– Пустите их в зал, Долес.
После того как он исполнил два концерта, чрезвычайно довольный, что ре-мажорный прозвучал именно так, как он его задумал, и продирижировал несколько часов подряд, публика захотела послушать Моцарта без оркестра. Вольфганг снова сел за фортепьяно и начал с фантазии. Музыканты устали, он дал им знак расходиться по домам, но почти вся публика – среди них много безбилетников – осталась в зале; Моцарт закончил фантазию, и слушатели шумно потребовали, чтобы он сыграл еще.
И тогда Вольфганг объявил:
– Хорошо, я еще сыграю для вас, для тех, кто понимает мою музыку, а не просто мне аплодирует. – Он импровизировал в течение целого часа, а потом вдруг вскочил из-за инструмента, и, обращаясь к слушателям, благоговейно внимавшим его игре, крикнул:
– Ну, теперь вы довольны? Сегодня вы впервые в жизни услышали настоящего Моцарта!

Через неделю Вольфганг приехал в Берлин. До гостиницы, рекомендованной ему Долесом, он добрался в сумерки; было уже поздно идти в королевский дворец, но ложиться спать еще рано.
За обедом он спросил официанта:
– Нельзя ли послушать где-нибудь музыку?
– О да, представление немецкой оперы только что началось.
– Что же сегодня дают?
– «Похищение из сераля».
– Интересно!
– Да, это очень милая вещица. Погодите, кто же ее сочинил? Его фамилия…
Но гость уже исчез из зала.
Вольфганг вошел в театр с первыми аккордами увертюры, вошел, как был, в шубе и остановился возле оркестровой ямы, чтобы иметь возможность слушать, самому оставаясь незамеченным. Начался первый акт, и он был весь поглощен исполнением певцов. Порой ему нравились те или иные пассажи, порой голоса его разочаровывали. Постепенно, сам того не замечая, он придвигался все ближе и ближе к оркестру, весь во власти музыки, напевая про себя отдельные фразы то тихонько, то довольно громко, и мало-помалу странное поведение этого маленького человечка в поношенной шубе возбудило любопытство публики. Он стоял вплотную к оркестру, когда Педрильо запел свою арию: «Frisch zum Kampfe» («Ну, на битву»).
И вдруг Вольфганг обнаружил, что, либо режиссер получил партитуру с ошибками, либо кто-то пытался подправить гармонию, потому что в неоднократно повторяющемся рефрене «Nur ein Feiger».(«Медлить может только трус») вторые скрипки каждый раз брали ре-диез вместо ре-бекара.
Не в силах больше терпеть, Вольфганг крикнул:
– Да ре-бекар же, черт вас возьми!
Все взоры обратились к нему, и кое-кто из музыкантов его узнал: «Моцарт в зале!» – молниеносно пронеслось по рядам. Это смутило певцов, и Генриетта Бараниус, исполнявшая Блондхен, отказалась выйти на сцену. Дирижер сказал об этом Вольфгангу, и он пошел за кулисы.
Генриетта была самой хорошенькой и самой обольстительной из всех примадонн, которых Вольфганг когда-либо встречал. Она кокетливо улыбнулась ему, когда он вошел в ее уборную, и он подумал, что отказ выйти на сцену был просто уловкой, чтобы с ним познакомиться. Но он оставил без внимания явное кокетство примадонны и, придав своему голосу начальственную строгость, сказал:
– Не понимаю, чего вы боитесь, мадам? Пели вы прекрасно, но если вам хочется сделать свою партию ярче и выразительнее, я готов позаниматься с вами.
Но после спектакля Вольфганг но пошел се поздравить и не появился на авансцене, несмотря на овации в его честь, сотрясавшие зал. Нарочный передал ему письмо от Станци, пересланное Долесом из Лейпцига. Нежно прижимая к груди послание, Вольфганг поспешил в гостиницу.
Через несколько дней Фридрих Вильгельм, до которого дошел слух о происшествии в театре, удостоил Моцарта аудиенции. Короля позабавила смелость, с какой композитор держал себя со знаменитой примадонной. Сам же Вольфганг, узнав, что Бараниус – любовница Фридриха Вильгельма, не на шутку струхнул.
– Я не смогу послушать вашу игру, господин Моцарт, – сказал король. – Но королева готова завтра вас принять. Она почти так же любит музыку, как мой предшественник.
Вольфганг слышал произведения для флейты, написанные этим воином-философом-композитором, и был о них весьма невысокого мнения. Однако посмертно Фридриха II стали именовать Фридрихом Великим. Нынешний монарх, несмотря на свой роскошный охотничий костюм, не произвел на Вольфганга большого впечатления. Неужели же все путешествие из Вены сюда проделано напрасно, думал он.
– Ваше величество, князь Лихновский хотел меня вам представить.
Фридрих Вильгельм очень спешил, и имя это явно слышал впервые.
– Ваше величество, князь женат на дочери графини Вильгельмины Тун.
– А? На ее красавице дочке. Как же, припоминаю. Всего хорошего!
