– Вольфганг, я дирижировал симфонией так, как она написана. Я сделал все, что мог, для столь великолепного произведения искусства.
Граф Пальфи сказал:
– Господин Моцарт, вы должны выступить у меня дома.
– Я почел бы за честь, ваше сиятельство, но без разрешения его светлости не могу.
– Мне он не откажет, – заявил граф Пальфи. – И потом, я хочу представить вас Стефани. На него можно положиться. Он главный режиссер, инспектор нашей немецкой оперы, а также любимец императора.
– Ваше сиятельство, могу ли я надеяться выступить перед императором?
– Постараюсь это устроить, – откликнулась графиня Тун. – У меня будет музыкальный вечер, и император обещал почтить его своим присутствием.
– Мне не хотелось бы показаться навязчивым, – сказал Вольфганг, хотя выступление перед Иосифом II было его заветной мечтой, тут же мелькнула мысль: Бонно уже за семьдесят, он скоро выйдет в отставку и, хотя по чину за ним следовали Сальери и Штарцер, место могло бы найтись и для него. – Но моя музыка может развлечь императора, когда-то она ему нравилась. Для меня это была бы большая честь.
– А для нас честь – слушать вас, – сказала графиня Тун. – И на это тоже потребуется разрешение его светлости?
– Если приглашение будет исходить от императора, то нет. Ему, я думаю, его светлость не откажет.
Бонно сказал:
– Я не хотел бы обременять вас лишними заботами, маэстро, но Общество венских музыкантов устраивает концерт в пользу вдов и детей музыкантов, и вы нас осчастливите, если согласитесь сыграть несколько своих вещей. Концерт состоится через две-три недели, и император обещал на нем быть.
Пожалуй, самое заманчивое предложение, подумал Вольфганг, но снова ответил:
– Нужно получить разрешение его светлости.
– Так давайте попросим его все вместе, – сказал князь Филипп Кобенцл, молча стоявший позади. – У меня тоже есть просьба к маэстро. Моя кузина, графиня фон Румбек, сочтет за честь стать вашей первой ученицей в Вене.
Вольфганг не любил преподавания, но он понимал – от подобного предложения не стоит отказываться. Сорокалетний Филипп Кобенцл был моложав и хорош собой; один из самых влиятельных аристократов империи, он славился великолепным вкусом и пользовался особым расположением его величества.
Наступило молчание. Какое-то время все раздумывали над предложением Кобенцла, а затем решились: действительно, нужно обратиться с просьбой к архиепископу Колоредо; архиепископ сидел в обществе своего отца и дяди.
Но прежде чем кто-либо успел раскрыть рот, Колоредо сказал:
– Моцарт, а ведь в Зальцбурге вы никогда не играете на альте.
Вольфгангу хотелось ответить: «Вряд ли это стоит, с вашим жалким оркестром», – но он сказал:
– Сегодня был особый случай.
– Потому-то вы и выбрали эту скучную «Концертную симфонию»?
– Ваша светлость, мне показалось, что слушателям она понравилась. Вольфганг старался говорить сдержанно, но и душе ликовал. Почтительное отношение гостей, теплые чувства, проявляемые ими, льстили ему и радовали. Колоредо, должно быть, сгорает от зависти, раз позволяет себе высказывать недовольство при всех. – Вы не находите ее заслуживающей внимания, ваша светлость?
– Мое мнение об этой вещи вам известно. Я высказывал его еще в Зальцбурге.
– Я удивлена, ваша светлость, – заметила графиня Тун, неужели вы действительно так думаете? Столь прекрасную и волнующую музыку мне еще не доводилось слышать.
Князь Рудольф Колоредо, отец архиепископа, поглотивший, по-видимому, неимоверное количество пищи за свой ген, до того он растолстел и нажил к тому же сильнейшую подагру, слушал разговор со все возрастающим нетерпением и наконец снисходительно заметил:
– А знаете, Моцарт, вы играли для меня, когда были ребенком.
– Да, ваше сиятельство, в то время я играл для многих любителей музыки.
– О, я не считаю себя любителем музыки, – с достоинством заметил князь Рудольф. – Но мне тогда сказали, что это ваш первый визит в Вену, вам было всего шесть лет.
– Это правда, ваше сиятельство.
– Вы были в то время в моде. Привлекли внимание самой императрицы.
– Теперь я играю лучше, ваше сиятельство, – поспешил заметить Вольфганг.
– Но вы уже не вундеркинд, – со свойственной ему резкостью объявил князь Рудольф. Он не признавал моды, получившей недавно распространение среди аристократии, – обращаться с музыкантами чуть ли не как с равными. Музыканты – обычные слуги, и никакая вежливость на свете не изменит этого факта. «Музыка – проститутка, созданная для того, чтобы совращать сердца вопреки рассудку», – сказал он как-то сыну. Князь потворствовал прихоти сына содержать обширную музыкальную капеллу только из тех соображений, что это полезно с точки зрения политической, однако в его глазах музыка Моцарта была хуже всякой проститутки, ибо она намеренно выставляла себя напоказ с целью соблазнить человека.
