Когда Хайдер развернул обертку, ока-
залось, что в пластиковом пакетике лежало 100000
шиллингов.
Без этого взаимного доверия и уважения, наверное,
ни одно благотворительное дело невозможно.
Можно ли научиться добротворчеству? Если чему-
то и можно научиться у Гмайнера, так это собиранию
118
денег на четкую программу, на видимую цель. Верный
способ отучить людей жертвовать: сначала собирать
деньги вообще на спасение - детей, культуры, м.и-
р - а потом решать, куда их истратить. Даже на са-
мые благие цели. Все равно, это не выбор дарителя.
и так это трудно - научиться тому, что из жизни на
долгие годы было изъято. Благотворительности во всем
мире учила церковь. Все нравственные законы ее,
исповедуемые веками, переносились и на помощь
слабым, больным, бедным. Как же нам, насильственно
прервавшим связь времен, восстановить цепную реак-
цию добра? Это святое уважение к копейке дарителя?
Помню, как много лет тому назад попала на роскош-
ный прием Всемирного Совета Мира, содержащегося
и поныне на деньги Фонда мира. Этот прием собрал
отнюдь не коррумпированных чиновников, а борцов за
мир со всех концов света. Но я тогда еще подумала,
если бы они знали, что этот прием - трешки вдов вой-
ны и пятерки пенсионеров, пришли бы они на него?
Взяли ли с легким сердцем оплаченный билет на оче-
редной пленум Всемирного Совета Мира, со школьным
усердием и, может быть, отнюдь не поддельной верой
поддерживавшего любой шаг наших руководителей? А
старушки стали бы платить свои трешки и пятерки,
если бы знали, что Фонд мира содержит Комитет со-
ветских женщин, стран Азии и Африки и многие другие
комитеты?
Времена изменились. Но боюсь, что отношение к ко-
пейке дарителя часто остается тем же неуважительным.
И приводит это к сюжетам странным. При основании
Детского фонда Фонд мира перевел 120 миллионов.
И очень обижался потом, что им вовремя не сооб-
щили, на что они истрачены. Но разве можно вот
так запросто из одного фонда перекачивать (пусть на
святое дело) в другой фонд, не поставив заранее в
известность жертвователей? Не спросив, хотят ли они
этого?
Конечно, благотворительность - отражение мо-
рального состояния общества. Поднимется у нас уро-
вень, и мы поймем, что не все равно, каким путем за-
рабатывать деньги. Что даже ради святых целей и бу-
дущих денег на эти цели нельзя оказывать покрови-
тельство сомнительным предприятиям и кооперативам,
которые потом бросают тень на саму святую цель.
Не будем устраивать обязательно двадцатичетырех-
часовые телевизионные марафоны, на которых про-
исходят чисто кафкианские сюжеты. Министерство
здравоохранения, которое не просто бедно - оно ни-
щее, и поэтому в том числе и на его нищету собира-
ют деньги под рождественской елкой, передавало
чек на полмиллиона. А ЦК ВЛКСМ, которому бы вкла-
дывать и вкладывать деньги в программу, спасающую
подростков от наркомании, тюрьмы и вообще от тупой
жизни, широким жестом подарило 5 миллионов.
А ВЦСПС...
В распределительной экономике и благотворитель-
ность не всегда может избежать распределительных
элементов. Хотя, конечно же, люди, дарившие на на-
шем телемарафоне фамильные иконы или обручальное
кольцо, так же трогательны, как старушки, приносив-
шие Гмайнеру дукаты из чулка.
У Гмайнера была своя концепция обращения за по-
мощью, Он протягивал руку, очень точно рассчитав
этот жест. Его концепция включала в себя три компо-
нента. Просить у многих немного. Добровольное, дли-
тельное, но юридически не оформленное членство
в <друзьях детских деревень>. Помощь и принятие ее
как обоюдный процесс воспитания добром.
Гмайнер часто говорил и много думал не только о
своем деле, о своей модели, но и об ответственности
человечества за его будущее. Попробуем прислушать-
ся к словам этого мудрого человека: <Мы, взрослые,
постепенно начинаем отдавать себе отчет, какую
роль мы по-настоящему играем в жизни детей. Дети
не просто наша собственность, наше отражение, на-
следники нашего могущества и нашего имущества.
Они - новые существа на жизненном континенте.
И чем заботливей и старательней мы их воспитываем,
тем больше становятся шансы человечества на дальней-
шее культурное развитие. И чем невнимательней мы
по отношению к ребенку, тем ближе и значительней
опасность возвращения к варварству. Поэтому часть
щей работы в SOS-киндердорфах с самого начала
д д направлена на воспитание социальной ответст-
нности у наших современников. Четыре миллиона
дей были <мобилизованы>, чтобы помогать и на при-
pg брошенных детей показывать, на какие цели че-
должно и может быть ориентировано.
