Кроме медицины, Герман Гмайнер занимал-
ся философией, которая его интересовала всегда, и слу-
шал лекции по педагогике. Но тогда, в тот январь сорок
седьмого, он еще думал, что педагогические знания
помогут ему в медицинской практике.
Герман Гмайнер много думал и говорил с друзьями
о том, чего не хватает детям, лишенным дома войной
или ее последствиями. Он снова и снова возвращался
к своему детству, к своей семье, оставшейся для него
примером. <Мы научились жертвовать ради любви
друг к другу>. Эта идея жертвенности, любви все время
не давала ему покоя. Каждый родитель приносит жерт-
вы в семейной жизни, и ребенок отвечает на них лю-
бовью. Все разрушенные семьи страдали от неумения
или нежелания жертвовать ради ребенка, ради своих
семейных обязанностей. Даже привязанность к нему
его группы в конечном итоге произрастала из его го-
товности жертвовать своим временем, своими интере-
сами. Из его неподдельного интереса к их судьбе,
Он считал, что детский дом тоже благо для ребенка,
потерявшего дом. Но воспитатель честно выполняет
свой долг, свою профессиональную обязанность - не
больше. И можно ли от него требовать большего?
Можно ли по-настоящему принимать к сердцу забо-
ты и радости всех тридцати мальчиков в группе?
У него давно уже на стопе лежали не учебники по
медицинским предметам, которые надо было сдавать,
а томики Песталоцци, история педагогики. Позже он
сам назвал имена людей, опираясь на опыт и педа-
гогические мысли которых он придумал свою модель:
Август Герман Франке, Иоганн Генрих Песталоцци,
Иоганн Генрих Вихерн и Ева фон Тиле-Винклер. Гмай-
нер писал: <Мысли о воспитании осиротевших, покину-
тых детей в воспитательных учреждениях, близких к
семейным, смогли быть осуществлены только в наше
время. Но они отнюдь не новы>.
Идея заключалась в четырех принципах, выглядев-
ших действительно проще простого: 1) мать, 2) братья
и сестры, 3) дом, 4) детская деревня. Он потом не раз
говорил, что прообразом, основой будущей <семьи>
служило его детство.
<Моя мать, когда она нас покинула, - писал он, -
оставила после себя пустоту. Но я имею право считать,
что много лет спустя именно ее смерть подготовила
меня к жизненному предназначению - основанию дет-
ских деревень...>
Мать оставила пустоту, но она была заполнена
старшей сестрой. Значит, можно утешить боль, зна-
чит, нужно найти человека, который заменит мать. Этим
человеком станет женщина, которая согласится соеди-
нить профессию с образом жизни и жить с детьми,
потерявшими родителей. Собственно говоря, в этом и
заключалось вначале основное отличие гмайнеровской
идеи от практики тех людей, на которых он ссылался.
Дома, разновозрастные семьи уже были в моделях тех
людей, на опыт которых он опирался. Но во главе
семьи - группы стояло лицо духовное. Гмайнер счи-
тал: дети должны жить обычной жизнью семьи, и во
главе ее должна быть обычная женщина, и дети, при-
выкнув, станут называть ее мамой, И отсюда - весь
стиль жизни, возможно приближенный к естественной
семье. Готовка, стирка, уборка - все на матери-воспи-
тательнице. Он верил в доброту людей и всегда был
убежден: такие женщины, способные пригреть и полю-
бить чужих детей, найдутся.
Его проект выслушивался друзьями с интересом. Но
когда он говорил, что решил воплотить его в жизнь, на
него смотрели с недоумением, иногда смешанным с
сожалением. Он задумал, как казалось многим, не-
мыслимое: не только опровергнуть принятый порядок
детского <сиротского> учреждения, но и доказать на
практике жизнеспособность своей идеи.
Гмайнер вспоминал: <Как только я предлагал то
или иное, я наталкивался на глухую стену непонима-
ния. Повсюду, куда бы я ни стучался за помощью,
я почти не находил разделяющих мою идею. Детская
деревня? Незамужние женщины, которые должны
заменить осиротевшим детям матерей? Жизнь вместе,
похожая на обычную семью? У такой идеи - упрежда-
ли меня - не может быть ни малейших жизненных
шансов. И если меня и мою идею не отвергали реши-
тельно, то держались выжидательно. Я был обсмеян как
дилетантами, так и профессионалами в области педа-
гогики. Мне верили и доверяли несколько друзей>.
Противников у гмайнеровской модели хватало, но
у него не было запрещающих, не разрешающих. Как
мало, оказывается, надо, чтобы смелый и многими
естественно не понимаемый педагогический экспери-
мент состоялся: не мешать.
Гмайнер с самого начала понял и вычленил самое
главное в педагогическом эксперименте: самостоятель-
ность, независимость, без которой опыт не удастся.
