Командование не желало, чтобы соотечественники знали правду о войне. В последнем письме, которое получила Лари, Ник сообщал, что, проснувшись однажды утром в своей палатке, он обнаружил оба свои фотоаппарата «Никон» разбитыми вдребезги.
«Тут есть парни, которые не понимают, что я пытаюсь спасти их жизни, показывая то плохое, что продолжает твориться во Вьетнаме, – объяснял он. – Они думают, что я поддался влиянию врага. Но то, что я делаю, важно, поэтому я просто куплю новый фотоаппарат в следующий раз, когда буду в Сайгоне».
Первые два месяца после того, как его письма перестали приходить, Лари не приходило в голову, что с ним случилась беда. Ведь были и другие долгие перерывы. Но когда одно из ее писем вернулось обратно со штампом «невозможно передать по назначению», Лари встревожилась. Она попыталась связаться с отцом Ника, но Орна-старшего было трудно поймать, так как он постоянно курсировал между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. На записки, которые она оставляла для Берни в его фирме, ответа также не последовало. У нее появились опасения, а потом и уверенность в том, что Ник убит, а его родители предпочли избежать дополнительных страданий, которые принесли бы им ее соболезнования. Хотя Лари и ощущала эту потерю, она никогда не оплакивала Ника. Она была готова к этому с того самого вечера, когда познакомилась с ним.
И вот теперь он сидел здесь, потягивая пиво, снова скрыв глаза за темными очками, больше похожий на какого-нибудь таинственного солдата удачи, чем на того молодого человека, с которым у нее состоялась короткая встреча несколько лет назад в Ньюпорте.
По будним дням «Трамвай» работал до полночи, однако начался сильный снегопад, и количество посетителей сократилось. Поэтому управляющий объявил, что они закроются рано. Когда Лари отправилась за своим пальто, ее охватило чувство неловкости: она не знала, что ей делать с Ником. Чего он ожидал от нее после долгого отсутствия?
Когда она подошла к его кабинке, он был погружен в чтение книжки в мягком переплете – какой-то брошюры о войне.
– Я могу идти, – сказала она.
Ник засунул книгу в куртку, поднялся, не сказав ни слова, и они вышли в ночь, покрытую белой пеленой. Некоторое время они брели в молчании, подавленные пропастью, которая разделяла их и которую необходимо было преодолеть. Открыв когда-то в письмах друг другу душу, теперь им, похоже, было нечего сказать.
– Хочешь выпить кофе или еще чего-нибудь? – спросил он наконец.
– Давай просто погуляем!
Теперь Лари не возражала против холода. Ей нравилось идти под снегом, на фоне которого, как ей казалось, будет легче разглядеть новые истины.
– Так, значит, ты думала, что я погиб? – спросил он по прошествии еще одной минуты.
Казалось, его слова были предназначены для того, чтобы дать выход ее ярости.
– Черт побери, Ник, а что еще я могла подумать? Я даже не смогла узнать у твоих родителей…
Он перебил ее:
– Они защищали меня. Может быть, им не следовало этого делать… Но я не хотел, чтобы ты знала, как плохи мои дела.
– Как плохи? – эхом повторила она.
Очевидно, он запретил своим родителям общаться с ней. Она пристально всматривалась в его лицо. С обледеневшими хлопьями снега на щеках, с ободками из снежинок вокруг глаз он казался призраком. Словно избегая ее взгляда, Ник отвернулся и пошел дальше.
Лари поспешила вслед за ним.
– Что случилось, Ник?
Он сгорбился и сильнее натянул на себя куртку, будто защищаясь от ее вопроса.
– Ради Бога, зачем же ты пришел, если не можешь поговорить со мной?
Ник снова остановился и повернулся к ней лицом.
– Я здесь потому, что никого в целом свете не люблю так, как тебя, Лари.
Он мягко взял ее за руки и посмотрел на нее с такой нежностью и страстью, что ей не оставалось ничего другого, как подчиниться.
– Можешь ли ты представить себе, как много для меня значило, – произнес он хриплым от волнения голосом, – как много значит для любого мужчины там – когда есть кто-то, кто ждет тебя, к кому можно вернуться.
Было еще слишком рано начинать выяснять отношения. Она только выразила свое согласие кивком.
– Может быть, я внушил себе, что ты тоже неравнодушна ко мне. Мне так хотелось увидеть тебя… И как только я смог, я пришел сюда.
Спустя некоторое время Лари сказала:
– Если ты действительно любишь меня, как ты мог допустить, чтобы я подумала, что никогда больше не увижу тебя?
Ник глубоко вздохнул.
– Ты еще не замерзла? – спросил он. – Потому что рассказ будет долгим.
– Проводи меня домой! По дороге все и объяснишь.
Война, начал он, превзошла все их худшие ожидания. Многие американские солдаты находили утешение в той или иной форме иллюзий. Одни пытались размыть границы реальности с помощью наркотиков, другие жили только ради удовольствий, получаемых в публичных домах Сайгона, и пьянствовали, чтобы стереть в памяти то, что происходило между увольнительными.
