- Для меня важно, любит ли его ребенок.
- Какими бы родители не были?
Доктор Вильдпихлер терпеливо:
- Я должен защищать ребенка от дурного влия-
ния - это моя обязанность. Но не выкорчевывать его
любовь к родителям, а укреплять ее. Когда ребенок
вырастет, он сам разберется. А пока, защищая любовь
к родителям, я защищаю ребенка.
Вот эта особая способность считать решающими
интересы ребенка, подчинять им свои интересы, меня
удивляла в детских деревнях безмерно. Ведь наша
официальная педагогическая литература прошлых лет
говорит больше всего о том, какими дети должны стать.
И поэтому считается возможным определять, что ре-
бенок должен любить, а что - ненавидеть, чему радо-
ваться и что с негодованием отвергать.
Конечно, все это трудно. В нашей прошлой офици-
альной жизни людские беды, заблуждения и слабости
обличались и бичевались. Наша официальная педаго-
гика была агрессивной педагогикой, предполагалось,
что для достижения цели - идеального человека -
все средства хороши. Правда, среди этих средств со-
страдание не присутствовало. И поэтому идеальные
люди не выковывались. Способны ли мы и сегодня
прощать родителей только потому, что ребенок к ним
привязан? Способны ли мы в первую очередь прощать
и жалеть, а не карать и обличать?
Когда Гмайнер строил свою модель, он думал преж-
де всего о защите ребенка не только от голода и хо-
лода, с этим справлялись и казенные учреждения.
Но и от холода душевного, холода сердечного. У него
был лучший рецепт исцеления от этих болезней. Он счи-
тал, что ребенка можно скорее всего и лучше всего
вылечить не строгостью, не дисциплиной - любовью.
Защитить любовью... Эта идея воспитания любовью,
защиты любовью - основная идея SOS-киндердорфа.
Принимать ребенка (а следовательно, и его родите-
лей) таким, каков он есть. И только потом с терпе-
нием, состраданием и любовью он станет таким, каким
его видеть хочется.
Думаю, что здесь сказывается и общий уровень
семейных отношений, отношений к детям, который в
Австрии достаточно педагогически разумен.
Давно заметила: в Европе детям делают куда мень-
ше замечаний, чем это принято у нас. В европейской
школе нет формы. В чем пришел в класс, в каких тру-
сиках выбежал на физкультуру - никого не волнует.
Сердце радуется, когда видишь, как дети сидят в клас-
се. У нас бы это называлось <развалившись>. И учи-
тельница села на стол, а работали весь урок, не потеряв
ни минуты. Форме как таковой - одежды, прически,
поведения на уроке (не мешающего самому уроку) -
не придается внимания. И в семье ни разу не слышала:
не так сидишь, стоишь, спрашиваешь, отвечаешь. Ма-
леньких не дергают: <скажи тете спасибо>, <поздо-
ровайся>, <скажи до свидания>.
Наверное, каждый ребенок может в день выслу-
шать определенное количество <единиц-замечаний>.
Мы свои единицы тратим на второстепенное, а главное
уже не слышится.
И в детской деревне царит разумная педагогика,
которая к замечаниям, запретам и поучениям прибе-
гает крайне редко.
Еще в первом доме у фрау Холубар заметила, что
стены спален девочек завешаны портретами, плаката-
ми с фотографиями неземных красавцев. <Это прохо-
дит, как корь>, - сказала она. Комнаты детей во всех
домах опрятны, просто и со вкусом обставлены, на кро-
ватях у маленьких много плюшевых игрушек. И конеч-
но же, подушки не вздыблены одинаково, покрывала не
лежат, как в военной казарме. А иногда и вообще не
лежат. В одном доме среди общей почти стерильной
чистоты - незаправленная кровать со смятым одеялом
в ногах.
- Я поняла: мои замечания родят только про-
тиводействие. Посмотрим, что будет дальше.
В другом доме мама сказала:
- Комната старшего наверху, на мансарде. К сожа-
лению, я не могу вам ее показать. Он не любит, чтобы
к нему заходили посторонние.
У младших такой привилегии нет. Но есть известная
свобода проявления своего вкуса, своих наклонностей.
Есть право, наконец, на свои игрушки, свои личные ве-
щи и свои дурацкие плакаты.
Я пыталась в этих домах найти что-то, отличающее
их жизнь от жизни обычной австрийской семьи - не
нашла. Конечно, глубинно отличия есть. Хотя бы визи-
ты родителей со стороны. Но внешне - не увидела.
И когда бывала в этих домах, где много света, уюта и
улыбок, сами собой всплывали воспоминания из дру-
гой - нашей жизни.
Директор ленинградского детского дома, который
называется семейным, потому что в него помещают
братьев и сестер, ведет меня по своим владениям.
Отдельно - дошкольный корпус, в главном здании -
школьники. Старшеклассников немного, после вось-
милетки большинство идет в техникумы, в производ-
ственно-технические училища. Надо поскорее стано-
виться на ноги.
