Е.С .Брускова
С миру
по шиллингу.

Педагогический
ФАКУЛЬТЕТ Издается
с 1964 г.
1992/1
Е С. Брускова
С миру
по шиллингу
МОСКВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО
<ЗЦАНИЕ> 1992

Вроде бы все хотят сегодня реорганизовать нашу застывшую систе-
му казенных детских домов, где все построено на порядке, а не на люб-
ви к ребенку. Но пока не получается. Нет опыта, нет моДели, нет, как
многие считают, денег.
В этой книге ответ на те вопросы, которые мы задаем, кому
не известный нищий студент Герман Гмайнер в голодной послевоенной
Австрии, обратившись к народу, сумел утвердить свою модель детско-
го дома с семейным воспитанием и в стране и позже во всем мире.
Она о прекрасном сплаве гуманной педагогической модели и
поддержке народной.
Сумеем ли мы воспользоваться этим опытом?
Рассчитана на широкий круг читателей.
1103020500
ISBN 5-07-002188-5
ББК 74.9
c Брускова Е. С., 1992 г.
Герман Гмайнер знал, что уходит. Уже был у его
больничной постели пастор, совершивший асе полага-
ющиеся обряды. Уже не осталось сил бороться с бо-
лезнью, и обычно тяжелая и крепкая рука, которую
держал его воспитанник, ученик и преемник дела всей
жизни, стала совсем легкой. Но хватило еще секунд,
чтобы открыть глаза и сказать Хельмуту Кутину самые
последние слова: <Будь добр к матерям>.
Герман Гмайнер при жизни часто возвращался в
свое раннее детство, к тем последним минутам, когда
детей собрали у кровати умирающей матери. Он так
писал об этом: <Моя мать после рождения ее девято-
го ребенка, моего брата Антона, тяжело заболела. За
несколько часов до ее смерти нас, братьев и сестер,
собрали у кровати умирающей. Около нее был мой
отец. Но он тотчас же вышел. Мы не должны были ви-
деть его горя. Мои старшие братья и сестры плакали.
Мы, маленькие, еще не знали, что такое смерть. Моя
мать сказала: <Будьте добрыми, дети>.
Его мать последние слова обратила к своим детям.
У Германа Гмайнера никогда не было собственных де-
тей, и были тысячи ребятишек во всем мире, которые
называли его отцом, которые считали его своим стар-
шим другом, духовным отцом.
Никто не мог собрать у постели Гмайнера всех его
воспитанников, детей, которых он спасал от голода,
заброшенности, нищеты, жестокости, которым он воз-
вращал тепло домашнего очага, достойные условия
жизни и возможность учиться. Их за годы его подвиж-
нической жизни было слишком много. И говорили они
на всех языках и наречиях мира.
Но в тишине больничной комнаты в Инсбруке, куда
заглядывали уже не радующие его зеленые ветки де-
ревьев, в последнюю минуту своей жизни он так же, как
и его мать, как всякий отец, думал об остающихся де-
тях. Об их спокойствии, благополучии и счастье. По-
этому он, бессознательно повторяя слова матери, и ска-
зал Хельмуту: <Будь добр к матерям>.
Гмайнер не случайно так часто говорил и писал о
своей матери, которую он по малолетству и запомнить
по-настоящему не мог. Но воспоминания старших, рас-
сказы отца оживали и становились его собственными.
И окрашены они были горьким и непреходящим (уди-
вительно, даже в зрелом возрасте!) чувством утраты.
Дружная семья, справедливый и почитаемый отец, стар-
шая сестра, заменившая младшим мать, а чувство это
не проходило. И даже то немногое, что помнилось,
оказывалось потом, во взрослом состоянии, важным и
значительным.
Он не случайно так часто возвращался в свое дет-
ство, потому что все его дальнейшие идеи, их простота
и глубина, их жизнеспособность, их демократичность
и человечность - оттуда. Из далекого детства в ме-
стечке Альбершвенде в земле Форальберг в той части
Австрии, где крестьяне говорят на диалекте, который
скорее поймет швейцарец за недалекой границей, чем
немец.
Считалось, что у форальбергцев, еще в XV веке
основавших в этих местах крестьянскую республику со
своим органом управления - ландтагом, был особый
характер. Как писал один из исследователей истории
этой земли, <их отличали стремление к свободе, вы-
сокое чувство ответственности и независимости>.
Отец Германа Гмайнера, тоже носивший имя Гер-
ман, не только обладал всеми этими качествами, но и
уважал их в своих детях. После смерти жены, разде-
лявшей с ним многие обязанности и заботы нелегкого
и небогатого крестьянского хозяйства, ему пришлось
пригласить в дом дальнюю родственницу. Отцу каза-
лось, что это лучший выход: кто будет смотреть за
маленькими, за только что появившимся на свет малы-
шом? Но дети, как потом вспоминали старшие, не на-
шли с ней общего языка. И тогда они, считая, что с
родственницей мира в доме не будет, решили погово-
рить с отцом. Старшие обещали вести дом и смотреть
за маленькими сами. Отец согласился. Отец, которому
было тогда сорок пять, согласился и на другое усло-
вие детей: не приводить мачеху.