– Настоящий мужчина дерется шпагой, а не нотами, – проворчал он.
– Не мог бы Моцарт выступить у меня во дворце в следующую субботу? – спросил граф Пальфи.
– В субботу он играет для меня, – ответил Колоредо.
– Я могу назначить другой день.
– На вашем месте я не стал бы настаивать. У моего придворного органиста есть определенные обязанности.
Но больше всего Вольфганг возмутился, когда Колоредо не позволил ему выступить у графини Тун и на концерте у Джузеппе Бонно, – значит, он не сможет играть перед императором. Неужели Колоредо так снедала зависть?
Колоредо поднялся, желая подавить своим ростом музыканта – пусть гости воочию убедятся, что его органист ничего собой не представляет. Но гости, включая князя Дмитрия, были другого мнения, и Колоредо, заметив это, презрительно подумал: дураки, носятся с Моцартом, пока он в моде, а понадобись его поддержать, моментально подожмут хвосты и разбегутся в разные стороны. Он бы давным-давно уволил его, не будь Моцарт единственным музыкантом при дворе, с которым считаются в Вене. Но раз уж платит Моцарту он, музыкант обязан приносить пользу ему одному, и никому больше: ведь другие отделаются несколькими гульденами и только, а основная-то тяжесть расходов ложится на его, Колоредо плечи. Какая наглость – безродный бродяга, слуга, а еще пытается его затмить. Да без благодеяний его двора этот музыкантишка не знал бы, на что завтра жить.
– Неужели время Моцарта полностью расписано, ваша светлость? – спросил Кобенцл.
– Да. Я намереваюсь дать в Вене несколько концертов.
– Когда они состоятся?
– Не все еще вечера расписаны, но, думаю, скоро мы окончательно решим.
– Вечера?
– А как же? Вы же не пойдете на концерт днем!
– Разумеется, нет. Значит, господин Моцарт может давать уроки?
– Князь Кобенцл, я вас не понимаю. – Колоредо был озадачен.
– Моя кузина, графиня фон Румбек, хотела бы брать у Моцарта уроки. В дневное время, вы разрешите?
Колоредо почувствовал себя в ловушке и был взбешен. Однако отказ Кобенцлу могли расценить как неповиновение короне. И архиепископ сказал:
– Все услуги, которые может предоставить мой двор, в вашем распоряжении – я почту за честь! – Сообразив, что урокам скоро придет конец, ибо а Вене он не задержится, Колоредо успокоился.
Кобенцл повернулся к Вольфгангу:
– Вы согласны, маэстро?
– Я буду счастлив, наше сиятельство.
– Хочу выразить вам и свою благодарность, маэстро, – сказал князь Дмитрий. – Я счастлив был услышать снова вашу музыку, я надеюсь испытать это удовольствие и в будущем.
Колоредо жестом показал слугам, что удаляется, и, когда Вольфганг не последовал за ним, намереваясь остаться с друзьями, архиепископ дал знак обер-камергеру поставить музыканта на место. Князь Кобенцл сказал:
– Господин Моцарт, вы доставите мне огромное удовольствие, если сумеете погостить на моей вилле в Венском лесу.
В этот момент Карл Арко взял Вольфганга за руку и, прежде чем тот успел дать согласие князю, заставил его покинуть зал вместе со свитой архиепископа.

55

Император, узнав от Кобенцла о предстоящем выступлении Моцарта на концерте в пользу вдов, охотно согласился послушать его игру. Когда об этом доложили Колоредо, он из уважения к Иосифу II разрешил своему придворному органисту принять участие в концерте. Но был немало раздражен. По какому праву его слуга устраивает свои дела через голову хозяина?
Вольфганг тоже злился, хотя разрешение Колоредо и воодушевило его. Он понимал, получено оно только благодаря покровительству императорского двора, однако запоздалое разрешение – его предупредили всего за несколько дней до концерта – сильно осложнило дело, потому что Вольфгангу заказали написать по этому случаю пьесы.
Брунетти – он также принимал участие в концерте – заявил, что написать их так быстро невозможно.
Брунетти сам невозможен, подумал Вольфганг. Что касается сочинения музыки, то для него нет невозможного, нужно лишь захотеть.
– Я сочиню три пьесы, – сказал Вольфганг, – рондо для вас, фортепьянную сонату для себя и еще одну сонату, которую буду играть на фортепьяно, а вы – аккомпанировать на скрипке.
– Когда же? Осталось всего два дня.
– Все будет готово вовремя. – Ну и осел же этот Брунетти, чего он беспокоится?
Но накануне концерта Брунетти пришел к нему в полной растерянности.
– Я получил рондо, а где же аккомпанемент для скрипки?