довечество
оказывается, если смотреть в корень дела,
Как легко,
чувствовать себя солидарными с другими!>
Когда в поездках по миру выдавался свободный
час, Гмайнер любил побродить по улицам. Он любил
пестроту чужой жизни, шум восточных базаров, звуки
незнакомой речи. Он наслаждался неузнанностью, воз-
можностью не отвечать на приветствия. В Европе его
узнавали быстро, А в тот день они с Александром Габ-
риэлем, всегда сопровождавшим его, шли по бурлящей
африканской улице, и ни один взгляд не провожал его,
Гмайнер сказал Габриэлю: <В том, что забираешься на
другой край света, тоже есть свои преимущества>.
Габриэль посмотрел на него вопросительно. И Гмайнер
улыбнулся: <Любовь соотечественников мне дорога,
но иногда она бывает обременительной>. И в этот мо-
мент на улице остановился автобус какого-то бюро
путешествий, и из него высыпали австрийцы и радостно
закричали: <Смотрите, это же господин Гмайнер!>
Уже в шестидесятые годы Гмайнер был известен
не только в Австрии. В семидесятые - знаменит. О нем
писали во всем мире. Он был почетным гражданином
многих городов и местечек - от родного Альбер-
швенде до Сан-Франциско. Он был не однажды на-
гражден орденами и медалями Австрии и многих дру-
гих стран света. В сборниках издательства дердорф>, приуроченных к юбилеям детских дере-
вень, помещалась фотография Гмайнера с людьми
знаменитыми. Гмайнер, улыбаясь, слушал Индиру Ган-
йи, пожимал руки Курту Вальдхайму и Рудольфу Кирх-
шлегеру, разговаривал с Вилли Брандтом и матерью
Терезой, фотографировался почти со всеми правящи-
ми королевами и королями, принцессами и графалц
Получал награды из рук Рихарда фон Вайдзекер<_,
Бруно Крайского. На открытии детских деревень,
закладке первого камня, на их освящении, как nfn
ло, присутствовали первые люди государства.
В гостиницах во всем мире Гмайнер останавлив<
только в том случае, если был гостем правительст
или если в стране детской деревни не было. А так
все знали: он ночевал только в <своей> детской дер<
не и ел там же. Он вставал очень рано и сразу выход
на улицу. Шел деревней медленно, останавливался ои
ло каждого дерева, кустика, цветка. Разглядывал
подолгу. Если ему в этот ранний час встречался реб<
нок, он молча брал его за руку и продолжал путь;
ним, разговаривая. А дети его понимали всегда. У н
был с ними свой язык - жестов, улыбок, взгляд
Фриц Хайдер в воспоминаниях о Гмайнере пип
<Герман и дети были настроены на одну волну, ощ
понимали друг друга спонтанно и без многих сло>.1
У Германа Гмайнера были контакты с большими
могущественными людьми всех стран. Общение с гд
вами государств и правительств, с коронованных
особами и верхушкой общества были для него почтя
каждодневностью. Но его собственный мир оставалс
миром скромного крестьянского сына из Форальбв
га. К именитым он сохранял до самого конца внутрв
нюю дистанцию. По-настоящему хорошо он чувств
вал себя со своими матерями и детьми 505-киндв1
дорфа>.
Последние годы Гмайнер больше бывал в разъез
дах, чем в Австрии. И Гмайнера узнавали не толы
австрийские туристы. Его знали во всех уголках мир
Иногда это его радовало. Он вернулся из Мексики
не без гордости рассказывал, как там собрались, чтд
бы его приветствовать, десять тысяч человек. Но он жв
иронизируя сам над собой, мог сказать: <Чем беднев
страна, тем горячее меня в ней любят>. Он радовалсК
иногда случаю вроде бы незначительному. Однажды
он сидел в машине, дожидаясь еще одного сотрудника
чтобы ехать из Инсбрука в Вену. Мимо прошел маль-1
чишка и бросил в открытое окно: <Привет, Герман!> ---j
22
имев - сказал Гмайнер веселым голосом,
ня зовет <Герман!> Еще немножко и со мной станут
дроваться грудные младенцы>. И есть фотография,
е Гмайнер с Далай Ламой идет через почтительно
"длившуюся в поклоне толпу. У Гмайнера опущены
"аза и замкнутое, совсем не соответствующее мо-
менту, суровое лицо. Он не любил видеть согнутые
спины.
Став знаменитым, он остался тем же. Богатство,
ддасть, могущество сами по себе не были для него при-
тягательны. Он ценил в человеке прежде всего чело-
ggecKoe, не меняя ни своих привязанностей, ни своих
привычек. Он по-прежнему больше всего радовался
" гдных людей и так же, как и раньше, первым
за ручку своего чемодана. Даже если его
хватался за ручку свое> и челиапа, ч~ ->.... .._
встречали.
В интервью для французской газеты Гмайнера
спросили, счастлив ли он. <О, это довольно сложный
вопрос, - сказал Гмайнер. - Однозначно на него от-
ветить трудно>.