Педагогическая свобода предполагала свободу админи-
стративную и, следовательно, финансовую. Нужны бы-
ли деньги. Но откуда он, человек, у которого нет ни
денег, ни связей, найдет средства для этой симпатич-
ной, но явно фантастической идеи? Для строительства
дома? Для содержания детей? Тогда-то Гмайнер и по-
шел тем путем, который стал нам понятен и доступен в
последнее время. Юридически зарегистрированная об-
щественная организация давала право и на благотвори-
тельные акции, на сбор денег.
Протокол о создании новой общественной органи-
зации помечен 25 апреля 1949
года.
С самого начала название организации было уло-
жено в первые буквы двух слов: SOS. И это понрави-
лось: SOS - зов просящих о спасении. SOS - три пер-
вые буквы английской фразы, ставшей интернациональ-
ным морским знаком беды. SOS - <спасите наши ду-
ши!>. А много позже, когда дело Гмайнера приобрело
мировую известность, постепенно забыли о первона-
чальном названии, считая, что это так и было задума-
но: SOS.
Адреса состоятельных людей, которые могли бы
помочь строительству первого дома, Герман Гмайнер и
его друзья, проводившие свободные часы в сарай-
чике, который был в то время <официальной рези-
денцией>, узнавали без труда. В маленьком Инсбруке
все знали друг друга. Но адреса были, а поступлений
крупных не следовало. Стартовый капитал - 600 шил-
лингов Герман тратил на то, что громко называлось
<завоеванием Инсбрука>, который пока не поддавался.
Но Гмайнер уверял: <Люди поймут>.
Вот тогда ему в голову пришла идея обратиться
не только к богатым, но и к тем, кто в послевоенное
время перебивался с хлеба на воду. Он просил каждо-
го пожертвовать один шиллинг. Всего один шиллинг в
месяц. Теперь вечерами он сам и все его помощники
с <листками пожертвований>, на которых стояло: <Я
обязуюсь ежемесячно жертвовать один шиллинг на
благотворительное дело SOS>, обходили дом за домом,
квартиру за квартирой. Они рассказывали о желании
построить для детей <детский дом с воспитанием,
приближенным к семейному>. И тоненький ручеек
трудовых шиллингов стал наполнять их кассу.
Позже, вспоминая это время, он писал: <Моя идея
SOS-киндердорфа находила мало поддержки у людей,
к которым я обращался, скорее всего потому, что это
было в послевоенные времена, когда нужда достигла
своего пика, и каждый был занят тем, чтобы хоть как-
нибудь продержаться. И я тогда с большими труднос-
тями мог заработать себе на пропитание. Часто я сидел
на лекциях с урчащим от голода желудком. Но мне
удавалось справиться с этим, думая о тех, кому жилось
еще хуже...
Так было до тех пор, пока мне не пришла в голову
мысль привлечь к моей идее детских деревень населе-
ние. И как только я обратился сначала к тирольцам,
а потом ко всем австрийцам, произошло чудо. Отклик-
нулись люди, которым самим не хватало на жизнь, ко-
торые имели жалкие жилища, пострадавшие от войны
и отмеченные нуждой послевоенных лет... Сначала от-
кликнулись бедные, потом пенсионеры и рабочие.
Позже - обычные горожане и богатые. Последние
были самыми сдержанными, но и они жертвовали -
иногда даже много - особенно после того, как убежда-
лись, что мы действительно хотим делать добро>.
Студент Герман Гмайнер, руководитель абсолютно
никому не известной благотворительной организации,
написал письма бургомистрам небольших городков,
местечек, лежащих вокруг Инсбрука. Он, описывая
свой план спасения сирот, взывал к патриотическим
чувствам (<Тироль будет началом новой педагогиче-
ской модели, направленной на благо каждого ребен-
ка>). Он и не скрывал, что денег на покупку земли
даже по тем не очень высоким ценам у них нет.
Йозеф Кох, бургомистр городка Имет, с первого
дня знакомства безоговорочно поверил в гмайнеров-
скую детскую деревню. Его не смутило ни отсутствие
средств, ни то, что у Гмайнера никакого опыта в этой
области не было. Когда много позже в одном из ин-
тервью Коха спросили, как он не побоялся взять ответ-
ственность за почти авантюрное начинание несостоя-
тельного студента, он ответил: <Я всегда исповедовал
одно правило: надо верить в добрые дела. Надо помо-
гать добрым людям>.
Ему удалось убедить и членов совета общины, хотя
некоторые из них вначале были настроены более чем
скептически. Но удалось - и участок земли на склоне
горы под Имстом был продан за
сумму действительно символическую. Да и кто тогда,
только-только вздохнув от войны, мог строить в этом
месте, где еще не было ни настоящей дороги, ни водо-
провода, ни электричества. Все надо было тянуть из
Имста. И все это, считал Гмайнер, нужно сделать обя-
зательно. Он с самого начала не признавал времен-
ных решений, строительства на короткое время с тем,
что потом когда-то исправим, доделаем, улучшим.
