Ваш искренний друг Леопольд Моцарт».
Хагснауэр тут же ответил. Место капельмейстера пока свободно, и, хотя архиепископ и доволен успехами Моцартов в Вене, он хотел бы знать, когда Моцарт вновь займет свое место.
Леопольд медлил с ответом. Мария Терезия прислала им приглашение присутствовать на торжественном обеде в честь ее детей, и он надеялся, что императрица предложит ему постоянное место в Вене. Но, хотя она приветливо встретила Моцартов, и особенно Вольферля и после обеда дети играли с эрцгерцогом Максимилианом и эрцгерцогинями Иоганной и Марией Антуанеттой, ни о музыке, ни о будущем никакого разговора не состоялось.
Разочарованный Леопольд не мог понять, что же произошло. На следующий день после обеда у императрицы он сел за письменный стол и занялся подсчетом своих финансов. Моцарты занимали в «Белом быке» самые просторные и лучшие комнаты: пока они прилично зарабатывают, но, как только приток денег прекратится, это станет пустой роскошью. Затем надо решить вопрос о покупке кареты. Кареты стоили недешево, и, кроме того, пришлось бы нанять кучера; с другой стороны, передвижение в карете сохранит здоровье детей.
Все же сумма испугала его, и он сказал вошедшей в комнату Анне Марии:
– Мне совсем не улыбается кормить лошадей и кучера, даже в те дни, когда я не пользуюсь ими. Хотя, и то сказать, собственный выезд позволит сэкономить на чем-нибудь другом.
– Ты прав, Леопольд.
– И потом, за один месяц в Вене мы заработали столько, сколько я зарабатываю в Зальцбурге за год. – Он вдруг заметил, что жена его не слушает – это было совсем на нее непохоже. – Что случилось? – встревоженно спросил он.
– Меня беспокоит Вольферль. Он все время жалуется на усталость. Даже упражняться не захотел.
Леопольд оторвался от подсчетов:
– А ты не ошибаешься?
– Он играл сонату Скарлатти, ту новую, о которой только и говорил вчера, и вдруг остановился и сказал, что не помнит, как играть дальше.
– Где он?
– Я уложила его в кровать. Уговаривала уснуть, но он не спит.
Увидев у своей постели родителей, Вольферль попытался приподняться.
– Папа, простите, что я не мог доиграть сонату, по мне трудно сидеть. – И снова упал на подушки.
– У тебя что-нибудь болит? – спросил Леопольд.
– Мне то холодно, то жарко. И еще у меня всюду пятнышки.
Пятна были симптомом самой ужасной болезни, оспы. Леопольд постарался ничем не выдать охвативший его страх и с напускным спокойствием стал осматривать Вольферля. Пятна были красные, твердые и болезненные. Похоже на оспу. Леопольд содрогнулся от ужаса. Он уже слышал, что в Вене началась эпидемия оспы, знал он и грозные цифры; обычно заболевало более половины населения города, большая часть заболевших умирала, а из выживших многие оставались рябыми на всю жизнь.
– Папа, я очень устал, – заплакал Вольферль.
– Сейчас примешь лекарство, и тебе полегчает. – Он дал ему порошки, помогавшие, как считалось, от всех болезней.
– Думаешь, поможет? – недоверчиво спросила Анна Марияя.
Он пожал плечами, подумал с горечью: «Ноmо proponit, Deua disponit» и кинулся за лекарем, чтобы вконец не поддаться отчаянию.
Лекарь Франке только что окончил университет. Напустив на себя солидность, он объявил:
– Мальчик серьезно болен.
Сперва он посоветовал кровопускание, но, увидев, как перепугался Леопольд, решил обойтись без кровопускания, но прописал порошки и побольше питья, чтобы хорошенько очистить организм. Леопольд выполнил его указания, но Вольферлю стало хуже.
– Вы считаете, это оспа? – спросил Леопольд. Лекарь Франке принял важный вид.
– Все в руках божьих, – ответил он.
Лекарь Дессау был глубокий старик. Он непрестанно поправлял сползавший на лоб парик, ронял инструменты, и его очки были плохо протерты. Леопольд сомневался, разглядит ли лекарь сыпь на теле мальчика. Дессау тоже хотел сделать Вольферлю кровопускание, а когда Леопольд воспротивился, прописал еще какие-то порошки и питье. После того как Вольферль принял порошки, боли стали просто невыносимыми. И снова Леопольд спросил:
– Вы считаете, это оспа? Лекарь ничего не ответил и хотел поставить Вольферлю клизму, но Леопольд не разрешил – мальчика и так мучил сильный понос.
Вольферлю становилось все хуже, и Леопольд попросил графов Тун рекомендовать хорошего доктора. Графиня Тун знала отличного доктора по фамилии Бернгард, но, к сожалению, того не было сейчас в Вене; как только доктор вернется, она обещала прислать его к Моцартам.
Леопольду было ясно, что оба лекаря невежды, и он решил дождаться приезда доктора Бернгарда, и никого больше не приглашать. Однако время шло, не принося Вольферлю облегчения, и у Леопольда не выходили из ума слова хозяина гостиницы, с которым он поделился своими сомнениями насчет искусства Франка и Дессау.
