на нем лежит печать гения. Он вовлечен в бушующую вокруг него борьбу – борьбу между плотью и духом, между язычниками и пуританами, между возвышенным и низменным. Сможет ли он выстоять в этой борьбе, способен ли интригами отвечать на интриги? Яркие губы Вольфганга, выделявшиеся на бледном лице, приоткрылись в улыбке в ответ на аплодисменты, а глаза сияли от радости так, словно он никогда и не испытывал усталости; однако рядом с высоченным Фишером он казался особенно тщедушным и незаметным.
Вольфганг не забыл и не простил Фишеру ошибки, допущенной в первом акте. Прежде чем поздравить певца с хорошим исполнением арий в последних актах, Вольфганг упомянул об ошибке, не обращая внимания на Стефани, пытавшегося его урезонить; Фишер резко возразил Моцарту:
– Трудность заключается в том, что господин Моцарт пишет арии для идеальных голосов, поэтому исполнять их почти невозможно.
– Если постараться, то возможно, – сказал Вольфганг. Теперь они стояли за кулисами.
Певец пожал плечами:
– Я сделал все, что в моих силах.
– Вы могли бы петь и лучше. Я не допущу новой постановки оперы, пока мы не проведем репетицию с певцами.
– Все билеты на следующие два спектакля распроданы, – заметил Стефани.
– Тогда мы устроим репетицию завтра днем, перед спектаклем, – сказал Вольфганг.
– Неужели вы недовольны, маэстро? – спросил Адамбергер. – Мне кажется, публике понравилась опера, просто она не привыкла к такой музыке.
– Вы пели очень хорошо. Все пели хорошо, но могли бы петь и лучше.
Фон Штрак подошел к Вольфгангу, который уже начал было терять самообладание, и объявил:
– Господин Моцарт, император изъявил желание поговорить с вами.
Вольфганг прошел в ложу Иосифа.
– Либретто не кажется мне оригинальным, – заметил император.
– Оно, по-видимому, взято у Бретцнера, который в свою очередь заимствовал его еще у четырех авторов.
– А музыка?
– Музыка оригинальна, ваше величество. Ни одна из моих опер не повторяет предыдущую. А что вы, ваше величество, думаете о «Похищении из сераля»?
– Слишком оригинально, слишком красиво и слишком сложно для наших ушей. И чересчур мною нот.
– Ровно столько, сколько требуется, ваше величество. На этом аудиенция закончилась. Больше император Моцарту ничего не сказал.

67

С горьким чувством Вольфганг возобновил работу над Хаффнеровской симфонией. Второе представление онеры имело еще больший успех, чём первое, что его немало порадовало. Бургтеатр ломился от публики, громкие аплодисменты заглушали отдельные свистки и шиканье, все исполнители пели безупречно, многие арии пришлось повторять на «бис», и все же у него не шло из головы язвительное замечание императора. Приятно, конечно, что публика приходит в восторг от его музыки, но ведь дает заказы композитору и выбирает оперы по своему вкусу только император.
Прошла неделя после премьеры «Похищения», Вольфганг шагал из угла в угол по своей комнатенке на Грабене, занятый одной мыслью, как бы закончить наконец симфонию Хаффнера, и мало-помалу медленная вторая часть обретала в его воображении ту же лиричность и экспрессию, что так покоряли в новой опере: Но он никак не мог сосредоточиться. Единственное, что он получил от Папы, – это сдержанное письмо, где Леопольд предупреждал сына об опасностях, которыми грозит ему женитьба. Папа впервые в жизни не поздравил его с постановкой новой оперы. Констанца при каждой встрече плакала и жаловалась, что терпению ее приходит конец, она не может больше выносить ожидания, да и сам он очень нервничал.
Он все еще искал выход из создавшегося положения, когда в дверях его комнаты появилась Софи Вебер. Софи с облегчением вздохнула, застав его дома. Девушка была явно смущена и встревожена.
– В чем дело? – спросил Вольфганг.
– Мама хочет обратиться в полицию и вернуть Констанцу домой. Ей стало известно, что баронесса вовсе не больна – ведь ее видели на премьере вашей оперы. Она грозится арестовать вас за то, что вы похитили ее дочь.
Вольфганг в недоумении уставился на Софи. Софи совсем еще ребенок, ей только исполнилось пятнадцать, она очень впечатлительна и неуравновешенна.
– Я не вру, господин Моцарт.
– Твоя мать знает, что ты отправилась сюда?
– Нет! Она бы мне в жизни не простила.
Но ведь госпожа Вебер зорко следит за дочерьми, и Софи никогда без разрешения не выходит из дому. Правда, он живет в нескольких шагах от Петерплац. Вольфганг спросил:
– Тогда зачем же ты пришла?
– Я не хочу, чтобы мама испортила жизнь Констанце, как испортила Алоизии.
– Но Алоизия, кажется, достаточно самостоятельна.
– Вы думаете, она хотела выходить замуж за Ланге? Все подстроила мама.
Это сообщение потрясло Вольфганга, хотя он и не показал виду.
