Жилет Фаринелли переливался драгоценными камнями, белый пудреный парик был причесан по последней моде, а башмаки украшали золотые пряжки. Фаринелли выглядел моложе своих шестидесяти пяти лет. Он был высок, худощав и двигался с придворной грацией. Алые губы, подкрашенные, совсем как у версальской дамы, выделялись на бледном лице, карие глаза смотрели на Вольфганга с нескрываемым любопытством.
– Так это и есть тот самый мальчик, о котором столько говорят? – спросил он, здороваясь.
– Может, вы хотите, чтобы он сочинил фугу? – спросил Папа.
Фаринелли кивнул и указал Вольфгангу на свой любимый клавесин – один из многих, пояснив:
– Этот мне подарила покойная испанская королева; она заказала его для Скарлатти, своего учителя. Вы знаете, кто такой Скарлатти?
– Я с пяти лет играю его вещи.
– Тогда сочините мне фугу в манере Скарлатти.
Вольфганг выполнил пожелание и почувствовал, что поразил сдержанного падре Мартини, чему Папа был весьма рад. Люди склонны придавать значение таким пустякам, подумал Вольфганг, даже Папа не исключение.
– Ваше высокопреподобие, – сказал Леопольд, – когда мы вернемся из Рима, я надеюсь, вы примете моего сына в члены Болонской филармонической академии, которая славится на весь мир.
– Он слишком молод. Мы не избираем в члены академии лиц, моложе двадцати лет.
– Но, ваше высокопреподобие, возможно, вам не приходилось встречать юношу, в равной степени одаренного.
– Вполне возможно. Мы рассмотрим этот вопрос после вашего возвращения.
– Когда мне было четырнадцать, я даже петь не умел как следует, – добавил Фаринелли.
– Но ведь я не кастрат, господин Фаринелли, – возразил Вольфганг.
– Тебе уже поздно. И это очень жаль, если ты и вправду так талантлив, как говорят.
– Король Георг III, Людовик французский и императрица Мария Терезия так считают, – сказал Леопольд, пытаясь скрыть раздражение.
– Лишь глупцы полагаются на суждение монархов.
По пути во Флоренцию Вольфганг внезапно почувствовал усталость, ему захотелось отдохнуть, но ничто не могло остановить Папу. Казалось, в него вселился бес и неотступно гонит его вперед. Они мокли под проливным дождем, их прохватывал буйный ветер, но Папа делал вид, будто все эти тяготы путешествия вовсе не существуют.
– Понятно, отчего Фаринелли так озлоблен, – говорил он, – ведь после того, как он своим пением излечил Филиппа Испанского от меланхолии, король сделал его чуть ли не премьер-министром, а как только Филипп умер, новый король, его пасынок, возненавидел кастрата и тут же выслал его из Испании. Тем не менее Фаринелли, хотя всего-навсего певец, сумел сколотить себе большое состояние. Может, и тебе так же повезет.
По приезде во Флоренцию Вольфганг, схвативший простуду во время переезда через Апеннины, когда они угодили под сильный ливень, слег на день в постель, чем немало огорчил Папу.
Но уже на следующее утро Папа представил рекомендательное письмо графа Фирмиана обер-камергеру графу Орсини-Розенбергу. И хотя в приемной сидело множество людей, письмо генерал-губернатора возымело немедленное действие: эрцгерцог Леопольд, второй сын Марии Терезии и правитель Тосканы, сразу же принял Моцартов. Двадцатидвухлетний эрцгерцог прекрасно помнил Вольфганга по его выступлениям в Вене и предложил ему выступить перед его женой, инфантой Луизой Испанской.
На следующий вечер состоялся большой концерт для эрцгерцога и его жены. Вольфганг еще не оправился от простуды, но на игре это нисколько не отразилось. Лучший скрипач Италии Нардини исполнял вместе с Вольфгангом его сонаты для клавесина и скрипки.
Никогда прежде Вольфганг не слыхал, чтобы из скрипки извлекали такие божественные звуки. Они просто завораживали своим богатством и полнотой. К тому же Нардини обладал необычайной чуткостью, и играть с ним вместе было одно удовольствие. И все же при мысли, что никогда Папа не будет играть так ярко и выразительно, никогда ему не достичь техники исполнения и мастерства Нардини, Вольфгангу стало грустно.
– Я же говорил тебе, он играет, как взрослый музыкант, – сказал эрцгерцог жене.
Манцуоли, присутствовавший на концерте, горячо обнял Вольфганга и воскликнул:
– Если только удастся, я с радостью спою в твоей опере, Амадео!
На той же неделе Нардини, совершенно очарованный Вольфгангом, познакомил его со своим любимым учеником Томасом Линлеем – англичанином того же возраста и даже роста, что и Вольфганг. Они сразу сыгрались и с того момента сделались неразлучны: вместе упражнялись, вместе выступали, учились друг у друга, мечтали о совместном турне по городам Италии, Германии и Англии; кроме того, Томас учил Вольфганга английскому языку, а тот его – немецкому. Впервые Вольфганг говорил со своим сверстником как с равным, и это доставляло ему много радости.