С тех пор матерью младшим стала старшая се-
стра - шестнадцатилетняя Эльза. Как все говорили,
она терпением, ровным характером и добротой очень
походила на мать. Уже взрослым человеком Гмайнер
вспоминает это время:
<Моей сестре Эльзе выпала обязанность перенять
роль моей матери. В ее шестнадцать лет она была,
пожалуй, слишком молода для такой огромной ответ-
ственност1ч. Но ей было тем легче вживаться в эту роль,
чем отчетливей она понимала, какое благое дело совер-
шает для нас всех: братьев, сестер и нашего отца.
Долги, с которыми мы должны были рассчитаться, тя-
желая работа, которую надо было выполнять, бедность,
которую мы переживали, оказались не в состоянии
расшатать наши семейные связи. Именно поэтому уда-
лось нам утвердиться в новой жизни и вновь укрепить
разрушенный дом...
Мы научились жертвовать многим ради любви друг
к другу. Мы помогали друг Другу одолеть жизнь, кото-
рая не в последнюю очередь из-за экономического
кризиса конца двадцатых годов становилась все труд-
ней и трудней>.
Герман рос крепким здоровым мальчиком, он умел
справиться с любой крестьянской работой: косить тра-
ву, пасти скот, доить коров, готовить на продажу масло
и сыр. Он любил эту простую и вечную работу свобод-
ного хЬзяина своей земли, который сам отвечал за
беды и неурожаи, но и сам же распоряжался своим
временем, своими доходами.
Он любил горы, у которых приютился Альрершвен-
де, сосновый и еловый лес, пахнувший пряно и сладко,
он любил альпийские луга с их разнотравьем летом и
укутанные снегом склоны гор, с которых лихо съезжал
на лыжах. Если выдавалось свободное время, он ухо-
дил в горы, уже в детстве любя эти часы одиночества.
Или просиживал часами под главной достопримеча-
тельностью Альбершвенде - липой, которой было во-
семьсот лет. Он рано задавался мыслями о смысле
жизни, о добре и зле, Герман, как и все в семье, был
воспитан католиком. Он получал у школьного учителя
религиозные книги, где искал ответа на вопросы, му-
чавшие его с детства. Позже он вспоминал: <Будьте
добрыми, дети>, - сказала моя мать, прежде чем про-
ститься с нами навеки. Все мое юношество меня зани-
мали вопросы: <Как остается человек добрым? Как ста-
новится он добрым? Что такое доброта? Как творить
доброту?> Местную школу он закончил в 1934 году.
Для того чтобы учиться дальше, ему пришлось уехать
из Альбершвенде в соседний городок.
Жизнь семнадцатилетнего гимназиста не была лег-
кой. Он вставал в пять часов утра, чтобы в шесть при-
служивать в церкви. Небольшие деньги, полученные за
это, покрывали плату за комнату. Стипендии, получен-
ной от католического благотворительного фонда Кари-
тас, не хватало на остальные расходы, и он, отказы-
ваясь от любой помощи из дома, прирабатывал еще
частными уроками.
О c
>
-/

/ О

Уже тогда Герман знал, что его предназначение -
помогать людям. Врач? Судья? Учитель? О роли слу-
жителя церкви при всей своей религиозности он нико-
гда не думал. Уже тогда Герман замахнулся на помощь
человечеству в решении <больших и запутанных про-
блем>. Он искал в книгах и церковном учении ответа на
вопросы, которые оставались без ответа.
Австрии как государства уже не существовало.
С 1938 года она была присоединена к гитлеровской
Германии. В воспоминаниях друзей Гмайнера, в запис-
ках самого Гмайнера эта проблема вроде бы добро-
вольно присоединившейся и вместе с тем полуоккупи-
рованной страны не возникает. Правда, в одном из пи-
сем того времени Гмайнер замечает: <Ты же знаешь,
у нас сейчас все германизировано. И это не делает
жизнь радостной>.
В официальной пропаганде того времени слово
<мир> употреблялось достаточно часто, но путь к это-
му мирному будущему под руководством <великой
Германии> лежал через огонь и кровь. Герман Гмайнер
в душе своей отрицал и то и другое. Но призыв в армию
не миновал и его.
Потом, уже взрослым человеком, он вспомнит, с
каким настроением вступил в эту войну. Наверное,
что-то в этих строках окрашено поздним временем и
прозрением. Но, даже учитывая это, они говорят о
двадцатилетнем Гмайнере многое:
<То, что меня не захватил угар войны и побед, не
было моей заслугой. До того как я мог бы им заразить-
ся, мой брат Йодок пал во Франции. Все во мне про-
тивилось его смерти и прежде всего противилось тре-
бованию перенести скорбь о нем с гордостью преуве-
личенного пафоса любви к отечеству. Я был подавлен
скорбью. И я обещал ему, моему мертвому брату, не
дать себя подчинить духу того времени и, несмотря
на все, идти собственной дорогой>.