– Но я никогда не увлекался ни наркотиками, ни девицами из баров, ни самообманом, – сказал Ник. – Я не хотел потерять связь с реальностью, и способ, который я нашел, чтобы держать правду в фокусе – в буквальном смысле этого слова заключался в том, что я фотографировал ее. Ты уже знаешь, что мое увлечение начало создавать мне в армии проблемы.
И Ник рассказал о том, о чем уже писал ей в последнем письме: он купил новый фотоаппарат, и снова начал снимать. Несколько дней спустя его включили в состав группы, которая должна была вести обычное патрулирование в джунглях. Отряд попал под огонь снайпера. Идя по его следам, они подошли ко входу в пещеру. Солдаты сделали несколько выстрелов, надеясь заставить снайпера сдаться, но ответного огня не последовало. Пещера, казалось, была пуста. Солдаты уже приготовились бросить гранаты в зияющую темноту, чтобы расчистить себе путь.
– Я стал спорить с ними. Я не знал, что было там, внутри. Может быть, склад боеприпасов для партизан или командный пост, где мы могли найти вражеские карты. Лейтенант, командовавший нашим патрулем, не хотел, чтобы мы шли в эту дыру, пока не убедится, что это безопасно.
В этот момент Ник умолк. Лари повернулась и посмотрела на него. По выражению его лица она поняла, что ей следует проявить терпение. Чтобы пережить это вновь, он должен сам задавать темп своего рассказа.
К тому времени они уже дошли до Тэйер-стрит, но вместо того, чтобы возвратиться домой, она повернула на Уотерман-стрит, которая круто поднималась в гору через Проспект-парк к тому месту, откуда открывался вид на город. Наконец Ник продолжил свой рассказ тихим голосом:
– Внутри пещеры мы обнаружили пятерых вьетнамцев. Наши выстрелы и крики их так напугали, что они боялись выйти из своего убежища. Среди них была девочка, лет тринадцати-четырнадцати с личиком ангела и длинными шелковистыми волосами. Остальные были мальчики. Один только начинал ходить, а старшему было около десяти лет. Вероятно, это была семья, и они ожидали, что кто-нибудь придет за ними, возможно, снайпер. Три мальчика и девочка лежали на земле в конце пещеры и казались спящими. В этом замкнутом пространстве контузии от взрыва гранаты оказалось достаточно, чтобы убить их.
У Лари перехватило дыхание, и глоток холодного воздуха, который она резко втянула в себя, действительно на секунду заморозил сердце у нее в груди. Она снова бросила взгляд на Ника, который пристально смотрел вперед, вглядываясь в ночь, и увидела в его глазах нестерпимую боль, которую ей захотелось остановить. Но его слова продолжали литься с такой отчаянной силой, что она поняла: для Ника будет лучше выговориться.
– Всех, кроме одного мальчика. Наверное, он хотел выглянуть наружу, и в него попало столько осколков, что они практически разорвали его маленькое тельце пополам. Не было никакой надежды спасти малыша, но он так мучился! Поэтому лейтенант… он… – в том месте Ник на мгновение смолк, – он взял ружье и сделал то, что обычно делают с животными, чтобы прекратить их страдания.
Лари не могла слушать это. «Не надо больше!» – хотелось ей крикнуть. Но если бы она прервала Ника, то никогда не узнала бы, как ему было плохо, и не смогла бы по-настоящему установить с ним контакт. Она не отрывала глаз от чистого, свежего снега и молчала.
Все солдаты в отряде были в ужасе от содеянного, сказал Ник. Чтобы полностью уничтожить следы преступления и выжечь его из памяти, они не просто сожгли мертвых, но и устроили из их тел погребальный костер.
Ник прошел через все это точно так же, как и другие члены патрульного отряда. Но он достал из своего ранца фотоаппарат и сделал несколько снимков: пылающий погребальный костер, лица людей, наблюдавших, как он горит. Все остальные были слишком ошеломлены, чтобы протестовать.
– Когда все было кончено, мы взяли себя в руки и тронулись в обратный путь через джунгли, – продолжал он. – А после этого что-то ударило меня, и я так никогда и не узнал, что это было.
Когда Ника доставили в полевой госпиталь, он был в таком плохом состоянии, что никто не надеялся на его выздоровление. По официальной версии, вьетнамские снайперы, все еще наводнявшие джунгли, выстрелили ему в спину, плечо и ногу, а кроме того, бросили гранату, которая вызвала у Ника такую тяжелую контузию, что он пролежал в коме одиннадцать недель.
– Но, разумеется, все это было в рапорте, поданном лейтенантом… А мне он не раз говорил, что терпеть не может мои фотографии.
И только когда Ник иронически усмехнулся и прибавил, что фотоаппарат, который был при нем тогда, так никогда и не был найден, до Лари дошло, что именно он хотел сказать ей.