Игра Моцарта доставила королеве большое удовольствие, а дня через два Вольфгангу дали заказ, подписанный Фридрихом Вильгельмом, – сочинить шесть простых фортепьянных сонат для их дочери и шесть струнных квартетов для самого короля. В качестве аванса прилагалось сто фридрихсдоров. Вещи эти господин Моцарт может писать на досуге. Когда вернется в Вену.
Назначения на службу при прусском дворе, очевидно, ждать не приходилось.
Единственно, что доставило ему искреннюю радость в оставшиеся до отъезда дни, был концерт Ганса Гуммеля. Мальчик вместе с отцом совершал трехлетнее турне, причем всюду провозглашалось, что одиннадцатилетний вундеркинд – любимый ученик Вольфганга Моцарта. Вольфганга восхитило, с каким вкусом и мастерством Ганс исполняет его музыку. Ганса и его отца глубоко растрогало присутствие в зале маэстро. Встреча их была искренне теплой и дружеской.
От старшего Гуммеля Вольфганг узнал, что Ганс много зарабатывает своими концертами.
Через два месяца после того, как Моцарт с такими радужными надеждами покинул Вену, он вернулся домой, и денег у него едва хватило на то, чтобы отдать долг Гофдемелю.

86

Признать, что поездка в Пруссию провалилась, было слишком больно, и Вольфганг сделал вид, будто Фридрих-Вильгельм предложил ему место при прусском дворе, но из уважения к Иосифу II он от этого места отказался. Заказ, полученный в Пруссии, придавал его словам видимость правды.
Не прошло и месяца, как Вольфганг снова влез в долги. Нога у Констанцы опять стала опухать, и доктор Клоссет сказал:
– Возможно, причиной этому частые беременности, а может, это воспаление костной ткани. – И добавил, что, пока не получит денег за прежние визиты, посещать больную отказывается.
Вольфганг попробовал ставить ей пиявки, пускал кровь, давал слабительное и муравьиные яйца, но Станци делалось все хуже, у нее появились пролежни, что увеличило ее страдания. Выход был один – снова обратиться к Пухбергу.
«Боже милосердный! – писал Вольфганг. – Худшему врагу своему не пожелал бы я оказаться в моем ужасном положении. Дорогой друг и брат, если Вы меня покинете, я безнадежно погиб вместе с моей ни в чем не повинной больной женой и несчастным ребенком.
В прошлый раз, когда мы вместе с Вами были на концерте у ван Свитена, мне очень хотелось излить Вам душу, но я побоялся, и если бы не теперешнее отчаянное положение, я бы не осмелился Вас беспокоить.
Вместо того чтобы вернуть деньги, столь великодушно Вами одолженные, я снова прошу Вас о помощи. Но жена моя опять захворала, и задолженность доктору катастрофически растет. Он больше не придет, пока ему не отдадут долга. А ни одно из лечебных средств не помогло. Всего несколько дней назад я попытался облегчить немного свое плачевное положение, устроив концерты по подписке у себя дома. Это одна из причин, почему я перебрался снова в центр города на Юденплац. Я послал письменные приглашения своим прежним подписчикам, истратил на это последние гульдены, и единственный, кто отозвался, был ван Свитен. Драгоценный друг мой, к кому же мне еще обратиться?
Я сочиняю музыку для прусского короля – в свободное время, когда не бьюсь как рыба об лед, стараясь что-то заработать и расплатиться с доктором и аптекарем, а имей я хоть один месяц для спокойной работы, я, конечно, смог бы быстро закончить этот заказ и получить деньги от Фридриха-Вильгельма. Тогда Вам не пришлось бы волноваться – я сразу отдал бы свой долг. Если бы Вы сочли возможным одолжить мне пятьсот гульденов, я мог бы выплачивать постепенно – по десяти гульденов в месяц плюс проценты, какие Вы назначите. При таком подспорье дела мои, несомненно, пошли бы на лад, и в течение нескольких месяцев я смог бы вернуть Вам все, так любезно одолженные мне, деньги. Я молю бога, чтобы Вас не расстроили мои горькие признания и Вы поняли бы – без Вашей помощи честь моя, мое здоровье, семья и жизнь – все пойдет прахом».
Прошла неделя, Пухберг все молчал, и Вольфганг пришел в полное отчаяние. Он снова написал купцу и только в ответ на третью просьбу получил сто пятьдесят гульденов.
Доктору Клоссету пришлось заплатить вперед, и на этот раз доктор, который был тоже масоном, посоветовал Вольфгангу отослать Констанцу на лечение в Баден.
– Но это невозможно! Слишком дорого!
– Господин Моцарт, здесь она вряд ли поправится.
