.. Из семнадцати дел первоклашек - у
тринадцати родители лишены родительских прав, у
одного мать в тюрьме... Детей осиротило не лихо-
летье, не война. Пьянство.
Личные дела воспитанников так и останутся лежать
в этом сейфе в деревянном доме. Не надо, незачем
им брать с собой в самостоятельную жизнь акты обсле-
дований, решения судов и официальные письма, кото-
рые рассказывают, откуда их забрали.
<...В квартире грязь, печь нетоплена, продуктов
нет... Ни у одного ребенка нет необходимого белья,
одежды, обуви...>
<...Мать имеет четырех детей, все от разных
отцов, ведет разгульный образ жизни, пьянствует. В ее
доме собираются ежедневно разгульные компании, а
дети ходят в рваной одежде, часто голодные. Их кор-
мят соседи, а частенько они сдают бутылки, покупают
хлеб и едят прямо на улице...>
<...Ребенок К., пяти лет, голодный бродит по дерев-
не в поисках своей матери, которая в это время спит
где-то пьяная...>
<...Девочка Н. больна гастритом и холециститом,
что является следствием плохого питания и недоеда-
ния, не посещала школу, неопрятная...>
<...В квартире М. - грязь и холод, на кровати маль-
чика отсутствовало постельное белье. При опросе со-
седей было установлено, что, когда М. просил дома
есть, его выгоняли на улицу или запирали в подвале.
Из-за пьянок и дебошей последнее время М. не ночует
дома...>
Я отрываюсь от этих бумаг, чтобы взглянуть в окно,
где березы еще светлей на яркой хвое леса, обступив-
шего интернат со всех сторон. Для того чтобы читать
эти личные дела, нужно... Не знаю, что нужно, чтобы
спокойно читать, как взрослые рушат свои жизни, то-
пят их в вине и грязи и тянут туда же детей.
В одно окно виден по-особому величественный си-
бирский лес, а в другое - полтора этажа вот уже два
года возводимого нового корпуса и вход в столовую.
Попадают туда через полуразрушенное здание, кото-
-5 17
0781 I>.:
\ш-.......
рое мешало строительной площадке. В этом полуот-
кушенном бульдозером доме остался пролом от двери.
К ней в нормальное - готова была написать слово
<мирное> - время вело бы ступенек семь-восемь,
А сейчас ступенек нет, и на пролом уложены само-
дельные сходни, как на том пароходе, который подхо-
дит к селу. Только на пароходе - еще и поручни, а
здесь поручней нет. Сходни вверх, сходни вниз. Три-
ста детей балансируют на них достаточно умело.
- И вы тоже входите по этим дощечкам? - спра-
шиваю я одну из воспитательниц, а она отвечает:
- Ну.
По-местному это утверждение. И в этот момент я
вижу, как в проеме появляется другая воспитательница
и бочком, опасливо сходит, снисходительно ведомая
мальчиком лет десяти.
Но что досочки, что я к этим досочкам-сходням
привязалась, если я уже прошла по интернату. По тем
двум спальным корпусам, которые и должны заменять
приехавшим сюда детям дом. В новой, недавно по-
строенной школе они учатся, а в этих двух старых де-
ревянных корпусах живут. В выбитых окнах спален -
фанера, в одном окне на втором этаже корпуса для
девочек вместо стекла - старое зимнее пальто в зе-
леную клеточку, в другом - деревянный сборчатый
щит. Искореженные, словно изгрызанные, двери, раз-
битые рукомойники. Платья в комнатах у девочек ви-
сят по стенам на гвоздиках, под потолком - голые
лампочки. Столы только в нескольких комнатах, стуль-
ев - два-три на десять кроватей. В одной из мальчи-
ковых спален одна тумбочка на девять человек.
- Куда же они кладут личные вещи? - спрашиваю
я воспитательницу.
- А какие у них личные вещи? Им и прятать нечего.
Правда, кровати застелены новыми покрывалами и
подушки лежат <по форме>, а по стенам у девочек,
закрывая осыпавшуюся штукатурку, висят - тоже но-
вые - <ковровые изделия>, как они называются во
всех официальных бумагах. А в жизни - это тканые
накидки на диваны. Но и они не скрывают какого-то
не сегодняшнего, почти бутафорского, почти театраль-
ного, как это ни кощунственно звучит, убожества.
В восьмом классе уроки литературы ведет Алек-
сандр Петрович, бывший воспитанник детского дома,
ушедший из обычной школы, <потому что я здесь нуж-
нее>. Быстрый, тонкий, он заходит в класс и артисти-
ческим жестом сажает ребят:
- Я рад вас видеть, друзья мои.
Восьмиклассники отвечают на анкету, ее последний
вопрос: <Что бы ты изменил в интернате?> Александр
Петрович - мне: <Боюсь, ваши надежды не оправда-
ются>. Листочки собраны, начинаю читать с последнего
ответа. Прочерк, прочерк, прочерк. На одном листке
написано: <Не чего ни надо>. Значит, все то, отчего
хочется кричать и бежать, звать на помощь, они прини-
мают? Считают нормой жизни, потому что иного и в ро-
дительском доме не видели?