В столовой главного дома накрывают ужин, на сто-
лах скатерти и хорошая посуда. В классной комнате -
час самоподготовки. Ребята за партами, воспитатель-
ница - за столом. <Миша, как ты сидишь? Сережа, не
отвлекайся!> Поднялись на второй этаж: <Где ключи
от спальни?>
Что будут чувствовать, повзрослев, те маленькие
из отдельного дошкольного дома? Привыкнут к общим
спальням? К обедам и ужинам в общей столовой? К то-
му, что дни рождения отмечают все вместе раз в ме-
сяц? Не привыкнут - плохо. Как жить, страдая от усло-
вий жизни? И привыкнут - ужасно. Как потом строить
свою жизнь, если о семейной жизни сложились пред-
ставления из прочитанных книг, из увиденных фильмов?
Можно ли во взрослом состоянии научиться жить в
семье?
В спальне двадцать три кровати, покрывала заправ-
лены одинаково, в середине - четыре кресла, диван-
чик. <Здесь ребята в свободное время играют>. На сте-
не - режим дня. Завтрак, школа, прогулки, домашние
задания - все по часам. В детском доме есть дети,
живущие по расписанию всю жизнь, с дома младенца.
Спальни старших поменьше - двенадцать, десять кро-
ватей. Те же подушки уголком, тумбочки, те же шкафы.
Спальни на день закрываются - это я не в одном
детском доме видела. Объясняется это по-разному:
есть игровые комнаты, есть комнаты для занятий. Что
делать днем в спальне?
Самое ужасное достижение наших сиротских учреж-
дений - кладовые, где хранятся чемоданы детей, и иг-
ровые комнаты. Все это в конце концов превратило
спальни в казармы. В школе-интернате для слепых в
Донецкой области, где тоже суматошно искали де-
журного воспитателя и открывали ключами спальни,
это впечатление усиливали унылые зеленые одеяла,
естественно, одинаково закрывающие кровати. И ни
одной игрушки.
Директор школы, человек нестарый, искренне не
мог понять, что меня удивляет. Я ему про то, что лю-
бимая игрушка должна быть у ребенка под рукой, а он
мне про игровые комнаты и расписание их работы.
Я говорю, что ребенку, лишенному красок мира, надо
засыпать с мягкой плюшевой игрушкой в руках, что
ему, слепому, вечером может быть особенно одино-
ко, грустно под этим зеленым ворсистым одеялом,
на этой кровати, лишенной всяких признаков дома.
Спрашиваю, его дети тоже играют по расписанию?
Здесь он задумался, вздохнул и сказал; <Наверное,
вы правы>. Но неужели для этого признания нужен че-
ловек со стороны?
Вся беда в том, что взяты разные точки отсчета.
У нас - порядок любой ценой, формальная сторона
порядка, возведенная в абсолют. У Гмайнера - бла-
гополучие ребенка, которое не исключает порядка
как такового. Но Гмайнер в первую очередь думал о
порядке, о спокойствии в душе ребенка, в наших дет-
ских учреждениях - порядок в спальне важнее.
Вначале Гмайнер, повторяя Песталоцци, много
писал о значении <семейного очага>, и многим эти
слова казались архаичными. А он понимал их намного
шире. Давно известно: ребенок воспитывается не тем,
что мы говорим, а как живем, думаем, работаем.
Дети воспитываются нашим примером. И весь стиль
жизни детской деревни и семьи, характер женщины,
которую они называют (и часто считают) матерью,
заменяет им словесное воспитание детского дома.
В семье детской деревни, как и в любой многодет-
ной семье, не надо говорить о бережливости, аккурат-
ности, не надо думать о трудовом воспитании - все
получается само собой. Воспитывают не поступки -
действия.
Это сейчас Урсула Холубар не берет маленьких
детей, потому что скоро пенсия, и поэтому в семье их
пятеро. А когда их было восемь? Когда самая младшая
еще не ходила, а следующим - три года и пять лет,
разве без помощи старших обойдешься? Как в семье,
они бегают в магазин, моют посуду, помогают гото-
вить. Не дежурство, не трудовое воспитание - сама
жизнь. Как в семье, младщим переходят пальтишки
старших. И как в семье, здесь встречаются и свои тра-
гедии. Однажды у грудного малыша, которого взяла
Урсула Холубар, оказалась опухоль мозга.
- Вылечить его было нельзя, - говорит она, -
а просто сдать в больницу...
Я вспомнила, как в ленинградском детском доме
воспитательница сказала: <Больше всего меня беспо-
коит, что они вырастут холодными, черствыми>. Да,
да, наши страдающие и обездоленные дети часто вы-
ходят из детского дома не способными, не умеющими
разделить чужое горе. Принцип организации нашего
современного детского учреждения ограждает их от
многого. Они живут в искусственном мире, в кото-
ром нет места семейным радостям. Но и семейных
бед тоже нет. Болезни, смерти, несчастья, похороны -
все за порогом дома.