Дорогу, правда, он прошел общую. Ему досталась
вся долгая война. И ранения, после которых удавалось
побывать дома, где уже получили извещения о гибели
двух старших братьев. В один из отпусков Герман пи-
шет другу: <Я пишу тебе из дома, освобожденный от
всех тягот нашего времени и от моих личных страда-
ний. Я пишу тебе с того кусочка земли, который навсе-
гда останется для меня более святым, чем какое-нибудь
другое место мира. Счастье мне приносят только мои
родные горы, моя жизнь дома и наш дом, наша светлая
комната>.
Гмайнер не был бунтарем. Он выполнял свой во-
инский долг так, как делал все в жизни - ответственно,
Но потом, в мирной жизни, он никогда не вспоминал
о боях, не любил рассказывать военные подробности.
Вспоминал друзей, тяжесть пережитого, потери. Он
был с войсками и в России. Наверное, солдату ар-
мии завоевателей приходилось сталкиваться не с
самым дружелюбным к себе отношением, но он
часто повторял, что русские - терпеливый и доб-
рый народ.
Во время войны, когда часть Гмайнера стояла на
нашей территории, с ним произошел случай, который
повлиял, как он сам считал, на всю оставшуюся жизнь.
Русский мальчик спас ему жизнь. Он часто вспоминал
об этом и рассказывал потом своим коллегам, друзь-
ям. В недлинных записях о войне, которые Гмайнер
оставил, этого эпизода нет. Так же нет воспоминаний
о самой войне, действиях, сражениях.
Почему-то случай этот остался в памяти у разных
людей по-р-азному. Одни рассказывали, что мальчик,
семье которого он отдавал часть солдатского пайка,
увидев партизан в деревне, крикнул ему: <Беги>. Пар-
тизаны в дверь, а Гмайнер в окно. Другие рассказыва-
ли совсем романтично: в окно на сеновале, где спал
Гмайнер, влетела граната, а мальчик оттолкнул его в
угол, и осколок только порвал шинель. Так или иначе,
но когда я разговаривала с матерями - воспитатель-
ницами в австрийских детских деревнях, которые начи-
нали работать с Гмайнером, они все вспоминали об
этом случае. <И тогда, - рассказывала мне одна из
женщин, - господин Гмайнер дал себе слово, что по-
святит свою жизнь детям>. <Ребенок спас мне жизнь, -
говорил он. - Я поклялся помогать детям>. И потом,
когда дело Гмайнера упрочилось не только в Австрии -
в мире, он мечтал о том, что со временем будет дет-
ская деревня и в России (так он обозначал весь Совет-
ский Союз). Он говорил друзьям: <Я был бы счастлив
сделать доброе дело стране, которой было принесено
так много горя>.
Шесть долгих лет длилась для него война. Со своим
прошлым он рассчитался уже тогда, твердо поняв, что
несет миру диктатура, О своем будущем у него было
время подумать, когда он, вернувшись домой в Аль-
бершвенде, помогал отцу и сестрам. Тогда Герман
не производил впечатления счастливого человека. Он
верил в свое предназначение, он хотел служить чело-
вечеству. Но что может сделать бывший младший офи-
цер двадцати шести лет, не получивший даже аттестата
зрелости? Однажды Герман Гмайнер узнал, что универ-
,игет Инсбрука принимает бывших участников войны,
не по своей воле пропустивших время учебы, без ат-
-естата зрелости. Условие было одно: за два года надо
было сдать экзамены и представить аттестат зрелости
з университет. Без этого диплом выдаваться не будет.
Так началась учеба Гмайнера на медицинском факуль-
тете.
Австрия жила трудной послевоенной жизнью. В сло-
варе прочно застряли слова военного времени: бежен-
цы, лагеря, пропуск, фильтрационные пункты, окку-
пационные войска, перемещенные лица. По дорогам
Европы брели люди, возвращавшиеся на родину или
по тем или иным причинам покинувшие ее. Осиро-
тевшие дети - первые страдальцы любых военных
событий - размещались в наскоро открываемых дет-
ских домах, потребность в которых в первое послево-
енное время увеличивалась. Но и те, что жили дома,
часто вели полубеспризорный образ жизни. Матери ра-
ботали, а многие отцы были или в плену или легли на-
всегда в чужой земле. Подростки шныряли на черном
рынке, зарабатывая, чем придется, а иногда и подво-
ровывая. Разбитые дома, нежилые подвалы становились
прибежищем по вечерам и ночам.
Когда Гмайнер поступал на медицинский факультет,
он собирался стать детским врачом и тем самым вы-
полнить то жизненное <предначертание>, о котором
он мечтал еще до войны. В университете Инсбрука,
так же как и в других европейских учебных заведениях
и сегодня, кроме обязательных по программе предме-
тов, можно записаться на лекции совсем других фа-
культетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26