В Имсте же Гмайнеру удалось встретить бывшего
однополчанина - строительного мастера, берущего
подряды. Гмайнер сумел и его уговорить взяться за
строительство первого дома без всякой предваритель-
ной оплаты и, по существу, без серьезных гарантий.
Так везло Гмайнеру на бескорыстных людей? На добро-
ту, на терпимость, на понимание? Да, наверное, у него
был нюх на таких людей. <Потому у меня и нос такой
длинный>, - шутил Гмайнер. Но - и теперь это ви-
дишь особенно ясно - когда у людей не связаны руки,
когда им не вдалбливают, что все за всех решит госу-
дарство, когда инициатива не наказуема - добро ста-
новится действенным. У него есть возможность разви-
даться, втягивая в свою орбиту все новых людей.
Из Имста в Инсбрук Гмайнер должен был бы воз-
аратиться в самом лучшем расположении духа. Можно
было приступать к реализации идеи. Но он чувствовал
смятение: он понимал, что от одной из намеченных
им жизненных целей он должен отказаться. Он не ста-
нет врачом. Слишком велика ответственность задуман-
ного. Он не сможет ее переложить на чужие плечи,
Это его ноша. Так он принял это нелегкое для него
решение: уйти из университета и посвятить себя детям.
Теперь никто не помнит, кто сделал рисунок перво-
го дома, с деревянным балконом на втором этаже, а
за ним - горы и мохнатые елки. Елки так и растут на
э1ом же месте. Я была в этом доме в год сорокалетия
первой деревни с работниками московского городско-
го комитета народного образования. И они - столич-
ные жители не самой маленькой в мире страны -
вздыхали: <Наших бы детей в такие домики!>. Наших
бы детей в 1989 году в домики, которые Гмайнер строил
под Имстом в послевоенное время!
Домик был построен таким же, как на рисунке:
двухэтажным с балконом. На первом этаже - про-
сторная прихожая, где все дети могут раздеться, боль-
шая общая комната, соединенная окном, которое на
нашем казенном языке называется раздаточным, с кух-
ней. Рядом - небольшая комната для матери-воспи-
тательницы. Здесь же - уборная с умывальником.
Подвал, как это и раньше было принято в австрийских
домах, - не наш погреб, а чисто оштукатуренная
большая комната, где можно и продукты хранить, и
дег.-кие лыжи, санки поставить. Второй этаж - четыре
детские комнаты, ванная и туалет.
Ходила по этому дому, и сегодня не производяще-
.41 впечатления неудобного, неуютного, и вспоминала
сдаю поездку в Омскую область, в которой я сделала
одно грустное открытие...
Рассказывая об истории гмайнеровской модели, я
-1< могу уйти от сопоставлений, сколь бы невыгодны-
" они для нас ни были. Без сопоставлений, без
-х-ысления и нашего часто безмерного горького опы-
та мы не изменим нашей до последней поры моно-
литно-однообразной педагогической практики.
...Мягкий баритон ласково припевает: <Родитель-
ский дом - начало начал. Ты в жизни моей надежный
причал>.
- Да выключите вы радио! - взрывается обычно
не повышающая тон завуч Елена Ивановна и утирает
нос рыдающему мальчишке своим платком. Павлика,
ослепшего от горя и плача, вернули девочки седьмого
класса с дороги в лес, куда он направился, чтобы
бежать домой. Восьмилетнего Павлика привезли в ин-
тернат в село Екатерининское, которое отделяется от
районного города Енисеем и лежит в трехстах кило-
метрах от Омска, три недели тому назад. И он тут же
забыл все про родительский дом, что не дай бог
когда-нибудь потом вспомнить. И помнил только, что
там осталась рыжая кошка и что мамка ему молока
давала.
- Ну и что? - говорит Елена Ивановна. - Пойдем
на кухню, у нас тоже молоко есть.
Павлик смотрит на нее взрослыми грустными го-
лубыми глазами и протягивает худенькую ручку в
цыпках. И они идут на кухню пить молоко.
В личном деле у Павлика таинственные буквы ЛТП
и ЛРП. Но это для непосвященных они таинственные.
В детских домах и тех школах-интернатах, что офици-
ально носят сейчас чудовищное название <для детей-
сирот и детей родителей, лишенных родительских
прав>, к этим печальным сокращениям, объясняющим
появление ребенка в школе-интернате, уже привыкли.
ЛТП - кто-то из родителей в лечебно-трудовом про-
филактории (для алкоголиков), ЛРП - лишенные ро-
дительских прав.
Те же буквы стоят в делах, лежащих на столе в
маленьком доме администрации Екатерининской шко-
лы-интерната. Одна стопка - восьмиклассники, ко-
торые в этом году покинут школу. Другая - только
приехавшие сюда первоклассники. Из двадцати трех
просмотренных дел у восьмиклассников - тринадцать
родителей лишены родительских прав, у двоих - ро-
дители не лишены прав, но пьют, и поэтому дети ме-
стной властью определены в интернат, у двоих - один
из родителей осужден, одного мать покинула еще в
младенчестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26