– Пусть хоть кто-нибудь из нас освободится от ее опеки. А теперь она хочет расстроить вашу свадьбу с Констанцей. – Вольфганг был в растерянности, и Софи добавила: – Мне нужно возвращаться. Я и так уж слишком долга здесь пробыла. Мама твердо вознамерилась вернуть Констанцу домой и потребовать вашего ареста. Ждет лишь решения Торварта.
– А пока приказала тебе передать все это мне.
– Что вы! Она не знает, что я здесь. И вы ей не говорите.
– Но она заинтересуется, откуда мне все известно.
– Служанка могла проговориться. Или она сама поделилась с кем-нибудь. На вашем месте, господин Моцарт, я бы не стала медлить – она, возможно, уже пошла в полицию.
Вольфганг, подозревая, что все это проделки госпожи. Вебер, желающей принудить его жениться, решил, однако, не подвергать себя риску. Если госпожа Вебер на самом деле прибегнет к полиции, достоинство его будет оскорблено и может разразиться скандал.
Придя к баронессе, он, к немалому своему облегчению, узнал, что пока ничего страшного не произошло.
– Разве полиции дозволено входить в ваш дом? – спросил он баронессу. – В Зальцбурге человек простого звания пальцем не может тронуть дворянина, как бы тот виноват ни был.
Констанца разрыдалась, а баронесса внушительно заявила:
– Полиция не войдет в мой дом, пока я сама ее не приглашу. Но подумайте, как неприятно складываются обстоятельства. Теперь об этой истории, разумеется, болтает вся Вена.
– По-вашему, это ловушка, чтобы заставить Констанцу вернуться домой?
– Сколько вы еще собираетесь ждать ответа от господина Леопольда? – с отчаянием воскликнула Констанца.
– Баронесса, что вы посоветуете? – спросил Вольфганг.
– После свадьбы никто не посмеет вам слова сказать. Но нужно разрешение Торнарта – ведь он опекун.
– Я постараюсь повидать его немедленно. Сегодня же, если удастся.
Вольфганг разыскал опекуна в канцелярии Бургтеатра.
При виде Моцарта Торварт удовлетворенно усмехнулся. До чего разумно и просто было использовать в качестве угрозы полицию! А простодушная Софи, которой они нарочно дали подслушать свой разговор, ни о чем не подозревая, попалась на удочку. Неплохо получилось!
Обозленный тем, что Торварт сидит перед ним, как инквизитор, Вольфганг решил перейти в наступление.
– Когда вы намерены дать Констанце разрешение выйти за меня замуж? – сказал он.
– Вы изволите шутить! – Вопросы должен был задавать он, Торварт, а вовсе не Моцарт.
– Нисколько! Ни вы и ни ее мать еще ни разу не сказали, что Констанца может выйти за меня замуж. Вопрос всегда ставился так: могу ли я жениться на ней?
– Что вы такое несете?
– По-вашему, выходит, будто решение вопроса о нашей свадьбе всецело зависит от меня, тогда как на дело все обстоит наоборот.
Торварт в растерянности занял оборонительную позицию, напустив на себя неприступный вид.
– Я как раз сочиняю прошение о вашем аресте за опорочение доброго имени Констанцы, – объявил он.
– Тем, что собираюсь на ней жениться?
– Жениться? Когда?
– Как только будет намечен день. Когда вы предлагаете?
– Я… – Торварт замолчал, совсем сбитый с толку.
– Или вы просто водили меня за нос и вовсе но хотите, чтобы я на ней женился?
– О, напротив! – Торварт постарался взять себя в руки, хотя весь кипел от злости: Моцарт сумел поставить его в дурацкое положение. – Но нам нужны гарантии.
– Мы уже обсуждали это раньше. Я рассчитывал жениться немедленно, хоть завтра, но вы, по-видимому, намерены чинить мне препятствия. – И Вольфганг собрался уходить.
– Одну минуту, Моцарт. Завтра – слишком скоро, а вот если через неделю-две?
– Я хочу знать точную дату. Мне надоело болтаться между небом и землей.
– И вы вините в этом нас? – Квадратная челюсть Торварта от удивления отвисла.
Вольфганг строго сказал:
– И не позволяйте себе больше выпадов против меня. Я достаточно долго терпел ваши оскорбления и унижения. Если меня оскорбляют, я требую сатисфакции. Хватит с меня!
Торварт поморщился.
– О нас с фрейлейн Вебер распространяют всевозможные сплетни.
– Почему вы говорите об этом мне?
– Потому что, очевидно, распускаете их вы. Вы и ее мать. Мне надоели интриги. Я хочу назначить день, а вы упорствуете. Я обращаюсь к вам со всей серьезностью, а вы отказываетесь дать мне прямой ответ.
– Четвертое августа вас устроит? Через две недели.
– Да! – Помимо всего прочего, это даст Папе возможность поддержать его, решил Вольфганг, но вслух сказал: – У нас будет время сделать все необходимые приготовления.
– Я составлю брачный контракт.
– Немедленно! И никаких отсрочек. – С этим Вольфганг ушел.
