https://wodolei.ru/catalog/unitazy/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– Ждите, никуда не уходите. Я скажу, когда вы сможете поговорить.
Она соединилась с другим номером, поговорила с ответившим ей человеком, в чем-то убеждая его, подождала и наконец с облегчением вздохнула.
– Доктор Маттиас, спасибо, что оторвались от праздника. Я телефонистка из Парижа. Со мной соединилась молодая женщина, она прочитала мне ваше имя и адрес. Нет, не совсем так. Она смогла прочитать только буквы. Она очень слаба, и в голове у нее все путается. Может быть, она умирает.
– Вы знаете ее имя?
– Нет, доктор.
– Она американка?
– Да, доктор.
– Кажется, я знаю, кто это. Я с ней поговорю. Не отключайтесь, пожалуйста. Возможно, я попрошу вас вызвать «скорую помощь».
– Мадемуазель, – позвала телефонистка. – Вы просили соединить вас с доктором, он вас слушает.
– Миссис Харрис?
У Гарден громко стучали зубы. Она едва могла произнести слова:
– Вы… приедете?.. Мне… нужно…
– Я знаю, что вам нужно, дитя мое. Это миссис Харрис?
– Гар… ден…
– Да. Молодец, Гарден. Через несколько минут я пришлю к вам кого-нибудь. Он облегчит вашу боль и привезет вас ко мне. Потерпите немного. Вам покажется, что прошло много времени, но на самом деле это будет всего несколько минут. Вы сможете вытерпеть. Самое трудное уже позади.
72
За всю свою жизнь Гарден не проболела и шести дней. Она была невероятно сильной и здоровой от природы. И теперь ей понадобилась вся ее сила.
Две недели она была в аду. Боль, до предела натянутые нервы, галлюцинации, удерживающие ее сильные руки, тихие голоса в отделении, твердые, спокойные голоса, говорящие, что боль уйдет, что она должна держаться. Она слышала животные крики чьей-то мучимой души и сердилась. Неужели ей, по крайней мере, не могут отвести спокойное место, где она может страдать. Крики били ей по ушам, по нервам. Она собрала все свои силы. Она закричит сама, скажет этой особе, чтобы замолчала, дала ей покой. Но она не могла закричать. Она смутно поняла, что ее рот уже открыт, горло напряжено, и откуда-то издалека пришло осознание, что эти крики – ее собственные. Бедная Гарден, хотела она сказать себе, но не могла. Она кричала. Хныкала. Потом ее сотрясали рыдания, а после этого начались долгие, тихие стоны.
И вот однажды все стихло. Она слышала только быстрые шаги ног, обутых в туфли на резиновой подошве. Около кровати появилась одетая в белое медсестра. В руках она держала белую чашку. От чашки поднимался белый пар.
– Хотите супу, мадам Харрис?
Гарден поняла, что умирает с голоду. Она протянула руки к чашке.
Медсестра улыбнулась.
– Я покормлю вас, – мягко произнесла она. Гарден быстро выздоравливала. Она была чудовищно худа и слишком слаба, чтобы держать ложку, когда прозрачный бульон лился ей в горло, но уже через час смогла приподнять голову, когда ей поднесли ложку ко рту. А к вечеру, когда ее кормили в пятый раз, она уже сидела, опершись о подушки. Через три дня она сидела в кресле у окна с подносом на коленях и ела сама. Она не могла думать ни о чем, кроме еды и своего аппетита, и целую неделю только ела и спала. Не было ни прошлого, ни будущего, один животный инстинкт – выжить и выздороветь.
– Здравствуйте, мадам Харрис. Ваш завтрак. Сегодня вам дали не только кашу, но еще омлет и сыр.
Гарден посмотрела на медсестру. Видны были только лицо и руки, остальное скрывали белая накрахмаленная униформа и головной убор. Она казалась неземным созданием. Гарден хотела спросить, как ее зовут, подружиться. Но ее смущал деловой вид медсестры.
– Я бы хотела кофе, – попросила Гарден. – И сигарету. – Она выжидающе замолчала.
– Вы не будете завтракать, мадам Харрис?
– Разумеется, буду. Я просто умираю от голода. Сначала завтрак, а уж потом кофе. И пачку сигарет.
– Хорошо.
– Она становится требовательной и капризной, – доложила медсестра начальству. – Она выздоравливает.
– После завтрака вывезите ее в кресле на прогулку, – велела старшая сестра. – А после обеда пусть попробует ходить.
Доктор Луис Маттиас руководил двумя клиниками. Большая, на сто мест, бесплатная клиника для бедняков кантона Вале, в городке Сьер, на юге Швейцарии, располагала самым совершенным оборудованием. А наверху, в альпийской деревушке Монтана, находилась другая клиника, всего на десять человек. Ими были страдающие от пристрастия к наркотикам или алкоголю богачи. Платы в тысячу долларов за день хватало на содержание обеих клиник.