– Напишу позже.
– Позже? Да ведь уже около одиннадцати!
– Значит, к двенадцати, чтобы успеть, я напишу только партию скрипки для вас, а свою партию писать не стану, она у меня в голове. Не волнуйтесь, я помню каждую ноту. Все будет хорошо, и вы получите за исполнение немало гульденов.
Аккомпанемент для скрипки был написан, но свою партию Моцарт играл полностью по памяти, и притом превосходно, чем поверг Брунетти в изумление. Вольфганг оказался прав: император прислал в подарок скрипачу двадцать гульденов. Но по-настоящему привел в восторг публику только Моцарт. После того как он исполнил свою сонату для фортепьяно, аплодисменты долго не смолкали и Вольфганг вынужден был повторить ее на «бис», а потом еще и импровизировать.
Концерт окончился, император встал и несколько раз крикнул: «Браво!» – а затем выразил желание поговорить с композитором. Иосиф почти не изменился, подумал Вольфганг, так же по-юношески статен, изящен и выглядит моложаво. Теперь, сделавшись после смерти матери единовластным правителем, Иосиф проводил политику куда более демократическую, старался избегать официального тона и обращался с подданными, как с равными.
– Господин Моцарт, у вас по-прежнему удивительное туше, – сказал император, – мы хотим послушать и другие ваши произведения. Вы слишком давно не были в Вене.
– Ваше величество, я польщен тем, что вы выразили желание послушать мою игру.
– Ну как же! Я всегда восторгался вашей музыкой. Однако, прежде чем Вольфганг успел заговорить о своих дальнейших планах, Иосифа отвлек кто-то из придворных.
На следующей неделе графиня Тун устраивала у себя концерт, на котором обещал присутствовать император, но на сей раз Колоредо заявил, что его органист играть не сможет, и сам устроил в означенный день концерт. Граф Пальфи попросил Вольфганга выступить у него, но снова получил отказ у Колоредо. Архиепископ не позволил музыканту устроить и публичный концерт, несмотря на настойчивые требования публики. В письмах к Папе Вольфганг выражал возмущение поведением Колоредо; ему противна мысль о возвращении в Зальцбург, писал он. Леопольд советовал не ссориться с архиепископом и не поступать необдуманно, по запрещение устроить публичный концерт переполнило чашу терпения. Вконец расстроенный, Вольфганг жаловался Папе:
«Мне очень жаль, что мои неприятности с Муфтием так скверно отразились на Вас. Я бы все отдал, лишь бы сохранить Вам здоровье и сделать Вашу жизнь счастливой; я полностью сознаю, сколь многим Вы пожертвовали ради меня, но мне становится все труднее ладить с нашим Архибуби Bubi – мошенник, негодяй (нем.).

. Когда у меня появляется возможность заработать немного денег, он этому препятствует.
Может быть, Вы и правы, когда пишете, что держать меня на службе льстит его самолюбию, но мне-то от этого какая польза? И потом, подумать только, как он со мной обращается! Я четыре раза был приглашен на обед к графине Тун и бываю у нее почти ежедневно; я был гостем князя Кобенцла, а наш Муфтий по сей день заставляет меня сидеть за одним столом с камердинерами и поварами.
Все мои милые венские друзья сходятся на одном: мне следует заручиться благосклонностью императора. Иосиф горячо аплодировал моей симфонии, которой дирижировал Бонно, – оркестр состоял из ста восьмидесяти музыкантов и играл великолепно! Чего бы я мог достичь с таким оркестром! А в Зальцбурге камерный оркестр из двенадцати человек неспособен исполнить даже мой самый простенький дивертисмент.
Собственно, я мог бы здесь процветать даже без поддержки императора. Вена – город клавира. Я мог бы легко заработать сотню гульденов на публичном концерте, имей я разрешение Архи-буби. Но он не собирается платить даже за ту дополнительную работу, что я для него делаю. На концерте у графини Тун, который почтил своим присутствием Иосиф II, все солисты получили по пятьдесят гульденов – вот что мне особенно обидно! Какая возможность упущена!
Любимый Папа, терпеть все это становится невыносимо. Либо мне придется пожертвовать своими высокими стремлениями и стать низким прислужником, либо как-то отстаивать честь музыканта.
Вы знаете, сколько пришлось мне вытерпеть оскорблений, но, даже невзирая на это, у меня завязались здесь чрезвычайно полезные связи – о таких музыкант в Вене может только мечтать. Ко мне относятся с огромным уважением самые высокопоставленные особы, они готовы щедро платить за каждое мое выступление. Должен ли я пожертвовать всем этим ради четырехсот пятидесяти гульденов? И в конце концов угаснуть в безвестности? В Вене предо мной открывается множество возможностей! Граф Пальфи представил меня Стефани, инспектору немецкой оперы и фавориту императора, я сыграл ему несколько арий из «Идоменея», и на него они произвели большое впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107