Вольфгангу снова пришлось просить Пухберга о деньгах, он писал, что доктор настаивает на немедленном отъезде Констанцы в Баден, и на этот раз Пухберг выслал триста гульденов. Но когда Станци уехала на воды, за несколько миль от Вены, Вольфганг начал мучительно тосковать и без конца ездил туда, хотя не мог себе позволить остаться там надолго: ее пребывание в Бадене и без того стоило слишком дорого, а полученные от Пухберга гульдены таяли с угрожающей быстротой. Однако минеральные ванны помогали – у Станци уменьшилась отечность, и она снова порозовела. Помимо всего, Констанце очень нравилась атмосфера, царившая на водах. Находясь дома, в Вене, Вольфганг закончил три сонаты для фортепьяно и один струнный квартет для прусского короля и отослал партитуры в Берлин, но денег от Фридриха Вильгельма не получил.

К концу лета королевская труппа возобновила спектакли «Свадьбы Фигаро» в Бургтеатре. Да Понте уверял Вольфганга, что теперь опера пользуется любовью у всех, включая Иосифа. Иосиф, как ни был он обеспокоен падением Бастилии и судьбой своей сестры, которая фактически сделалась узницей в Версале, все же похвалил да Понте; опера после второго спектакля понравилась ему гораздо больше, сказал император.
Но Вольфганг уже не верил ни тому, ни другому. Множество людей поздравляли его с успехом «Фигаро», но успех не приносил ни единого гульдена. Однако после того как генерал Лаудон, принявший у Иосифа командование армией, отбил Белград у турок и этой победой окончательно упрочил положение империи, Иосиф II пригласил Моцарта вместе с да Понте к себе в Гофбург.
Вольфганг всю ночь не сомкнул глаз, теряясь в догадках, что бы могло значить это приглашение. Войдя в гостиную, предназначавшуюся для неофициальных аудиенций, он был поражен видом Иосифа. На императоре был придворный мундир, белые шелковые чулки, черные туфли с серебряными пряжками, кружевной гофрированный воротник и манжеты, а на груди красовался орден Золотого руна. Но лицо утратило прежнюю свежесть и было сильно нарумянено, и сам он, всегда такой моложавый, сделался вдруг совсем пожилым.
Да Понте был уже в гостиной, и, ответив на приветствие Моцарта, император сказал:
– Мне сообщили, что «Свадьба Фигаро» снова приносит хороший доход. На этот раз как будто публике спектакль нравится, она находит его забавным.
– А вам, ваше величество? – спросил Вольфганг. – Понравилась ли опера вам?
– Я по-прежнему нахожу ее несколько фривольной. Но, может быть, как раз это и требуется публике.
Вольфганг промолчал.
– Мы живем в трудное, беспокойное время. Мне бы хотелось увидеть на сцене Бургтеатра новую оперу, еще более занимательную, чем «Фигаро». Я считаю себя обязанным доставить своим подданным приятное развлечение. – Отвлечь их умы от революции, разразившейся во Франции, думал он про себя, и от мыслей о том, во что обошлась им война с Турцией. – Однако, синьор поэт, в опере не должно быть политических выпадов, как в «Фигаро».
– Ваше величество, я же все их выбросил! – воскликнул да Понте.
– И позволили Фигаро перехитрить графа. На этот раз я хотел бы получить от вас что-нибудь оригинальное. Сюжет, который будет уместен всегда. Если опера понравится, каждый из вас получит по двести дукатов вместо обычных ста.
Это составляло годовое жалованье придворного композитора. Вольфганг воскликнул:
– Ваше величество, я готов писать для вас такую оперу каждый сезон!
– Сначала давайте посмотрим, что получится из этого заказа. Насколько я понимаю, у синьора поэта уже найден сюжет. Будем надеяться, что сюжет действительно нов и оригинален, как он нас уверяет.
Да Понте с самоуверенным видом начал излагать свой сюжет, и Вольфганг готов был поклясться, что он не сам его придумал. Либреттист же продолжал рассказ, считая, по-видимому, само собой разумеющимся, что Вольфганг его примет. Да и как он мог отказаться от такой возможности? Вольфганг внимательно слушал.
– Дон Альфонсо, человек уже немолодой, утверждает, что верных женщин в природе не существует, – говорил да Понте, – ему возражают двое его приятелей – офицеры Гульельмо и Феррандо, они верят, что их невесты – сестры Фиордилиджи и Дорабелла – им, безусловно, преданы. Тогда дон Альфонсо предлагает своим бравым друзьям-неаполитанцам пари: если они в течение суток будут точно исполнять все, что он им скажет, он сумеет доказать, что невесты их – обманщицы. Молодые офицеры принимают пари. Чтобы испытать своих невест, они делают вид, будто уезжают на поле боя, а затем возвращаются, переодетые албанцами. Красивые молодые люди, в которых невозможно узнать Гульельмо и Феррандо, начинают ухаживать за сестрами и быстро добиваются взаимности. После этого Гульельмо и Феррандо возвращаются уже в своем собственном облике и уличают невест в неверности. Но в конце все объясняется и происходит всеобщее примирение.
Вольфганг уже слышал эту историю раньше: о ней немало говорили в Вене, как о случае из жизни, но когда Иосиф стал аплодировать, Вольфганг понял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107