На парте, где я сижу, лежит учебник литературы с
цитатой из Белинского о Пушкине на обложке: <К осо-
бенным свойствам его поэзии принадлежит ее способ-
ность развивать в людях чувство изящного и чувство
гуманности, разумея под этим словом бесконечное ува-
жение к достоинству человека>.
Вот оно, вот оно - самое главное. Все трагедии
родительского дома - в отсутствии самоуважения, в
потере человеческого достоинства, без которого нет
характера, нет личности. Человека нет. А как его воспи-
таешь у ребят - чувство человеческого достоинства
в этих унижающих человека условиях?
Еще в Москве, когда читала письмо, пришедшее из
Омска, выплывал очередной стереотип: ужасные пе-
дагоги, ретрограды и консерваторы. Иными люди, на
глазах которых такое творится, быть не могут. Оказа-
лось - могут. Януша Корчака знают, Сухомлинского
цитируют, на ребят не кричат, не обижают. Но вместе с
тем словно и не видят, как ребята живут, словно и не
понимают, как они жить должны. Мы и разговаривали,
как глухие. Я - об условиях, унижающих человеческое
достоинство, а они про сами условия, которые оказы-
ваются объяснимыми: электрик <гуляет>, истопник за-
пил, стекла для окон не подвезешь; сами видели, в
распутицу до Иртыша неделями не доберешься, зда-
ния старые, не приспособленные. Вот переедем в но-
вые помещения...
Мне показалось, что я нашла корни этого странного
сплава доброты и равнодушия. Они, наверное, живут
так же: разбилось стекло - фанерой, не нашли клю-
ча - выломали дверь и так и оставили с зияющим про-
ломом, разбили умывальник - заткнули дырку тряп-
кой. Наверное, это объяснение было бы самым до-
стойным. Но и оно рухнуло. Неудобно рассказывать о
домах учителей и воспитателей, где меня принимали,
об их ухоженности, обустроенности, обставленности,
И так получалось в Екатерининском, что почти все
разговоры о сегодняшнем быте интерната сходились к
тому, какими ребята сюда приехали, из каких домов их
забирали.
Значит, все в мерках отсчета. Для детей эта мерка
в том, как они жили раньше, и тогда совесть не кусает.
Все, оказывается, не так уж плохо: сыты, одеты. А свои
собственные дети, свой собственный быт, который на-
ходится в вопиющем противоречии с интернатскими
спальнями, с неуютной столовой, напоминающей худ-
шие забегаловки, с ободранным школьным актовым
залом, в счет не идут. В Екатерининском идут как бы
две жизни в двух измерениях. Одна - своя, и в ней
свои нормальные критерии, другая - детская, и в ней
критерии снижены, краски размыты. Удивительная
форма дальтонизма, в которой кроется тоже нечто
большее, чем локальное омское явление.
Конечно же, эта школа-интернат - худшее из дет-
ских заведений, которое мне довелось видеть. Но на
худших иногда четче обозначаются общие явления.
Оглянитесь на лучшие городские сооружения. Са-
мые ухоженные, с размахом построенные, обсаженные
голубыми елями, с газонами, которым позавидует лю-
бой английский парк, - не детские дома, а дома для
городской власти. Наверное, городской власти нужны
удобные кабинеты и репрезентативные помещения.
Конечно же, нужны. Как же сделать, чтобы меркой
отсчета для устройства детской жизни был всегда свой
кабинет и свой дом, а не чужой, разоренный?..
С той поры много времени утекло. Оно спрессова-
лось, и в нашей жизни очень многое изменилось.
Наверное, и строительство интерната в селе Екатери-
нинское, которое мы привычно затягиваем на годы,
окончилось, и ребята живут в новом помещении. Во
многих городах уже отданы под детские поликлиники
иные новые здания обкомов и облисполкомов. Уже и
санатории разных управлений отданы детям и детским
домам в частности. И в государственной даче, где жила
семья одного руководящего лица, оказалось возмож-
ным разместить целый детский сад. Это - приметы
иного времени. Но здания власть предержащих с мра-
морными вестибюлями так и стоят рядом с блочными
коробками интернатских зданий. И вряд ли что-то сра-
зу изменишь - даже если все мраморные вестибюли
передадут на социальные нужды. Это уже было, мы к

этому уже почти привыкли: выстриженные газоны и
щербатые мостовые рядом с детским садом. Точек от-
счета в одно мгновение не изменишь даже самым
справедливым законом. Точка отсчета - это нечто
само собой сложившееся, традиция, устоявшаяся при-
вычка.
