«Самый печальный день в моей жизни», – подумал Леопольд и прочел утреннюю молитву.
Вольфганг не помнил себя от радости. В ушах звучали напутственные слова Папы: «Если ты завоюешь положение в Париже, в Мангейме или в Мюнхене, я буду самым счастливым человеком на земле».
И еще Папа сказал: «Путешествие – дело серьезное, старайся не терять ни минуты», – и повторил свои наставления на тему о высокой нравственности, осторожности и экономии, а когда карета отъезжала, Папа зашелся в нервном кашле. Слезы навернулись на глаза, но тут Вольфганг увидел, что Анна Мария плачет навзрыд. Теперь ведь он глава семьи, вспомнилось Вольфгангу, надо как-то развеять Мамину тоску.
– Тебе обязательно понравится Мюнхен, – сказал он. – Там очень хорошо приняли «Мнимую садовницу».
– Так я же знаю этот город, бывала там, – ответила Анна Мария.
– Ну, разумеется!
Глупо бояться. Ничто не могло охладить его восторга. Вольфганг твердо верил: теперь-то он достигнет в музыке всего, с честью выдержит любое испытание. Вне Зальцбурга жизнь казалась ему прекрасной.


Часть шестая. В ПОИСКАХ СЧАСТЬЯ

43

В Мюнхене Вольфганг и Анна Мария сняли номер в гостинице «Черный орел» у господина Альберта. Он радостно принял их и, узнав, что Вольфганг оставил службу у архиепископа, предсказал ему великое будущее в музыкальном городе Мюнхене.
Но когда на следующее утро Вольфганг явился с визитом к графу Цейлю, оказалось, что театральный директор отправился с курфюрстом на охоту. Памятуя наказ Папы, Вольфганг проявил настойчивость, и через несколько дней граф Цейль принял его. И хотя Вольфганг, освободившись от Колоредо, готов был служить в Мюнхене, граф Цейль не мог обещать ему аудиенции у курфюрста.
Вольфганг рассказал об этой неудаче своему приятелю, виолончелисту мюнхенского оркестра Францу Вошитке, и тот взялся помочь.
– Я устрою тебе аудиенцию у Максимилиана, – сказал он.
Но когда они направлялись ко дворцу курфюрста, Вольфганг начал сомневаться в разумности подобной затеи. Вошитка объяснил: аудиенция будет неофициальной, для официальной слишком рано, всего девять часов утра, и Вольфганг заподозрил неладное. Вошитка привел его в крошечную проходную комнатку и сказал:
– В десять часов его высочество пройдет здесь по пути в церковь перед охотой.
Вольфганг совсем пал духом.
– Обратиться к нему прямо тут?
– Лучше не придумаешь. Тут он от тебя не ускользнет.
С тех пор как курфюрст в последний раз видел Вольфганга, прошло несколько лет, но он тотчас узнал юношу, подошел и спросил:
– Что вы хотите, Моцарт?
Максимилиан был в охотничьем костюме, он излучал здоровье и приветливость и отнюдь не походил на человека обреченного или на правителя, чья страна находилась в опасности, и Вольфганг, опустившись перед ним на колени, сказал:
– Позвольте, ваше высочество, предложить вам свои услуги.
– Вы что, навсегда покинули Зальцбург?
– Навсегда, ваше высочество.
– Что же произошло? Поссорились с архиепископом?
– Нет, ваше высочество. Я попросил разрешения совершить турне, он отказал, и мне пришлось уйти со службы. Я уже давно собирался просить об увольнении, ибо хорошо знаю, что зальцбургский двор не для меня.
– Господи, вот что значит молодость! А разве ваш отец не в Зальцбурге?
– Он там, ваше высочество, смиренно просит засвидетельствовать вам свое почтение и надеется, что вы возьмете меня на службу. Я слышал, вы нуждаетесь в хорошем композиторе.
– Не слишком ли вы спешите? Вам следует повидать свет, посетить Италию, набраться опыта.
– Ваше высочество, я сочинил в Италии три оперы, я член и почетный капельмейстер Болонской и Веронской академий, самых знаменитых в Италии музыкальных школ. Дипломы у меня с собой. Я удостоился милостей и папы Клемента XIV, и падре Мартини, однако мое единственное желание – служить вашему высочеству.
Курфюрст не обратил внимания на дипломы, протягиваемые ему Вольфгангом.
– Ну, а что вы еще умеете делать? – проговорил он.
– Ваше высочество, созовите всех мюнхенских композиторов или пригласите кого угодно из Италии, Германии, Франции, и я готов состязаться с любым из них.
– Вы уже предлагали где-нибудь свои услуги?
– Нет, ваше высочество, – с надеждой сказал Вольганг.
Курфюрст замолчал, словно задумался, но, вспомнив, что опаздывает на охоту, неожиданно сурово отрезал:
– Сейчас не время говорить об этом.
– Ваше высочество, вы сами убедитесь, что я могу служить любому европейскому двору.
– Не сомневаюсь, молодой человек, да только места у меня нет.
– Ваше высочество, позвольте мне сыграть для вас.
