет каждый раз так ликовала, что эти совместные вылазки становились все чаще и продолжительней. С приходом весны они начали ездить в Чарлстон, и восторгу Маргарет не было предела.
Энсон с тревогой думал о Стюарте. Им следовало бы приглашать его, говорил он себе. В конце концов, Маргарет его жена. Но были и другие причины для беспокойства. Энсон слышал, о чем судачат работники. Они считали, что Стюарт напрасно держится накоротке с Сэмом Раггсом и теми сомнительными дамами, которые захаживают в комнаты за магазином. Для негров Раггс был, что называется, белой швалью, и Трэдду никак не подобало водить с ним компанию.
Но пока Энсон размышлял над этой проблемой, Сэм Раггс ее решил. Он купил исключительное право продавать в Южной Каролине одну из моделей новых безлошадных экипажей и сделал Стюарта своим партнером.
– Брат! – прокричал Стюарт. – У тебя на глазах происходит революция. Это «кюрвд дэш олд». Смотри, какой красавец!
Стюарт сидел на высоком черном кожаном сиденье автомобиля. Сам автомобиль был тоже черный, с квадратным капотом и огромными украшенными красным и золотым колесами. Блестящие медные фонари, прикрепленные и спереди, и сзади, вибрировали в такт работе мотора, от них на траве плясали солнечные зайчики. Стюарт был в темных очках и в кепи, на лице у него сияла широченная счастливая улыбка. Такой улыбки Энсон не видел у него уже несколько лет.
Условия делового сотрудничества с Сэмом были крайне просты. Стюарт должен разъезжать на «олдсе» по всему штату, демонстрировать его и принимать заказы. Его комиссионные должны были пойти на уплату долга: Стюарт написал Сэму расписку на половину стоимости лицензии и стал его равноправным партнером по продаже «олдсов».
Стюарт немного прокатил брата и Маргарет, взял у Энсона немного денег, упаковал чемоданчик и уселся в машину.
– Ждите меня, я вернусь – когда-нибудь! – рявкнул он, нажал на клаксон и с грохотом и ревом умчался.
Он отсутствовал неделями, возвращался домой возбужденный, в прекрасном настроении, проводил вечер, рассказывая Энсону и Маргарет о своих дорожных приключениях, а наутро опять отъезжал от крыльца на бешеной скорости. Жизнь Энсона и Маргарет была куда менее захватывающей. Для развлечений они выбирались из дома раз или два в неделю, обыкновенно в Чарлстон. Они ходили на концерты оркестра в парк Уайт Пойнт Гарденс или в Воздушный купол – так назывался театр на открытом воздухе в Хемптон-парке. Они обнаружили поразительный новый магазин на Кинг-стрит, где на прилавках блестела всякая всячина и все стоило пять или десять центов, и подолгу застревали там. Они съездили на экскурсионном поезде в Бофорт и обратно, уложив в корзинку для пикников бутерброды и аккуратно перевязав их ленточками. Они прокатились на туристическом пароходике на остров Пальм, где весь вечер играл Первый артиллерийский оркестр и профессор Уолдо Э. Лайон, чемпион по акробатической езде на велосипеде, давал бесплатные часовые представления через каждый час.
– Я никогда в жизни не была так счастлива, – повторяла Маргарет.
А Энсон носил ее счастье в своем сердце как потаенное сокровище.
Наступила осень, дни сделались короче, но Маргарет упрашивала Энсона не обращать на это внимания.
Еще не холодно, мы можем еще разочек съездить на пикник или покататься на лодке, – настаивала она.
И Энсон не мог ей отказать. В ноябре она подхватила простуду, которая с ужасающей скоростью переросла в воспаление легких.
Стюарт был в отъезде. Стюарт всегда был в отъезде. Он пропустил дни рождения детей, день рождения Маргарет и даже свой собственный. Энсон и Занзи по очереди дежурили у постели Маргарет и вместе радовались, когда миновал кризис.
Болезнь была недолгой, но Маргарет понадобилось больше полугода, чтобы окончательно оправиться. Энсон заботился о ней. Он окружил ее такой любовью и нежностью, что даже Маргарет увидела в этом нечто необыкновенное. Ее всю жизнь баловали, ей всю жизнь потакали, но ни с чем подобным чувству Энсона она еще не сталкивалась. Много лет подавляемое, оно теперь, благодаря слабости и беспомощности Маргарет, вырвалось и хлынуло наружу. Он угадывал ее желания еще до того, как она осознавала их сама, он изобретал для нее маленькие сюрпризы и удовольствия, он умел ее утешить и успокоить, – она жила, окруженная теплом и уютом его постоянного внимания.
– Не уходи, не оставляй меня, Энсон, – просила она, когда дела требовали его присутствия.
– Я скоро вернусь, – неизменно отвечал он.
– И так всегда? Ты всегда будешь возвращаться? Ты обещаешь, что никогда меня не покинешь?
И Энсон пообещал.
Когда Маргарет немного окрепла, они стали совершать короткие прогулки или объезжали на двуколке плантацию, любуясь, как оживают леса и парки с приходом весны. Мир вокруг них расцветал, менялся, становился нежнее. И они менялись вместе с ним. Не отдавая себе отчета в том, что происходит, они переселились в страну под названием Как Будто. Они жили в странном и невинном подобии брака: они делили кров, но не постель, обменивались взглядами, но не ласками. Эта игра доставляла им огромное наслаждение. Хрупкий мирок, который они построили, мог существовать только в совершенной замкнутости, заключенный в радужный мыльный пузырь любовного обмана.
Когда Стюарт приезжал домой, они возвращались в реальный мир и смотрели на этот мир с недоверием и враждебностью. Но Стюарт не задерживался надолго, и они снова оставались вдвоем, сосредоточенные друг на друге, счастливые.
Они не старались сознательно кого-либо обмануть. Они открыто выказывали друг другу свою влюбленность. Но чувство их было таким нежным и Энсон оберегал его так истово, что в глаза бросалась только невинность их отношений. Даже слуги не замечали никаких перемен. На их взгляд, Энсон продолжал по-прежнему заботиться о мисс Маргарет, хотя она уже поправилась. Занзи знала, что Маргарет любит Энсона, у Маргарет не было от нее секретов. О нравственности или безнравственности этого чувства Занзи не задумывалась. Ее девочка была счастлива; все остальное не имело значения.
Жизнь их была приятной; казалось, природа и люди, сговорившись, заботились об этом. Небо даровало им в нужное время солнце и в нужное время дождь, и такого хорошего урожая на их памяти в имении еще не было. Слугам надоело тратить силы на борьбу с Занзи, и они вернулись к своим прежним привычкам. Обеды были превосходны, дом сиял чистотой, свежее белье хрустело. Маленькому Стюарту исполнилось четыре, Пегги – три. У них был свой собственный детский мир, и они редко вторгались в мир Энсона и Маргарет. Но им следовало бы понимать, как опасен их нереальный мир. Следовало бы знать, что он слишком прекрасен, слишком хрупок и слишком дорог им обоим, чтобы быть долговечным.
Маргарет Гарден Трэдд по сути своей была глупой и балованной женщиной-ребенком. Ее увлечение приемами и бальными платьями осталось в прошлом – она с легкостью отвергла все приглашения на этот сезон, потому что не могла выезжать с Энсоном, часами не расставалась с коробкой сувениров, перебирая то, что сохранила на память о сезоне 1901 года. Кукла, купленная для Пегги, стояла у Маргарет в комнате, и Маргарет меняла ее роскошные наряды не реже раза в неделю. Она часами лежала в ароматизированной воде, каждый день подолгу выбирала себе одежду и пыталась по-новому уложить волосы. Ее не интересовали ни ее дети, ни кто-либо вообще, кроме нее самой. Ни даже Энсон – вначале.
И только когда она стала для Энсона женой-грезой, Маргарет начала постепенно понимать, что такое любовь. Сначала она пыталась просто подражать ему, действовать по его правилам в той игре, которую они затеяли. Когда Энсон делал ей маленький подарок, она старалась сразу же придумать ответный. Когда Энсон отодвигал со сквозняка ее стул, она немедленно поправляла занавески, чтобы солнце не било ему в глаза.
Потом, когда Маргарет поняла, насколько хорошо она себя чувствует, окруженная восхищением Энсона, она стала старательно придумывать, чем бы порадовать его, не дожидаясь первых шагов с его стороны. И тут она поняла, что быть таким внимательным, как Энсон, совсем не просто. Он был сущим гением по части угадывания ее желаний, а у нее ни на что подобное не хватало воображения. Но она узнавала его все лучше и наконец, после года вдвоем, поняла, что его радует. Его радовало ее счастье. Энсон действительно жил ради нее, радовался, когда радовалась она. Маргарет была изумлена, испытывала чуть ли не священный ужас. Она никогда не думала, что это и означает «любить». Она почувствовала себя недостойной подобного обожания и преданности – на это ее душевной щедрости хватило – и впервые в жизни, думая только об Энсоне и не думая о себе, Маргарет испытала любовь. Она полюбила Энсона.
Это было первое недетское чувство, первый шаг Маргарет на пути к взрослости. Ей было двадцать лет.
Маргарет была потрясена. Она чувствовала, что открыла величайшую в мире тайну. «Нужно рассказать об этом Энсону», – первое, что подумала она, стремясь излить свою душу. А потом тихонько рассмеялась.
– Глупости, – громким шепотом сказала она, – Энсон и так знает.
Кроме того, было уже поздно. Он наверняка крепко спит. Она стала думать об Энсоне, о том, какой он чудесный, Энсон, она обнимала себя от радости, что так его любит. В ней зашевелилось что-то новое – что-то незнакомое ей и древнее, как сама жизнь.
Маргарет взяла свечу и неслышными шагами прошла через холл к его спальне. Она отворила дверь и так же бесшумно ее за собой закрыла. Высоко подняв свечу, она приблизилась к постели.
Во сне Энсон выглядел юным и беззащитным. Маргарет стояла, с любовью глядя на него. Потом она задула свечу и швырнула ее на пол. Поверх нее она бросила свою одежду, скользнула под одеяло и легла возле Энсона, наслаждаясь его теплом.
– Энсон, – прошептала она. – Энсон, хватит спать.
– Что? – Энсон пошевелился, почувствовал ее рядом с собой и, мгновенно проснувшись, сел в постели – прямой, как столбик. – Маргарет? Что случилось? Что происходит?
Маргарет обняла Энсона за шею и пригнула его голову к себе, так чтобы их губы встретились. Это был их первый поцелуй.
– Я люблю тебя, – сказала она, коснувшись губами его губ.
Самообладание Энсона, окрепшее за эти долгие годы, мгновенно растаяло под ее требовательными руками. Остались только нежность и сверхъестественная способность угадывать каждое ее желание. Его терпеливость и бережность в нужный момент сменилась горячностью, требовательностью и настойчивостью. Он был девственником, а Маргарет – искушенной замужней женщиной, но благодаря ему она испытала такое блаженство и такую свободу, о самой возможности которых прежде не догадывалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87