Доктор Маттиас был по-настоящему гуманным человеком. Он не презирал своих богатых пациентов. Их страдания были для него не менее значимы, чем страдания больных в другой клинике, и он откликался на них с таким же сочувствием. Он старался помочь им и дать все необходимое. Если это шло не во вред, они могли получить практически все, что хотели. Доктор Маттиас не считал нужным наказывать их. Эти люди и так уже достаточно наказали себя своими пагубными привычками. Его задачей было вылечить их. Или улучшить их состояние, насколько возможно. Для этого он рекомендовал больным здоровую пищу, чистый воздух и физические упражнения. И следил, чтобы его рекомендации выполнялись.
После завтрака Гарден обтерли губкой. Потом она подремала и выпила еще чашку крепкого бульона. Поставив чашку на столик возле кровати, она снова закрыла глаза, но, прежде чем успела заснуть, пришла медсестра. Она принесла пушистый махровый халат и ботинки.
– Мы покатаемся с вами вокруг клиники, мадам Харрис, – сказала она.
Гарден равнодушно смотрела по сторонам, пока ее катили по коридорам, а потом вывезли на большую застекленную веранду. По дороге им почти никто не попался. Одного она увидела сквозь клубы пара плавающим в длинном бассейне с зеленоватой водой; другой мыли голову в оборудованном по последнему слову салоне красоты; двое мужчин играли в шахматы перед ярко горящим камином в гостиной; еще четверо играли на веранде в бридж. Ее не интересовали ни эти люди, ни все, что она видела вокруг. Но сверкающий снегом пейзаж, расстилавшийся за стеклянными стенами веранды, привлек ее внимание.
– Я ведь в Швейцарии, правда?
– Да, мадам.
– Я помню. Я хотела попасть сюда. Люблю снег. Это Альпы? – Недалеко от клиники поднималась к небу гора, и была видна ее вершина – россыпь серых камней и сверкающий снег.
– Да, мадам, мы в Альпах. Гарден вздохнула:
– Меня всегда удивляли горы. Они такие высокие. Она подумала об Уэнтворт, о том, счастлива ли она, и вдруг поняла, что плачет и не может остановиться. Игроки в бридж не подняли головы от стола. Медсестра отвезла Гарден обратно в комнату.
Слезы скорее капали, чем лились ручьем, и это продолжалось все время, пока она обедала, ходила по комнате, поддерживаемая медсестрой, спала. Когда ее разбудили к ужину, подушка была мокрой насквозь, и простыня, и одеяло возле ее лица. Она молча смотрела поверх подноса на одетую в белое женщину и жадно отправляла в рот кусок за куском, а слезы все продолжали солить еду.
– Я даже не знаю, почему плачу, – сказала она, доев обед.
– Вы поймете, – ответила медсестра.
Когда слезы иссякли, Гарден почувствовала себя опустошенной, какой-то неживой. Она неподвижно лежала на заново постеленной и снова промоченной слезами постели и ждала, когда придет сон. Но вместо этого пришло ощущение смертельной тоски и жалости к себе.
– Бедная Гарден, – сказала она темнеющей комнате, – бедная Гарден. – И снова затряслась в судорожных рыданиях.
Жалость к себе мучила ее много дней. «Я ни в чем не виновата, – говорила она себе. – Это все кокаин, и беспорядочные связи, и бессмысленность ее жизни, и неверность мужа, и неудавшийся брак». Она хотела, чтобы ее оставили в покое, снова и снова мысленно возвращалась к этому, создавая вокруг себя кокон из оправданий и страдания.
Но медсестра заставляла ее ходить, есть, принимать душ, следила, чтобы ей мыли голову и делали маникюр, массажировали тело.
И понемногу жалость к себе стала стихать, утратила остроту. Первого февраля Гарден посмотрела в окно на парящий снег и почувствовала желание погулять. Она ясно вспомнила свою радость и волнение, когда впервые в жизни увидела снег в Нью-Йорке; вспомнила, как осторожно касался он ее лица – влажный и холодный. Казалось, это было так давно. В десять раз дольше, чем те четыре года, которые прошли на самом деле. Она уже не девочка. Ей даже не двадцать один, хотя именно таков ее возраст. Она так устала, устала душой. Но все-таки еще могла радоваться таким вещам, как, например, снег. Она была рада, что живет. Гарден вызвала медсестру.
– У меня есть пальто? – спросила она. – И какая-нибудь одежда, обувь? Я хотела бы погулять по снегу.
Сестра отвела ее в противоположный конец большого дома, где располагалась клиника.
– Вот ваша комната, мадам Харрис.
Комната, где Гарден жила раньше, была маленькой и похожей на больничную палату, только красные клетчатые занавески на окнах нарушали ее белоснежную стерильность. Новая комната была очень большая, с бледно-желтыми стенами, голубым ковром и желто-голубым цветочным узором на занавесках и покрывале кровати. Мебель была массивная, сосновая, с резным геометрическим орнаментом. Кровать с высокой спинкой, шкаф, комод. Окна заменяли высокие застекленные двери. Они вели на балкон, с которого были видны горы. В комнате, возле окна, стояло глубокое желтое кресло. На балконе стоял деревянный шезлонг, а на нем висел свернутый плед. На стенах висели яркие натюрморты с изображением цветов, перед зеркалом стояла плоская желтая ваза с цветами.