– Я уже слышал вашу игру.
Максимилиан и не представляет себе, на что я способен, с обидой думал Вольфганг, нет, этих властителей ни в чем не убедить, если они сами не желают в чем-то убедиться, однако вслух сказал:
– Ваше высочество, я постараюсь прославить ваш двор.
– Очень сожалею, но, как я уже сказал… – Курфюрст раздраженно удалился, задержка означала запоздание с охотой, поскольку при всем желании мессу он пропустить не мог. Свита последовала за ним, и Вольфганг остался в одиночестве.
Сразу после мессы курфюрст и его двор отбыли на охоту, и, когда возвратятся в Мюнхен, никто не знал. Но едва Вольфганг оправился после этого удара, как его природная стойкость вновь восторжествовала. Альберт придумал для него новый план, как ему остаться в Мюнхене, и, хотя Мама считала этот план неосуществимым, Вольфганг за него ухватился. «У господина Альберта возникла весьма разумная идея, – писал он Папе, – он подыщет десять любителей музыки, каждый из которых берется платить мне пять гульденов в месяц, а я взамен буду выполнять любой их музыкальный заказ. Это составит шестьсот гульденов в год, и, живя один, я сумею как-нибудь перебиться на эту сумму.
Я постараюсь быть бережливым. Пропитание не обойдется мне дорого – меня часто приглашают в гости, когда же приглашений нет, господин Альберт всегда рад угостить меня обедом. Ем я мало, а после обеда съедаю что-нибудь из фруктов и выпиваю рюмочку вина. А деньги на квартиру я всегда сумею заработать уроками.
Папа, я хочу остаться в Мюнхене. Здесь есть опера. Даже когда двор выезжает, оперу все равно часто ставят. У меня такое желание вновь сочинить оперу, что я с трудом сдерживаюсь. Это моя величайшая страсть, приносящая мне радость. Без мыслей об опере я не могу жить, не могу не посещать оперный театр, не слушать, как музыканты настраивают свои инструменты – все это бесконечно волнует меня».
Вольфганг не сомневался, что Папа разрешит ему остаться, и с нетерпением ждал ответа. Ответ скоро пришел. «Я уверен, что Альберт твой добрый друг, но кто эти твои будущие покровители? На самом деле любители музыки или просто филантропы? Возможно, ты сумеешь сам содержать себя в Мюнхене, но какая в этом честь? Представляю, как известие об этом развеселит архиепископа! Таким делом ты можешь заниматься повсюду, не только в Мюнхене. Не следует себя недооценивать и размениваться на мелочи. В этом нет нужды: мы еще не дошли до подобной крайности. Ты должен немедля отправляться в Аугсбург, потому что, несмотря на все проявления дружбы и похвалы, ты только растрачиваешь даром время и деньги, а наших запасов ненадолго хватит. Ваш любящий отец и муж».
На следующий день Вольфганг и Анна Мария выехали в Аугсбург.
Они не роптали, привыкнув к тому, что за Леопольдом всегда было решающее слово. Желая доказать свое послушание, Вольфганг во всем последовал совету Папы. По приезде в Аугсбург он снял комнаты в лучшей гостинице, навестил любимого Папиного брата Франца Алоиза и попросил представить его бургомистру Лангенмантелю и известному клавесинному мастеру Андреасу Штейну.
Франц Алоиз, уже много лет не видевшийся с ними, отнесся к Вольфгангу и Анне Марии как к самым почетным гостям и с готовностью согласился выполнить любую просьбу Леопольда. Его жена, Мария Виктория, простая и приветливая, и их девятнадцатилетняя дочь Мария Текла, которую Вольфганг называл Безль, приняли их по-родственному.
Полненькая, круглолицая Безль, с пухлым ртом и пышными бедрами и грудью, была олицетворением молодой, здоровой жизнерадостности, и Вольфганга тянуло к ней. Ему нравились ее острый язык и неизменное чувство юмора. Безль сообщила ему, что Аугсбург – лютеранский город, хотя сами они католики. Вольфганг ответил:
– Все равно мне придется целовать им задницу, – И Безль громко расхохоталась.
Они придумали условный язык специально, чтобы передразнивать чванливых и надутых бюргеров, и дружба о Безль приятно возбуждала Вольфганга. С ней было просто, она позволяла себя погладить, ущипнуть за мягкое место, дотронуться до груди – и в ответ только хихикала. Все шло легко, без всяких сложностей, он вовсе не был влюблен, но Безль давала ему то, в чем он так нуждался, – женское кокетство; с ней было интересно, забавно испытывать, как далеко она позволит зайти, говорить самые ужасные вещи, которые она выслушивала с невозмутимой улыбкой. Они прекрасно понимали друг друга. У них создался свой собственный мир, полный шуток, многозначительных взглядов, подталкиваний в бок и откровенных признаний, и они чувствовали себя в этом мире прекрасно. Им было легко и весело вместе.