В ту ночь он изложил Папе все начистоту – спокойно и решительно.
«Любимый, дорогой отец! Я весьма удивлен и разочарован тем, что вы не сочли нужным поздравить меня с блестящим успехом моей оперы. Сказать, что она понравилась, – мало, в Вене она произвела настоящую сенсацию, публика не желает слушать ничего другого, и назначено еще восемь представлений.
Музыка, которую я пишу для Хаффнера, складывается, как Вы того и желали, в симфонию, и я пишу ее в ре мажоре – излюбленной Вашей тональности. Но я сумел закончить только Allegro, которое и посылаю вместе с этим письмом; я был слишком занят «Похищением» и серенадой для духовых инструментов: мне пришлось писать их в величайшей спешке. Теперь я работаю над Andante и, как только закончу его, а также два менуэта и последнюю часть, вышлю Вам без промедления. А если выкрою время, напишу еще и марш. В том случае, если симфония не поспеет к церемонии, используйте музыку, которую я писал для Хаффнера раньше, – никто в Зальцбурге не заметит разницы.
Я очень опечален тем, что Вы так и не дали своего родительского согласия на мою женитьбу. Если Вы меня любите, умоляю, пошлите свое благословение и согласие. Наша свадьба состоится 4 августа, несмотря ни на что. Дата уже назначена, и менять ее я не намерен. Будет очень грустно, если придется венчаться, не получив от Вас ни слова, но ждать больше невозможно. Вечно, любящий и преданный Вам сын В. А. Моцарт».
Вольфганг молил бога, чтобы Папа откликнулся как можно скорее. Он стал уже сомневаться, долго ли ему удастся сохранять веру в Папину мудрость и любовь.
Письмо прибыло в Зальцбург в конце июля. Леопольд успел прочесть полную партитуру «Похищения из сераля» и убедиться, что музыка оперы не просто приятна для слуха, но и весьма значительна. Однако сообщение о грядущей свадьбе явилось для него настоящим ударом. Прочитав письмо, он несколько раз моргнул, желая скрыть набежавшие, слезы. Итак, слова отца потеряли для сына всякое значение: Вольфганг делает то, что хочет Вольфганг.
Леопольд сказал Наннерль, что Вольфганг женится, но она не выразила удивления, а лишь печально проговорила:
– Значит, мы все-таки его потеряли.
– Он для нас потерян с тех самых пор, как покинул службу в Зальцбурге.
– Что вы собираетесь предпринять, дорогой Папа?
– Это не имеет теперь значения, – с внезапной горечью проговорил Леопольд.
– Нет, имеет. Больше всего на свете ему нужно ваше благословение.
– Но что бы я ни советовал, он всегда поступает по-своему.
– И все-таки ваше согласие осчастливит Вольфганга.
Леопольд промучился всю неделю, не зная, на что решиться. Он смотрел на горы, окружающие Зальцбург – те самые, которые так ненавидел Вольфганг, – и вспоминал, как еще молодым человеком, в возрасте Вольфганга, только что принятый в зальцбургский придворный оркестр в качестве четвертой скрипки и еще не женатый, потому что не мог себе этого позволить, он мечтал выгравировать большими блестящими буквами на скале Унтерсберга ЛЕОПОЛЬД МОЦАРТ. Но время летело неумолимо, и вот уже тридцать девять лет он состоит в зальцбургской капелле и так до сих пор и не стал ее капельмейстером, а если о нем и вспомнят когда-нибудь, то только в связи с сыном. Да и будут ли вспоминать о самом Вольфганге, при всех его достоинствах, если он обвенчается с девицей Вебер? Леопольд старался уверить себя, что именно по этой причине он и противится женитьбе сына, а вовсе не из каких-либо личных соображений.
Не успел он опомниться, как наступило 1 августа, а на письмо Вольфганга он так еще и не ответил, не было больше писем и от сына, пришло только Andante Хаффнеровской симфонии и два менуэта, но ни последней части, ни марша или хотя бы объяснения по этому поводу Вольфганг не прислал. Совсем непонятно. Ведь сын всегда обсуждал с ним свои произведения.
Лишиться общения с сыном значило потерять все – жизнь станет пустой и никчемной. Но когда Леопольд сел писать о своем согласии, на сердце у него скребли кошки. Он всегда стремился быть честным с Вольфгангом, а теперь приходится лгать, благословлять то, к чему не лежит душа, во что не веришь. Леопольд остановился, не в силах продолжать, ему вспомнилась его давнишняя мечта.
С тех пор как умерла Анна Мария, Леопольд тайком откладывал деньги, чтобы купить фамильное место на кладбище св. Петра в Зальцбурге. Он мечтал перевезти прах жены из Парижа, хотя стоимость перевозки могла оказаться очень высокой. Интересно, выражала ли она Вольфгангу желание быть похороненной на этом кладбище, самом старом в Зальцбурге? Анна Мария так любила его при жизни. Он не раз представлял себе их четыре могилы: Леопольд, Анна Мария, Наннерль и Вольфганг Моцарты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107