Однажды он сказал одному из своих друзей: <Ино-
гда мне кажется, я прожил чужую жизнь>. Чужую,
навязанную жизнь? Казалось бы, в этой фразе нет ни
грамма правды. Он создал свою жизнь сам от начала до
конца, он сумел претворить свою идею. Это была им
самим построенная жизнь. И вместе с тем в этой горь-
кой фразе была доля истины. Иногда он должен был
жить чужой жизнью.
Приемы, речи, официальные встречи, официальные
визиты и даже смокинг с бабочкой, который ему в по-
следние годы пришлось купить, это все была не его
жизнь. По характеру он был молчуном. И даже когда
собирались у него друзья или его любимые <стар-
шие> - он больше молчал, улыбался, наслаждаясь их
обществом. А ему приходилось произносить речи, чи-
тать лекции, давать интервью. Он сам создал свою мо-
дель, но он же и должен был ее пропагандировать,
убеждать, вербовать сторонников, привлекать платель-
щиков. Он, крестьянский сын из леса под Брегенцем,
должен был жить жизнью менеджера, предпринима-
теля. Во имя святых и гуманных целей, но финансовые
проблемы от этого легче не становились. Они требова-
ли контактов и связей. Гмайнер уставал от одного и
другого. Имя Гмайнера открывало сердца и кошельки.
Но и люди хотели от него внимания, дружбы и призна-
тельности.
Мог ли он сократить свое дело, успокоившись бла-
гополучной Европой? Если бы его о помощи не про-
сили, может быть. Но отказать в помощи детям он не
мог. А помощь требовала денег, контактов, встреч.
Чужая жизнь? Нет, конечно, чужая жизнь - это
лишь образ. У Гмайнера была своя собственная, не-
повторимая, ни на кого не похожая. Но собой Гмайнер
больше на распоряжался. Он принес свою жизнь в
жертву своему делу.
Он рано начал говорить об усталости. Хотя это со-
стояние зависело не только от течения дел, но и от его
характера. От его самоотверженности и того высокого
чувства долга, которое не давало ему передохнуть.
Хайдер вспоминает: <Герман был человеком неспо-
койным. Хотя он и жаловался, что должен непрестан-
но ездить по свету, что он так много был в дороге в
машине и самолете. В то же время он был беспокой-
ным, гонимым. Я уверен, что он бы не вынес пребыва-
ния на одном месте>.
Но у его беспокойства, у его гонимости были от-
нюдь не личные причины. Его гнало по свету чувство
ответственности за судьбы детей. Его усталость понят-
на. По интенсивности, по заполненности Гмайнер про-
жил не одну жизнь. Далеко не одну жизнь и три войны.
Кроме второй мировой, Корею и Вьетнам. И плечи ему
давила не только простая усталость.
да. Один богатый житель подарил землю, его брат
пожертвовал на первые дома. Сейчас деревня состоит
из двенадцати семейных домов и зала для различных
целей. Деревня окружена высоким забором. Снаружи
другой мир: нищета, болезни, голод, хижины бедных!
Мы на Западе давным давно забыли, что большое бо-
гатство и большая бедность могут существовать рядом.
Здесь это уже столетиями. И все попытки что-то из-
менить до сих пор мало помогли. Вид этого забытого
24
слотом мира приводит меня в отчаяние, делает меня
еопьчьм. Целый день заполнен картинами нищеты...>
рот что мучило - мир за забором заботливо устро-
енной детской деревни.
<Наша цель - Калькутта. Мне жутко от встречи с
этим огромным городом, с его нищетой и армией ни-
щих, калек и умирающих на улицах. Каждый час здесь
долог как вечность. Я не могу спать от пережитого,
я постоянно пытаюсь спорить с Богом и начинаю сомне-
ваться в способностях людей устроить разумно свое
существование. Мне хочется плакать. Жители из про-
цветающих стран должны были увидеть этот город,
чтобы понять, каким преступлением является их недо-
вольство своей жизнью>.
Он был победителем, этот крестьянский сын из
леса под Брегенцем, чье имя теперь знают во всех
концах мира. Он выполнил все, что наметил, и много
больше того. Но он себя победителем не чувствовал.
Он не упивался победами, потому что не был тщесла-
вен. Его шаг в другой мир был выбором человека
необычайной совестливости и честности. Его звали по-
мочь - он шел. Наверное, все это приносило чувство

удовлетворения: спасенные дети, разумная жизнь в а
резнях. Но если бы он мог себя утешать достигн
тым! Он думал о тех, кому помочь не мог, об ост<
шихся за забором, и мучился чувством вины.
Он мучился чувством вины перед детьми всего ми-э
ра, понимая, что ни его сил, ни сил его соратников цр
хватит на то, чтобы помочь всем заброшенным детям1
Он пытался обратить внимание мира на положение
детей на всей планете.
<Сегодня в мире принято говорить о повышении
качества жизни... Думают в этом случае о детях?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26