«Больше половины детей в Вене умирают до семи лет», – сказал ему тогда Отто Хейнц. И при этом пожал плечами, словно хотел добавить: «Чем ваш ребенок лучше других?»
Вольферлю не понравились лекари, которых приводил Папа. Они называли его болезнь непонятно, по-латыни, прописывали порошки и питье, от которых его непрерывно слабило и все тело ломило. Ему было стыдно, он знал, что не сможет играть и подводит Папу. После визита второго лекаря у него сильно разболелся живот, есть он совсем не мог. Мама уговаривала выпить немного бульону, но он бормотал:
– Мне не хочется.
– Надо непременно поесть.
– Не могу.
У Вольферля кружилась голова, от страха перехватывало дыхание, он не понимал, где находится. В ушах так звенело, что он ничего не слышал. Он не мог разглядеть Маму и вдруг страшно испугался, что никогда больше не увидит ее. Кто-то что-то говорил Вольферлю, но он не понимал ни слова и не мог разобрать, кто же перед ним. В бредовом кошмаре ему представилось, что он сидит со связанными руками за клавесином, а со всех сторон его обступают клавесины без клавиш, которые ухмыляются, Смеются над ним. И вдруг он почувствовал, что руки у него свободны, только клавиш так и не было.
Жар немного спал: это Мама, едва касаясь, обтирала влажной салфеткой его лицо и нежно нашептывала:
– Спи, дорогой, усни, мой мальчик.
А что, если он заснет и никогда не проснется, подумал Вольферль. Мама все повторяла ласковые слова, а он боялся уснуть. Ужасное предчувствие, что он никогда не проснется, охватило его. Впервые он испугался смерти и понял, что это такое. Ему не раз говорили: смерть унесла его маленьких братьев и сестер, но прежде это были пустые слова. Неужели им было так же больно, неужели их мучили перед смертью такие же кошмары, неужели никогда больше он не сядет за клавесин? От страшной мысли Вольферль расплакался.
– Милосердный боже, оставь мне хоть этого, – всхлипывала Мама.
Вольферль почувствовал себя лучше, когда увидел возле кровати Наннерль, хотя сестра тоже выглядела больной, бледной и испуганной. Он потянулся обнять Наннерль, но она отстранилась. Он не знал, что ей запретили приближаться во избежание заразы. Вольферлю опять стало хуже, он снова впал в беспамятство, звал: «Папа, спасите меня, спасите!» Но Папа не откликался. Придя в себя, он услышал, как Пана говорит Отто Хейнцу: Надо позвать священника.
Вид у Папы был ужасный.
Хозяин уже собирался выполнить просьбу Папы, когда приехал доктор Вервгард. Доктор Бернгард, профессор медицины в Венском университете, словно излучал спокойствие. Он не стал сразу осматривать мальчика, а сперва ласково заговорнл с ним, спросил, что болит, в каком месте, как сильно и когда заболело. Доктор не выказывал ни малейшей тревоги, пока не познакомился с рецептами двух первых лекарей. «Глупцы», – пробормотал он и принялся осматривать Вольферля.
– Может, послать за священником? – в отчаянии спросил Леопольд.
– Но надо.
– Вы уверены?
– Уверенным быть ни в чем нельзя. Но хоронить его еще рано.
– Это оспа?
– С чего вы взяли? – Доктор вдруг рассердился.
– А эти пятна. И потом, у него неблагополучно с почками.
– Еще бы! Ведь этот шарлатан прописал ему не те лекарства. Нет, это не оспа.
– А что же тогда, доктор?
На лице Папы появились краски.
– Возможно, скарлатина в легкой форме. Я приеду завтра. Сейчас мальчику важнее всего сон. – Он дал Вольферлю снотворное, ребенок успокоился и тут же уснул.
Кошмары исчезли. Во сне Вольферлю явилась Мария Антуанетта. Она говорила, что терпеть не может играть упражнения на клавесине, чем немало его озадачила. Но когда она попросила его сыграть, он сразу приободрился. Оказалось, играть он может, клавесины-уроды куда-то исчезли, перед ним стоял клавесин с чудесными клавишами.
Пробудившись на следующий день, Вольферль не увидел ни Марии Антуанетты, ни клавесина, зато доктор Бернгард улыбался, и Вольферль почувствовал, что все настроены гораздо бодрее.
Через неделю исчезли сыпь, боли и ломота, а вместе с ними исчезли и сны. Все очень радовались его выздоровлению, и Вольферль постеснялся сказать, до чего ему жаль, что он больше не видит во сне Марию Антуанетту. Утешила лишь мысль, что скоро их опять пригласят играть к императрице, где он увидит ее.
Но приглашения не последовало. Заболела эрцгерцогиня Иоганна, сказал доктор Бернгард, и императрица отменила все развлечения. Вольферль был разочарован. И еще он расстроился, узнав, что выступления одной Наннерль не привлекают внимания. Однако и после выздоровления Вольферля они не получили приглашения выступить в домах придворной знати.