Когда через две недели пришло время прощаться, Томас подарил Вольфгангу сонет «На отъезд из Флоренции В. А. Моцарта», который специально заказал поэтессе Корилле Олимпике. Вольфганг уже попрощался с Манцуоли и Нардини, подошел черед прощаться и с Томасино. Стоило ему поближе узнать кого-то и искренне полюбить, как наступал печальный час разлуки.
– Амадео, пусть эта поэма принесет тебе удачу в пути, – сказал Томасино. Обнял Вольфганга, и оба расчувствовались до слез.
Леопольд и сам с трудом сдерживал слезы. Томасино был удивительно красивым и ласковым мальчиком, и он успел к нему привязаться. Но им надо спешить – на страстной неделе нужно во что бы то ни стало получить аудиенцию у папы римского.
Томас Линлей проводил их до самых городских ворот и долго, пока карета не скрылась из виду, махал вслед.
Вольфганг забился в угол, и чем красноречивее рассыпался Папа об их флорентийских успехах, тем больше он грустил и часто оборачивался назад.

29

Они приехали в Рим в страстную среду, и Леопольд решил немедленно отправиться в собор св. Петра. Он узнал, что в этот день в Сикстинской капелле будет исполняться «Мизерере» сочинения Аллегри, и сказал, что обязательно нужно послушать знаменитое песнопение, будто это могло ускорить получение аудиенции у папы.
Правда, теперь Леопольд сомневался, так ли уж нужна ему аудиенция у папы Клемента XIV, хотя это и могло произвести впечатление на Шраттенбаха, а от него зависело получение разрешения на заказ для Миланской оперы. Леопольд до сих пор ничего не сообщил архиепископу, между тем прошел уже месяц, как он подписал контракт. Всего месяц, а сколько произошло за это время благоприятных событий.
Эта мысль вернула Леопольду прежнюю уверенность, и, когда они подъехали к собору, план действий уже был готов. Стоявший на карауле швейцарец, на которого произвели впечатление отличные манеры и одежда Леопольда, показал ему, как пройти в Сикстинскую капеллу. Поманив за собой сына, Леопольд отправился по лабиринту коридоров и вошел в капеллу с видом настоящего придворного, и, хотя у него не было приглашения, никто не посмел остановить столь важное лицо. Служивший службу папа Клемент XIV находился возле алтаря, и Леопольд, присмотрев укромный угол, направился туда. Он сказал Вольфгангу, чтобы тот внимательно слушал «Мизерере» и даже, если сможет, записал его.
Это «если сможет» особенно рассердило Вольфганга. Неужели Папа все еще в нем сомневается? Он сел и стал внимательно слушать, не обращая внимания ни на стены, расписанные Микеланджело, ни на пышность, с какой была обставлена месса. Мелодия была по-своему логична и выдержанна, она развивалась стройно и закономерно и без труда запоминалась. Еще вначале Вольфганг увидел, что «Мизерере» будет исполнять девятиголосный хор и про себя поделил его на два хора в четыре и пять голосов. Когда же в финале все девять голосов слились воедино, это было естественным завершением вещи. Вольфганг постиг структуру произведения, отличавшегося внутренней цельностью, и к концу отчетливо держал в голове все произведение. Он поступал так теперь со всеми собственными сочинениями и был немало удивлен, когда Папа, сам попросивший его записать «Мизерере» по памяти, пришел в совершенный восторг и написал Маме: «Как тебе известно, знаменитое «Мизерере» столь высоко чтится в Риме, что музыкантам капеллы под страхом отлучения от церкви запрещается выносить ноты, переписывать их или давать кому бы то ни было. Но у нас уже есть партитура «Мизерере», и все это благодаря Вольфгангу, который записал музыку по памяти совершенно точно, до единой нотки, и можно было бы прислать тебе ее в Зальцбург вместе с этим письмом, да она нужна здесь нам самим. Но мы обязательно привезем партитуру домой, потому что, поскольку это одна из свято хранимых тайн Рима, мы не можем допустить, чтобы она попала в чужие руки, и тем навлечь на себя церковную кару».
На следующий день – это был страстной четверг – во время обряда омовения ног в соборе св. Петра Леопольд уверенно прошел через глазеющую толпу прямо к столу, за которым восседали кардиналы. Беглость, с какой он говорил по-итальянски и по-немецки, его роскошная одежда, гордая осанка, а также красивый и дорогой костюм Вольфганга из розового муара и тафты и торжественный тон, каким наемный лакей просил солдат швейцарской гвардии расчистить им путь, позволили ему с легкостью осуществить свой план. К немалому удовольствию Леопольда, многие решили, что Вольфганг – иностранный принц, путешествующий со своим воспитателем. Когда они миновали последнюю цепь папской гвардии, их с поклонами провели к кардинальскому столу.
