.. Невдалеке Гап-
ка, обильно напомаженная коровьим маслом, в ярком
розовом ситце... Сзади нас старушка-няня, кряхтя и
вздыхая, отбивает поклоны... А в открытые окна про-
сятся развесистые яблони, словно невесты, разукра-
шенные белыми цветами... Тонкий и острый аромат
черемухи наполняет церковь...
Наш деревенский старичок-священник - мой ду-
ховник и законоучитель, - еле внятно произносив-
ший шамкающим ртом молитвы, и несложный при-
чет, состоящий из сторожа, дьячка и двух семина-
ристов в летнее время, племянников о. Василия, тя-
нущих в нос, - все это резко отличалось от пышной
обстановки институтского храма.
Здесь, в институте, не то... Пожилой, невысокий
священник с кротким и болезненным лицом - кумир
целого института за чисто отеческое отношение к де-
вочкам - служит особенно выразительно и торжест-
венно. Сочные молодые голоса <старших> звучат кра-
сиво и стройно под высокими сводами церкви.
Но странное дело... Там, в убогой деревенской
церкви, забившись в темный уголок, я молилась го-
рячо, забывая весь окружающий мир... