Но в этот день сюрприз был действительно сюрпризом. Гарден ждала неожиданная встреча. После ванны Гарден, как учила ее мать, втерла в кожу глицерин и розовую воду. Потом надела вещи, разложенные на постели: дневной корсет на тонких косточках со шнуровкой, которая начиналась над грудью и кончалась на уровне бедер; белые шелковые чулки с похожими на листья стрелками над щиколоткой; вышитую сорочку с широкими кружевными лямками; белые хлопковые панталоны с кружевными вставками и оборками; белую батистовую нижнюю юбку с кружевом по подолу. У нее никогда не было такого изящного белья. До сих пор оно было из тонкого полотна без всяких украшений. Гарден надела старые, растоптанные домашние тапочки и клетчатый шерстяной халат, которым ей было очень жалко прикрывать всю эту красоту, и пошла искать Маргарет. Девушке хотелось поблагодарить мать. Гарден очень нравилось быть дебютанткой.
«Она, наверное, в той комнате, где новые платья», – подумала Гарден. Тихонько напевая себе под нос, она сбежала по ступенькам. Все наряды, которые мать за последнее время купила ей и себе, они держали в спальне напротив гостиной. Вдоль двух ее стен стояли привезенные от портнихи вешалки с крючками, на них, покрытые простынями, висели дневные и вечерние платья. Постель развернули параллельно третьей стене, она была вся завалена стопками перчаток, чулок, носовых платков, бельем, туфлями на колодках и сумочками, повседневными и нарядными, завернутыми в тонкую бумагу. Шляпки лежали на стульях. Шляпа на постели – плохая примета.
У четвертой стены был покрытый скатертью стол, над ним висело зеркало. Рядом стояло трюмо. Когда Гарден вошла в комнату, то увидела, что стол весь уставлен бутылочками, коробками и банками и на нем лежит целый набор гребней и щеток. «Это, наверное, и есть сюрприз», – подумала она. Когда она уходила в школу, на столе ничего не было. Она огляделась, ища глазами мать, но Маргарет в комнате не оказалось.
Потом ее голос раздался из гостиной:
– Гарден?
– Я здесь, мама.
Маргарет прошла через холл.
– Вот и обещанный сюрприз. Познакомься, это мистер Анджело.
Гарден нырнула за трюмо.
– Мама, – пискнула она. – Я же не одета. Маргарет рассмеялась:
– Не волнуйся. Мистер Анджело привык смотреть на женщин в халатах. Он парикмахер. Я наняла его причесывать тебя на весь сезон. Сядь за стол и начнем.
Гарден нервно кивнула плотному улыбающемуся человечку, который стоял за спиной ее матери. Он поклонился, жестом пригласил Гарден сесть и размял пальцы. Поверх костюма у него был рабочий халат, весь в кармашках. Их было не меньше дюжины. Из всех торчали принадлежности его ремесла. Мистер Анджело совсем недавно прибыл в Чарлстон из Рима. У него была репутация кудесника.
Он обошел вокруг Гарден, оглядывая ее разноцветную гриву и бормоча что-то по-итальянски. Затем внезапно подскочил к ней и схватил ее волосы обеими руками. Гарден с испугом посмотрела на мать: Маргарет даже нахмурилась от сосредоточенности.
Мистер Анджело стал мять волосы Гарден, непрерывно бормоча себе под нос. Потом отделил одну прядь, высоко поднял, посмотрел на нее, прищурившись, понюхал, потер в пальцах, опустил, и она упала обратно в золотисто-рыжую массу. Это напоминало сцену из итальянской оперы.
– Si, signora, – выдохнул он. – Анджело может это сделать. – Он взял со стола две расчески и принялся за работу. Несмотря на ежедневную возню с ножницами для прореживания, волосы у Гарден оставались чрезмерно густыми и в них по-прежнему заметно проблескивал рыжий цвет. Сейчас они спадали по спине, абсолютно прямые, и доходили почти до талии. Они были, как постоянно говорила Маргарет, безнадежны.
Мистер Анджело отнесся к этой пестрой гриве как к дикому животному, которое ему следовало приручить. Он уговаривал, гладил, бормотал, приказывал на своем певучем итальянском языке. Прядь за прядью он отделял блестящее золото от огненной меди, подкалывая, припомаживая, подрезая, завивая, скручивая. Он проработал больше двух часов.
Потом он отступил назад и хлопнул в ладоши.
– Браво, – сказал он себе, восхищаясь собственным мастерством. – Ессо, signora, – это он обратился уже к Маргарет. Парикмахер величественным движением подал Гарден ручное зеркальце и впервые повернул ее стул так, чтобы она могла посмотреть в настенное.
И она сама себя не узнала. Ее волосы превратились в массу расплавленного золота, они округлой линией стекали вдоль висков к затылку, на котором красовался сложный двойной узел, прикрывавший часть шеи. Ни одной рыжей пряди не было видно.
В зеркале рядом с отражением Гарден появилось лицо Маргарет.
– Я так и знала, – проговорила она. – Я знала, что это получится, если за дело возьмется мастер. Вот, Гарден, теперь ты стала такой, какой я хотела тебя видеть.
Она поздравила мистера Анджело и, провожая его до двери, уточнила время завтрашнего прихода. А Гарден продолжала во все глаза смотреть на незнакомку в зеркале.
Маргарет торопливо вернулась.
– Не трогай ничего на себе, – сказала она. – Сиди смирно, а я доделаю остальное.
Она наклонила голову набок и окинула дочь долгим удовлетворенным взглядом. Потом быстро подошла к постели и выбрала тонкий шелковый шарф. Она подержала его над головой Гарден, отпустила и с удовольствием проследила, как шарф медленно падал на золотые волосы дочери.
– Хорошо, – сказала она. – А теперь закрой глаза и сними халат. Я хочу напудрить тебе плечи и шею.
Весь следующий час Гарден только и делала, что исполняла указания матери. Она закрывала глаза, открывала их и снова закрывала, шевелила пальцами, губами, поднимала и опускала руки и подбородок. Маргарет пудрила кожу дочери, хлопала Гарден по щекам, щипала, терла, душила. Она подчернила Гарден ресницы, намазала глицерином губы и веки, обработала ей ногти и терла их до тех пор, пока они не стали густого розового цвета.
Потом она бережно сняла шелковый лоскут с головы Гарден и, подобно мистеру Анджело, отступила, чтобы полюбоваться своим творением. Гарден была ошеломляюще прекрасна.
Маргарет сняла простыню с платья, которое она выбрала для первого бала, для первого выхода дочери в свет. Оно было розовым, цвета устья океанской раковины; такого же оттенка были губы и ногти Гарден.
– Встань, – сказала Маргарет. – Я подержу платье и помогу тебе надеть его через низ. – Она расправила ткань у дочери на плечах и застегнула сзади крошечные перламутровые пуговки. – Дай я на тебя посмотрю.
Платье было модного рубашечного покроя, оно падало совершенно прямо от плеч до лодыжек. Маргарет этот стиль очень не одобряла: во времена ее молодости носили приталенное. Но надо сказать, портниха, копируя картинку из «Вог», превзошла самое себя. Вырез был широкий, с небольшим мысиком, он приоткрывал хрупкие ключицы и точеные плечи, подчеркивал изящную линию шеи. На корсаж платья из розового шелкового жоржета было нашито кружево. Оно кончалось под грудью, подчеркивая ее нежную округлость. Вместо пояса Маргарет повязала дочери простую шелковую ленту, достаточно свободно, в соответствии с требованиями моды, но достаточно туго, чтобы под полупрозрачным шелком угадывалась тонкая талия.
– Повернись, – скомандовала Маргарет.
Гарден повернулась. Рукава, похожие на крылья бабочки, затрепетали; они доходили только до локтя. Подол обвился вокруг ее тонких, изящных щиколоток.
Маргарет захихикала:
– Ты все еще в домашних тапочках.
Гарден посмотрела себе на ноги, рассмеялась. Это было ее первое естественное действие за несколько часов, и ей стало легче.
Маргарет поставила перед ней на пол белые лайковые бальные туфельки.
– Обопрись на мое плечо и надень их стоя. Садиться нельзя, а то помнешь платье.
Она вдела жемчужные сережки Гарден в уши, капнула за них духами.
– Вот, – сказала она, – теперь ты готова. Твоя меховая накидка в гостиной, там же перчатки и сумочка. В ней – флакон духов. Примерно через час после начала танцев капнешь по одной капле за уши и на запястья.
Раздался стук молоточка в дверь, они услышали, как Занзи пошла открывать. Маргарет понизила голос до шепота:
– Кто за тобой приедет? Алекс Уэнтворт?
– Да, – тоже прошептала Гарден.
– Следи за часами на доме напротив. Заставь его ждать ровно четырнадцать минут. Я займу его разговором в гостиной.
Из множества шарфов на постели она выбрала белый шелковый, полупрозрачный, почти невесомый.
– Я запихну его тебе в сумочку, – шепнула она. – Если он приехал в открытой машине, наденешь, чтобы не испортить прическу. А, вот и он. Мне надо идти. Помни, четырнадцать минут ровно. И не садись.
Когда Гарден вошла в гостиную, глаза у Алекса Уэнтворта стали совсем круглые. Он протянул ей букет камелий, этот сорт назывался Розовое совершенство. Гарден улыбнулась, и он шумно сглотнул слюну. Лицо у Маргарет оставалось бесстрастным. Она подала Алексу легкую беличью накидку и стала внимательно смотреть, как он расправляет мех на пахнущих духами плечах ее дочери. Лоб Алекса покрылся мелкими каплями пота. Маргарет подала дочери перчатки и сумочку.
– Желаю хорошо провести время, – сказала она. – И не сомневаюсь, что так оно и будет.
Когда за Гарден захлопнулась входная дверь, Маргарет сбросила туфли и с ногами забралась на кушетку. «Розовое совершенство, – подумала она. – Как это точно сказано». Маргарет устала, но ей не было жаль потраченных усилий. Дело того стоило. Она вспомнила выражение лица юноши и беззвучно рассмеялась. Да, несомненно, оно того стоило. Гарден станет первой красавицей своего времени.