Она повернулась и недоверчиво посмотрела на него.
– Неужели ты действительно думаешь?..
– Им не хотелось снова увидеть все это на фотографиях. Особенно самих себя. И они боялись их публикации.
Они приближались к вершине холма, и Лари увидела впереди широкую фигуру человека, который неподвижно стоял за тончайшим занавесом падающего снега. В голове у нее мелькнула дикая мысль, что кто-то, возможно, все еще преследует Ника, чтобы заставить его умолкнуть навсегда, и страх пронзил ее, словно молния. Но потом она поняла, что это всего лишь статуя основателя род-айлендской колонии Роджера Уильямса, отмечавшая самую высокую точку парка. И все же события, о которых рассказал Ник, потрясти ее.
– А что случилось с другими солдатами из того патруля?
– Не знаю. Если их не ранило, значит, они завершили свой обход и направились домой.
– И это все? Ты не стал выдвигать никаких обвинений?
– Честно говоря, Лари, у меня не было никаких доказательств, чтобы опровергнуть официальную версию. Может быть, поэтому я и оказался в госпитале, хотя никто представить себе не мог, что я выживу.
Весь ужас и жестокость происшедшего с новой силой нахлынули на Лари, и ей захотелось утешить его. Она прижалась к нему и обхватила его руками.
– Как это ужасно для тебя, Ник! Мне так жаль…
– Тебе? А о чем тебе жалеть?
– Что ты страдал… что я сердилась на тебя…
Но Лари не смогла сказать ему самого главного, что она не способна испытывать к нему такие чувства, которых он ждет от нее.
Его рука гладила ее волосы.
– Я поступил неправильно, не дав тебе знать об этом раньше. Но даже выйдя из комы, я еще долго, очень долго оставался развалиной – нечеткое зрение, частичная глухота. Я не хотел, чтобы ты жалела меня, чтобы это стало частью наших с тобой отношений. Я боялся встречаться с тобой, пока снова не буду в порядке. На это ушло много времени. Пару лет я выполнял случайные работы – только для того, чтобы укрепить здоровье, – и путешествовал, чтобы продолжать заниматься фотографией. И вот теперь я выздоровел – на сто процентов.
– Это же просто чудесно, Ник!
И она быстро поцеловала его.
– Я мечтал об этом!
Когда Ник снова наклонился к ее губам, Лари не смогла отказать ему. И нежное тепло, которое она ощутила одновременно с прохладными прикосновениями снежных хлопьев, опускающихся на ее щеки и брови, было более приятным, чем она ожидала.
– Это даже лучше, чем в мечтах! – тихо произнес он.
– Ник, я ужасно счастлива, что ты вернулся и полностью поправился. Но все это не так…
– Я знаю. Тяжело, когда на тебя сваливаются вот так неожиданно, словно гром среди ясного неба. Но я пришел не для того, чтобы предъявить какие-нибудь требования, Лари. У меня все в порядке, и я не нуждаюсь в любви или сочувствии, чтобы выздороветь. Мне нужно было только увидеть тебя. Если не воссоединиться там, где мы расстались, то хотя бы начать все заново.
Он разжал свои объятия и отпустил ее, словно желая подчеркнуть, что больше ничего не просит.
– Идем! Давай вернемся ко мне домой! Там есть диван, на котором ты сможешь поспать…
– Нет, спасибо. Я уезжаю.
Лари была ошеломлена.
– Прямо сейчас?
Он улыбнулся ей.
– У меня уже есть где остановиться, Лари – в Ньюпорте. «Ветры в дюнах» большую часть времени пустуют. Мне нужно уединение, чтобы выполнить кое-какую серьезную работу.
– Ник, тебе придется добираться на попутных машинах…
Тут он впервые рассмеялся.
– Я оставил свой автомобиль напротив кафе, где ты работаешь. Ведь ты хотела прогуляться по снегу, не правда ли? Идем, я отведу тебя домой, а потом заберу машину.
И он начал спускаться с холма.
Лари улыбнулась. Что она подумала о нем? Что он – бродяга, скитающийся по стране, пропащий человек. Но внешний вид бывает обманчив.
– Ты упомянул, что взялся за работу.
– Я устроил себе фотолабораторию и печатаю там коллекцию моих лучших снимков.
– Для книги?
– До книги еще далеко. Просто я хочу получить работу фотокорреспондента, чтобы меня отправили обратно.
Она резко остановилась.
– Во Вьетнам? И это после того, что случилось?!
– Именно потому, что это случилось.
Ник обнял ее одной рукой и повел дальше вниз по склону холма.
– Война продолжается и продолжается. И она так или иначе задевает всех нас. Чем больше я буду показывать ее, тем скорее она закончится.
Лари хотелось сказать ему тысячу слов, привести тысячу аргументов… Но Ник, казалось, был непоколебим в своем решении. В молчании они дошли до дверей ее дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77