Медсестра открыла шкаф. Он был заполнен одеждой Гарден, так же как и комод.
– Это прислала ваша свекровь, – объяснила медсестра. – Мы сообщили ей, что вам понадобится. – Она неодобрительно сжала губы. – Она также прислала ваши драгоценности. Они в сейфе, в кабинете доктора.
Гарден тихо засмеялась:
– Я поняла. Я больше не буйная, и меня можно перевести сюда.
– Вы на пути к выздоровлению, мадам Харрис, – заверила ее смягчившаяся медсестра.
Гарден надела шерстяной костюм, шерстяные чулки и отделанные мехом ботинки. Эти чулки и ботинки она видела впервые и мысленно поблагодарила Вики. Соболья шуба висела здесь же, в шкафу, и Гарден порадовалась собственной беспечности. Она так и не собралась укоротить ее.
Она нашла дорогу в гостиную, вышла в холл, а оттуда на улицу. Снег целовал ее лицо, пока она спускалась по ступенькам к расчищенной дорожке.
Сугробы поднимались до плеч. По сторонам дорожки кто-то превратил их в фантастические стены, украшенные зубцами и вазами. Падающий снег уже скрадывал их очертания. Гарден принялась было расчищать снег, но моментально промочила перчатки, сняла их и засунула руки в карманы.
Дорожка вела вокруг клиники. Гарден была удивлена ее размерами. Интересно, сколько же здесь пациентов? – мелькнуло у нее в голове. А впрочем, какая разница. Она все равно не имеет ни малейшего желания общаться с ними.
Окна дома были ярко освещены. Гарден чувствовала себя в безопасности. Она шла медленно, потому что до сих пор не очень твердо держалась на ногах. Сказывались последствия ее пагубного пристрастия. Но усталости она не чувствовала. Она удивлялась, что прогулки с медсестрой могли сделать ее такой сильной.
Немного погодя она перестала обращать внимание на то, как двигаются ее ноги, пошла быстрее и легче. Голову переполняли мысли.
Я выздоравливаю. Когда-нибудь, через неделю, месяц или позже, мне придется уехать отсюда. К чему же я вернусь? Скай меня не любит. Люди, которые казались мне друзьями, считают меня танцующей куклой, заводящейся при помощи шампанского, кокаина и аплодисментов. У меня ничего нет. Слеза застыла у нее на щеке, и Гарден потерлась о воротник, чтобы стряхнуть ее. Хватит хныкать. Время жалости к себе прошло.
Ласковое прикосновение меха успокаивало. Она покрутила головой, потерлась щеками о воротник. Соболь мягче норки, заметила она, глубже и пушистее горностая. И не щекочет, как лиса. Надо бы укоротить эту шубу. Я не надевала ее с тех пор, как впервые приехала в Париж.
Гарден остановилась. Ее неожиданно осенило. «Я же очень богата, – сказала она себе. – У меня есть какие угодно меха, драгоценности, все, что только можно пожелать. Я живу в роскоши, меня полностью обслуживают. Как я раньше об этом не подумала? Я была так занята новой жизнью, что почти не замечала всего этого. Боже мой, да любая женщина согласилась бы поменяться со мной местами. Зачем же мне жалеть себя?
Пусть муж не любит меня. Ну и что? Мой отец не любил мою мать, большинство знакомых мужчин не любят своих жен. Я ничем не отличаюсь от них. Хотя нет. Моей матери приходилось во всем себя ограничивать, она даже не могла себе позволить лишний раз сесть в трамвай. Лори Паттерсон, чтобы получить удовольствие от покупок, приходится делать их для кого-то другого, потому что себе она позволить этого не может. Я могу иметь все, что пожелаю. Разве этого не достаточно? Я сделаю так, что будет достаточно.
Мне не нужно делать то, чего не хочется. Скаю, в сущности, безразлично, езжу ли я с ним и остальными по ночным клубам. Я могу выбирать. Захочу – поеду, если надумаю что-то посмотреть в кино или театре. И совсем не обязательно проводить все время с этими людьми. Я могу завести собственных друзей. Например, эта девушка из «Вог». Она мне нравится. Надо ей позвонить. Может, она согласится пообедать со мной или сходить в театр. Есть немало мест, куда могут пойти две дамы без сопровождения. Без мужчин вполне можно обойтись.
Я, во всяком случае, обойдусь. С меня хватит. Не хочу больше, чтобы меня тискали или лезли под юбку. Это было отвратительно».
Она двинулась дальше, твердо ступая по снегу, прислушиваясь к его поскрипыванию, подставляя лицо падающим снежинкам. Она чувствовала себя сильной и решительной. Почти счастливой. Вернувшись к себе, она бросила шубу на стул и переобулась.
Причесываясь, Гарден с отвращением смотрела на сильно отросшие волосы. Рыжие пряди возле корней казались ей ранами на черепе. Она вызвала медсестру.
– Мне надо привести в порядок волосы. Немедленно. И пусть принесут мою шкатулку с драгоценностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87


А-П

П-Я