43
Чайный бал давала в честь Марион Лесли ее бабушка. Она отперла зал для танцев на четвертом этаже их огромного дома на Саут-Бэттери и сняла с чугунной калитки постоянно висевшую там табличку «Сдаются комнаты». После Гражданской войны Лесли сумели сохранить свой чудесный дом только благодаря тому, что сдавали комнаты приезжим.
Гостиная на первом этаже была отведена под гардеробную для дам. Гарден оставила там накидку и стала подниматься в зал. Она приближалась к третьему этажу, когда на середине марша ей пришлось посторониться: ее едва не сбили с ног двое шумных молодых людей, со смехом сбегавших вниз.
Выглядели они почти как близнецы. Оба темноволосые, сильно загорелые, почти шести футов ростом, крепкого сложения. Их отличал тот характерный лоск, который дают только очень большие деньги. Костюмы из тонкого дорогого материала сидели на них безупречно, указывая на руку превосходного портного. Белые рубашки и галстуки ослепляли белизной, лакированные бальные туфли сияли. Молодые люди двигались с грацией атлетов и непринужденной самоуверенностью тех, кому жизнь никогда и ни в чем не отказывала.
Оказавшись на улице, оба оперлись на ограду и разразились оглушительным хохотом.
– Боже правый, – выдавил сквозь смех один, – когда ты сказал, что мы отправляемся исследовать жизнь туземцев, я и не представлял себе, насколько ты прав. Я чувствую себя настоящим антропологом. Нет, скорее палеонтологом. Такое сборище ископаемых.
– Ты прав. И сухо, как в Сахаре. Но ты заметил этот персик на лестнице? Марк, может быть, мы ушли слишком рано?
– Это блондиночку, словно облитую глазурью? Я не рассмотрел, помню только что-то очень розовое.
– У нее лицо Елены Троянской. Ну, черт с ним, пошли. Может быть, мы еще раздобудем что-нибудь выпить.
– Томми, который час?
Томми Хейзелхерст посмотрел на часы:
– Полдевятого.
– Мне надо отлучиться на минуту. Извинишь меня?
– Конечно, Гарден. Я подожду тебя у двери в зал. Гарден спустилась на два марша так, как ее учили в Эшли-холл: высоко подняв голову, не глядя на ноги, не касаясь перил. Лестница показалась ей очень длинной. В гардеробной она нашла свою вечернюю сумочку и надушилась так, как учила ее мать. А потом сделала то, что мать запрещала: села на кушетку.
– Вам что-нибудь нужно, мисс Гарден? – Старая няня Марион Лесли, исполнявшая в этот вечер обязанности горничной, прислуживала дамам.
– Нет, спасибо, Сьюзи. Я просто хочу отдохнуть. Сьюзи беззвучно захихикала:
– Всегда вы, девушки, до того дотанцуетесь, что потом ни сесть, ни встать. Здоровье поберегли бы.
Гарден с усилием улыбнулась. «Ничего не изменилось, – думала она. – Все по-прежнему. Я по-прежнему не умею танцевать. И разговаривать не умею. Мама изменила мне внешность, но внутри я все та же. Мне не хочется жить».
Она выпрямилась, отвела назад плечи. Рукава затрепетали, как крылья бабочки.
– Приятно было увидеть вас, Сьюзи, – сказала она. Потом поднялась по ступенькам, не опуская голову, не глядя на ноги, не касаясь перил. Ей снова предстояло танцевать с Томми, слушать его жалобы на безразличие к нему Уэнтворт. Гарден знала, что ее у него никто не перехватит.
Каждому мужчине нужно было совсем немного времени, чтобы перетанцевать со всеми девушками, перехватывая их у партнеров. Все они успели выяснить, что собой представляет Гарден, и решили, что она со странностями. Ни у кого из мужчин не было желания перехватить ее во второй раз.
Алекс Уэнтворт протанцует с ней последний танец и отвезет ее домой. До тех пор ей придется либо терпеть занудство Томми, либо сидеть у стенки и разговаривать с пожилыми дамами, сопровождавшими сюда других девушек, которые сейчас смеялись и флиртовали с мужчинами, кружившими по залу.
Назавтра, когда Маргарет восхищалась мистером Анджело, колдовавшим над волосами Гарден, в гостиной зазвонил телефон.
– Простите меня, – сказала Маргарет, – я на минуточку.
Отсутствовала она куда дольше. Когда вернулась, Гарден была уже причесана. Для званого завтрака мистеру Анджело не пришлось особенно трудиться. Шляпа должна была прикрыть все, кроме двух пышных белокурых прядей, которые он оставил на щеках.
– Когда мне прийти сегодня вечером, сеньора?
– Сейчас посмотрим. – Маргарет скользнула взглядом по приглашениям, лежавшим на каминной полке. – У нас прием, потом бал. Мистер Анджело, лучше всего, я думаю, к пяти. Я тоже поеду на эти праздники, и вы меня причешете.
Едва за парикмахером закрылась дверь, Маргарет погрозила Гарден пальцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87