Доктор Бернгард отказался от платы, но пришел в восторг, когда дети в знак благодарности предложили выступить у него в доме. Он пригласил нескольких друзей – цвет венской интеллигенции, и все пришли в восторг. А Леопольд, сидя в уютной, хоть и непритязательной гостиной доктора и слушая слаженную игру детей, думал о том, что пути обратно для него нет, какие бы трудности и неудачи не ждали впереди.
Затем Вольферль играл соло. Сонаты Скарлатти, до чего же певучи эти маленькие сонаты! Даже с закрытыми глаза ми Леопольд мгновенно определил бы, что играет их Вольферль.
Насмехайтесь, называйте меня честолюбцем, но разве кто-нибудь догадывается, о чем я мечтаю? Люди говорят, что для меня не существует иллюзий, кроме созданных собственным воображением. Всемогущий боже, сделай моего сына своим рупором, обратись через него к сердцам людей. Боже милостивый, отпусти ему время – пусть сумеет он тронуть их сердца. Тронуть своей музыкой.
У ноябрьского ветра за окном была своя неповторимая песнь, пусть же будет собственная песнь и у его сына.
Анна Мария внимательно следила за Вольферлем, боялась, как бы он не переутомился. Когда доктор Бернгард похвалил дарование детей, она порывисто спросила:
– Как, по-вашему, он достаточно окреп, может выступать?
– Долго играть не надо.
– Скажите, доктор, не грозят ли ему осложнения? Доктор Бернгард задумался, не хотелось тревожить ее. Но матери лучше знать правду, решил он, и сказал:
– Неправильное лечение повредило почкам, но, если мальчик не подхватит еще какую-нибудь серьезную болезнь, все постепенно придет в норму.
– Болезнь была опасная, доктор? Бернгард промолчал.
– Он мог умереть?
– Но ведь не умер же, госпожа Моцарт. И мы должны быть благодарны господу. И потом, он необыкновенный ребенок.
В таком случае можно ли его подвергать опасности? В ноябре резко похолодало. Анна Мария смотрела на Леопольда, подсчитывавшего дукаты, и в душе молила мужа: "Поедем домой!»
Получим приглашение от графа и графини Тун, Леопольд сразу отложил отъезд в Зальцбург и, преисполнившись надежд, дал согласие. Однако на концерте не присутствовал никто из венской знати, кроме графа Пальфи. После концерта граф Пальфи заверил Леопольда, что дети играли даже лучше, чем прежде.
– Если бы вы могли рассказать об этом другим, – сказал Леопольд.
– Нельзя винить людей за то, что они избегают ребенка, болевшего заразной болезнью, – заметила Анна Мария.
– Но ведь Вольферль болел не оспой, – настаивал Леопольд.
Он и Анна Мария сидели за кофе с графиней Тун и графом Пальфи, а Вольферль и Наннерль играли в карты с племянниками и племянницами Тунов.
– Надо смотреть правде в глаза, господин Моцарт, – сказала графиня, – ваша жена права.
– Значит, аристократия опасается рябинок и сыпи?
– Конечно. А разве вы их не боитесь?
– Но ведь у него признали скарлатину, и то под сомнением.
Наступило молчание, затем граф Пальфи сказал:
– Мы вам верим.
– Значит, боязнь заразы – причина холодности императрицы?
– Причина, скорее всего, в том, что ее дочь Иоганна больна тифом.
Леопольд содрогнулся.
– Но ведь тиф почти всегда смертелен.
– Мало кто знает, что у нее тиф, – печально пояснил граф Пальфи, – но моему отцу, канцлеру Венгрии, сообщили, чем она больна.
– Императрица известна своей любовью к детям, но отнюдь не к музыке, – заметила графиня.
– Однако ее величество оказывала поддержку Вагензейлю, Глюку и многим другим, – возразил Леопольд.
– Когда ее это устраивало, – ответила графиня Тун. – Не следует полагаться на монаршью милость. Рано или поздно все приедается и находятся новые фавориты. Ваши дети на мгновенье очаровали всех, стали главной сенсацией Вены, а теперь их сменил цирк, самый обыкновенный цирк с марионетками, фокусниками, музыкальными игрушками и большим зверинцем.
Увидев огорченное лицо Леопольда, граф Пальфи сказал:
– Вам нужно поехать с детьми в Венгрию. У нашей семьи там много друзей.
– Благодарим вас, ваше сиятельство, – сказала Анна Мария, – но нам пора возвращаться в Зальцбург.
Леопольд нахмурился.
– Это еще успеется, – сказал он, – мы подумаем о вашем предложении, ваше сиятельство.
Во время поездки по Венгрии граф Пальфи сам представлял детей аристократии, называл их вундеркиндами, однако стояла такая плохая погода, что мало кто решался покинуть свой кров ради концерта. Путешествие оказалось трудным. Изрытые глубокими колеями дороги обледенели. Ночевать приходилось на постоялых дворах, что тоже грозило опасностью. Уборные зачастую вовсе отсутствовали, и разрешить этот вопрос бывало иногда сложнее, чем устроить концерт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107