А в <семье> Урсулы Холубар они вместе решили
не отдавать маленького в больницу. И последние его
дни старшие отсылали мать поспать хотя бы на пару
часов-И вместе провожали его в последний путь. Беды,
радости, праздники, будни - все вместе, и нет необ-
ходимости придумывать шефство старших над млад-
шими.
В Полтаве, в <сиротской> школе-интернате мне рас-
сказали, что они тесно работают с украинскими уче-
ными-педагогами. И тему назвали: <Развитие семейных
привязанностей у братьев и сестер в детском воспи-
тательном учреждении>. Бедные ученые! Бедные вос-
питатели! Они всерьез работают над <формами обще-
ния>, над <проведением совместного свободного вре-
мени>. И будешь работать, если братья и сестры живут
в разных спальнях, на разных этажах и проводят вместе
в лучшем случае часть воскресенья, в худшем - немно-
гие часы свободного времени, установленного распи-
санием дня. Да и где им поговорить, пошептаться,
пожаловаться, если надо? В типовых наших домах, что
строятся до сих пор, - все общее: спальни, классы,
игровые комнаты.
Во всех официальных бумагах группа мальчиков и
девочек, живущая в отдельном доме, называется семь-
ей. Формально, юридически, если это не родные
братья и сестры - это группа. Вырастут, выучатся -
и разлетятся в разные стороны. Но так получается,
что они становятся семьей не только по образу жиз-
ни; не <подъем!>, как в детском доме, а <дети, вста-
вайте, завтрак готов>. Матери, как правило, включа-
ют детей в жизнь своей семьи.
Помните, как мальчик мне сказал: <А это наша ба-
бушка>. Идешь по австрийской деревне и видишь то
около одного, то около другого дома седые головы.
Дедушка чинит велосипед, бабушка вяжет, а рядом иг-
рают малыши. Дети получают не только другую ма-
му, но и мамину дружную семью, с устоявшимися тра-
дициями, добрыми отношениями. Из других семей жен-
щины на эту работу не попадут. И дети волей-нево-
лей включаются в эти семейные устои, предания, ис-
тории.
Если родители матерей-воспитательниц живут в де-
ревнях, рождественские и пасхальные каникулы, а иног-
да и отпуск проводят с детьми у родителей. Чаще все-
го - в деревнях. В городской квартире всю семью
разместить трудно,
<...У нас дома - небольшое крестьянское хозяй-
ство, но есть и лошади, и коровы, овцы, свиньи. Здесь
их иногда в школу не добудишься, а там вскакивают
чуть свет>.
<...Конечно, это ее внучки. Когда Петра была ма-
ленькая, мама часто приезжала, помогала, и Мартину
тпме нянчила. Они ее любимицы, хотя мама очень ста-
рается этого не показать>.
<...Сначала мне родители говорили: <Одумайся,
тебя профессия, положение...> А потом, через не-
сколько лет, мы приехали на рождество. Дети были
такие милые, сами готовили подарки, Йохан - такой
рдастена, от всего отказался, все свои карманные день-
ги на подарки потратил. Говорит: <Мама, ты не сер-
дишься, у меня тебе на подарок денег не осталось,
Я дедушке трубку купил. Оказалось, очень дорогая.
А у него такой нет>. Мой отец трубки собирает. Вече-
ром дети заснули, они мне говорят: <Спасибо тебе,
доченька, за внуков>.
<...У нас дедушка, знаете, какой. Он все может,
У него в подвале - столярная мастерская. Мы как
приезжаем - сразу туда. Он говорит: <Без вас мне
работать труднее>.
<...Бывает, конечно, что считают дни до отпуска и
все их используют. Я - нет. Отпуск только вместе.
Самое лучшее наше время - отпуск. Мы уже сейчас
к нему готовимся. Я купила маленький автобус, и мы
ездим. А потом смотрим диапозитивы>.
Отпуск вместе, отпуск отдельно, все равно дети
включены в жизнь матери, в круг ее друзей, родствен-
ников, знакомых. Разумнее и проще, казалось бы, труд-
но придумать. И вместе с тем не так-то он прост этот
рецепт. Излечение от зла добром, от безразличия ве-
личайшей ответственностью, от эгоизма жертвенно-
стью. Гмайнер писал об этом: <Идея SOS-киндердорфа
стала идеей для всех народов. Мысль о близком к се-
мейному воспитанию стала одной из важных предпо-
сылок в воспитании сирот. По поводу этой главной
идеи воспитания слишком много спорят и сегодня. Есть
сторонники семей без отцов, есть сторонники семей-
ной пары в качестве воспитателей. Спорят, должны ли
детские деревни быть предельно большими или пре-
дельно маленькими. Спорят о том, как надо прилагать
усилия, чтобы вновь наладить отношения между вос-
питанниками и их родственниками. Собственно говоря,
мне нечего сказать по всем этим спорным пробле-
мам. Я хотел бы, чтобы всем детям, которые нашли
дом в киндердорфе, - и больше того, всем детям
на всем свете - жилось хорошо>.
Он потому и не вступал в спор, что по поводу вто-
ростепенных проблем ему спорить не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26