На другой день после приезда Франц Алоиз представил Вольфганга Якобу Лангенмантелю. Вольфганг засвидетельствовал ему от имени Леопольда почтение, хотя бургомистр отнюдь не вызвал у него почтительных чувств – спесивый бюргер знатного рода в чересчур напудренном белом парике.
Лангенмантель, самый видный гражданин Аугсбурга, помнил Леопольда смолоду и знал о славе Вольфганга. Он приказал Францу Алоизу подождать в приемной и попросил Вольфганга сыграть для него.
Вольфганга разозлило пренебрежительное отношение бургомистра к его дяде, и при других условиях он отказал бы Лангенмантелю.
Но Папа предупреждал, что с такими влиятельными людьми следует быть любезным, поэтому Вольфганг поблагодарил Франца Алоиза за то, что тот познакомил его с сановником, и предложил не ждать – никто не знал, как долго затянется концерт. Исполнив несколько вещей на клавесине Лангенмантеля, Вольфганг извинился, на сегодня у него назначен еще визит к Андреасу Штейну. На бургомистра произвела впечатление игра юноши. Сын Лангенмантеля вызвался проводить Вольфганга до дома Штейна.
По пути Вольфганг попросил сына бургомистра, коренастого молодого человека с короткой толстой шеей и большой, как у отца, головой:
– Не говорите господину Штейну, кто я. Посмотрим, сумеет ли он отличить виртуоза от простого музыканта.
Молодой Лангенмантель согласился.
– Вот будет здорово, если вы надуете его. – Но, представляя Вольфганга Штейну, произнес: – Имею честь представить вам виртуоза-клавесиниста. – И громко захохотал.
Ну и осел, подумал Вольфганг.
– Я всего-навсего скромный ученик господина Зигля из Мюнхена, – сказал он, – господин Зигль просил передать вам привет.
Пятидесятилетний Андреас Штейн ответил:
– Но вы похожи на господина Моцарта!
– Ну что вы! Мое имя Трацом. – То есть Моцарт, прочтенное справа налево. – Могу я попробовать какое-нибудь из ваших фортепьяно?
– Вы когда-нибудь играли на моих инструментах прежде?
– Нет!
– Тогда вам будет нелегко. У меня не совсем обычные инструменты.
– Обещаю не повредить клавиатуру.
Штейн отворил дверь склада, Вольфганг тут же бросился к фортепьяно и заиграл одну из своих сонат.
Молодой Лангенмантель молчал, а Штейн восхищался. Руки пианиста невелики, думал он, но их движения легки и изящны, а звук поражает нежностью и в то же время силой. И музыка так поэтична. Вольфганг кончил играть, и Штейн обнял его.
– Вы – господин Моцарт! Как это я сразу не догадался! Кто еще играет с подобной выразительностью!
– Это благодаря вашему фортепьяно. Никогда я не играл на столь прекрасном инструменте!
– Не хотите ли дать концерт для именитых граждан города? – предложил Лангенмантель.
– Как вам будет угодно.
– Приходите к нам завтра, и мы это обсудим.
Вольфганг засыпал Штейна вопросами. Фортепьяно привело его в восторг. Он подробно написал о нем Папе: «Я хочу безотлагательно рассказать Вам о фортепьяно Штейна. До этого я считал лучшими фортепьяно Спата, но теперь предпочитаю штейновские. Когда играешь forte, то вне зависимости от того, снимаешь ли или оставляешь пальцы на клавишах, звук не дребезжит, не делается сильнее или слабее и не исчезает, а остается ровным и неизменным. Штейн не продаст инструмент меньше чем за триста гульденов, да и то сказать, труд и мастерство, которые он вкладывает в них, неоценимы. Его фортепьяно имеют еще одно преимущество перед другими– у них есть модулятор. Это очень редкая вещь, и разве что один фортепьянный мастер из сотни утруждает себя этим, но без модулятора нельзя избежать дребезжания или искажения звука, а также призвука. Но если ударяешь по клавише штейновского фортепьяно, молоточек, ударив в свою очередь по струне, тотчас же возвращается обратно, даже если продолжаешь держать клавишу. Я сыграл на его фортепьяно одну из моих сонат, и она прозвучала превосходно, звуки лились, как масло».
Вольфганг ликовал, ему не терпелось играть и для Лангенмантеля – у бургомистра было штейновское фортепьяно, к тому же Папу это обрадует. На следующий день он пришел к бургомистру, но тот сказал:
– Прежде чем принять решение, я хочу вас послушать. Вольфгангу это не понравилось, но приходилось держаться любезно и с достоинством, и он ответил:
– Как вам будет угодно.
– Приходите завтра. Пришлите ноты сочинений, которые вы хотите исполнить, я посмотрю, подходят ли они для наших любителей музыки, и тогда вы сможете выступить о аугсбургским оркестром.
– В качестве испытания?
– Проверить, получится ли у вас что-нибудь с ними, И оденьтесь понаряднее.
Анна Мария уговорила Вольфганга надеть орден Золотой шпоры. Он сделал это неохотно, вспомнив насмешки Карла Арко. Но с начищенной, сверкающей на боку шпагой – совсем как у придворного – он сам себе понравился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107