По наущению Леопольда Вольфганг остановился подле кардинала Паллавичини, которого они узнали по портрету, висевшему в портретной галерее на вилле фельдмаршала. Уверенные манеры мальчика привлекли внимание кардинала, он поманил Вольфганга и спросил:
– Будьте любезны, скажите мне, кто вы такой?
– Вольфганг Амадео Моцарт.
– А, значит, вы тот знаменитый мальчик, о котором так много пишут?
– А вы кардинал Паллавичини?
– Да, я кардинал Паллавичини. А почему вас это интересует?
– Ваше преосвященство, у нас есть к вам письмо от его высокопревосходительства фельдмаршала Паллавичини, и мы хотим засвидетельствовать вам наше почтение.
– Он мне писал о вас.
В это время начался обряд омовения ног, и кардинал предостерегающе поднял руку, однако тут же знаком указал Вольфгангу оставаться подле него. Когда папа закончил обряд омовения, кардинал сказал:
– Я хочу послушать вашу игру сразу после страстной недели.
Кардинал отпустил его, и Вольфганг, чувствуя, что большего сейчас не добьешься, каковы бы ни были Папины соображения на этот счет, преклонил колена перед кардиналом и поцеловал ему руку, а тот похвалил его за благочестие.
Леопольд был весьма расстроен тем обстоятельством, что на страстной неделе нельзя будет устроить ни одного выступления, однако, узнав, что кардинал выразил желание послушать Вольфганга спустя несколько дней, снова приободрился. Концерт состоялся в палаццо князя Хиджи, который пригласил самых знаменитых людей в Риме, и программа концерта была составлена Леопольдом в соответствии со вкусом кардинала Паллавичини. Паллавичини горячо аплодировал Вольфгангу.
– Господин Моцарт, – сказал он, – я в одинаковой степени поражен благочестием и мастерством вашего сына; должен сказать все же, что папа римский редко приглашает к себе музыкантов-виртуозов.
– Ваше преосвященство, я не смею и мечтать об этом.
– Тем не менее таково ваше желание, или я не прав? – Ваше преосвященство, я тронут до глубины души вашей заботой.
– Быть может, в ближайшие несколько месяцев мы сумеем чего-нибудь добиться для вас у его святейшества.
– Через две недели мы должны выступать в Неаполе.
В разговор вмешался Христофори, один из папских певчих. Он не мог поверить, чтобы кто-то сумел по памяти записать «Мизерере», и попросил Вольфганга показать ноты. Гости кольцом окружили Вольфганга и Христофори, подошел даже слегка нахмурившийся кардинал.
У Леопольда упало сердце – а вдруг кардинал рассердится! Но Вольфганг, казавшийся таким маленьким рядом с огромным папским певчим, спокойно протянул ему партитуру.
– Тут не должно быть ни одной ошибки, – сказал он. При полном молчании остальных Христофори внимательно изучил партитуру.
– Неужели он действительно не ошибся ни в единой ноте? – спросил кардинал.
– Ваше преосвященство, партитура абсолютно правильна.
– Ваше преосвященство, – произнес Леопольд, – обещаю вам, что никто ее не увидит.
Но кардинал властным жестом остановил его.
– Эта партитура не такая уж тайна, – сказал он, – ее копии есть у испанского короля, у императрицы Марии Терезии и у падре Мартини.
Затем кардинал обратился к Вольфгангу, и Леопольд с испугом ждал, что ответит сын.
– Мальчик, разве ты не знал, что партитуру «Мизерере» запрещено выносить из капеллы?
– Запрещено? Как же можно запрещать музыку? Ваше преосвященство, это такая прекрасная и благочестивая музыка, все должны услышать ее. Ведь я ее правильно записал?
– По-видимому, да. – Фельдмаршал и граф Фирмиан нисколько не преувеличили очарование и ум мальчика, подумал кардинал. Он повернулся к Леопольду и сказал:
– Возможно, когда вы вернетесь из Неаполя, его святейшество сумеет вас принять, хотя на музыку времени у него обычно совсем не остается.
И он удалился в сопровождении свиты священников, секретарей, лакеев и камердинеров.
Леопольд отложил поездку в Неаполь, потому что многие знатные особы, чьего покровительства следовало домогаться сами изъявили желание послушать игру Вольфганга. В течение следующих двух недель Моцарты дали целый ряд концертов и заработали столько денег, что их хватило бы на дорогу в Неаполь и обратно.
Но особенно лестным оказался заказ на сочинение оперы, предложенный Флоренцией, а затем и Римом. С великим сожалением Леопольд отклонил эти предложения. Перед самым отъездом в Неаполь он написал наконец Шраттенбаху, чувствуя, что больше откладывать нельзя. Он особо подчеркнул, что папа Клемент XIV скоро предполагает дать им аудиенцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107