Когда Гмайнер начинал строить свой первый дом,
ему говорили: <Вы с ума сошли, такие дома для бе-
зотцовщины>. Гмайнер отвечал церковной заповедью:
<Люби ближнего больше, чем самого себя>. У него
самого не было дома - он снимал комнату. Он не
разрешал себе потратить деньги на аренду приличного
бюро. Из сарайчика они перешли в комнату, предо-
ставленную им магистратом, в которой сидели, кроме
них, еще две общественные организации, принадле-
жащие Красному Кресту. Никто из его помощников,
включая его самого, не получали твердой зарплаты.
Он создавал свои точки отсчета. Сначала - детям. По-
том, если останется, - себе.
На себя долгое время не оставалось.
II
Еще когда строился первый дом, стало ясно, что
сумасшедшая, казавшаяся невыполнимой идея, в кото-
рую сначала никто не верил и которая набирала все
больше сторонников, обрела реальные черты. Стало
ясно, что денег хватит не только расплатиться за пер-
вый дом, но и на второй, на третий. Но Гмайнер не толь-
ко дом для детей строил - он строил систему. Он
строил первую детскую деревню, в которой его педаго-
гическая модель будет осуществлена.
Это не были виллы, это были обычные для той окру-
ги дома. Но дома и сегодня так же живописно вписаны
в горы и не выглядят ни устаревшими, ни одряхлевши-
ми. <Скупой платит дважды>, - любил говорить Гмай-
нер, Наши блочные детские учреждения - это не толь-
ко постройки нищих, это нерациональное строитель-
ство скупых.
Итак, пять домов были построены, и торжественное
открытие их состоялось 1 декабря 1950 года. Пятьдесят
детей и пять матерей-воспитательниц обрели свой дом
на том самом склоне горы, на который всего-то год с
небольшим назад карабкались Гмайнер с бургомист-
ром Кохом.
Опять ме: как много может общество, в котором
бюрократический аппарат играет не главную роль.
В апреле сорок девятого недоучившийся студент орга-
низовал благотворительное общество - через во-
семнадцать месяцев была зарегистрирована первая в
мире SOS - детская деревня.
Елена Дидль была первой матерью в первой дет-
ской деревне в Имсте. С тех пор и до конца жизни, ко-
гда она, уже выйдя на пенсию, вела хозяйство и жила
у Германа Гмайнера, ее звали мама Дидль. Хайнц
Райнпрехт, долголетний сотрудник и друг Гмайнера,
писал о ней: <Я увидел эту женщину, о которой Гмайнер
мне уже рассказывал, в первый раз. Точно такой я ее
себе и представлял: полненькая, женственная, с ясными
[-газами. Такого типа женщины встречаются иногда в
одежде медицинской сестры, в качестве акушерки, или
воспитательницы детского сада, или крестьянки на
большом крестьянском дворе, или просто прохожей
на улице, бросающейся помочь встать на ноги споткнув-
шемуся мальчишке и достающей из необъятной сумки
платок, чтобы вытереть ему слезы. Это те женщины,
возле которых чувствуешь себя спокойным. Они излу-
чают надежность. Они крепко стоят на земле. Кажется,
что они никогда не состарятся, и вместе с тем у них
пробивается уже первая седина...>
Это очень точное описание Райнпрехта можно отне-
сти ко всем женщинам, заселившим первые пять до-
мов Имста, и к тем, которые пришли вслед за ними.
И удивительного в этом ничего нет. Профессиональ-
ная и духовная общность делает похожими людей,
живущих в разных концах мира. У всех священников
спокойное и отрешенное лицо, у всех хороших врачей
внимательные глаза, на лицах истинных воспитателей
лежит печать добра и любви к детям. А здесь еще -
общность судеб: их всех одинаково обездолила война,
забрав женихов и не вернув мужей. И потери одина-
ково их не ожесточили - напротив, заставили искать
возможность приложить нерастраченное тепло и лю-
бовь. Женщины, бросающиеся вытирать слезы чужому
мальчишке, и внешне чем-то роднятся.
Гмайнер с самого начала строил не просто детскую
деревню, сообщество домов, а определенную педаго-
гическую систему. И в нее входило главное: отбор ма-
терей-воспитательниц. Стройной, педагогически обос-
нованной, научно подкрепленной методикой, которая
и сегодня действует, она стала позже. А совсем на пер-
вых порах Гмайнер действовал на уровне здравого
смысла, своих нравственных критериев, которые его ни-
когда не подводили.
Он старался найти морально и душевно чистых жен-
щин, ценя эти качества так же, как и физическое здо-
ровье. Легкой жизнь в детской деревне быть не обе-
щала. Сам Имст лежал внизу, и ходить туда за покупка-
ми надо было пешком. Вниз - под гору. Обратно -
шесть километров в гору. Правда, булочник и торговец
молоком приезжали сами,
- А это да еще картофель и была наша основная
еда. Утром искусственный кофе, хлеб и маргарин.
Я не столько намазывала маргарин, сколько смазыва-
ла. В неделю я покупала 18 кило черного хлеба, в
день - пять литров молока. У меня было восемь школь-
ников. До школы - сорок пять минут пешком в одну
сторону. На обед - домой и снова в школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26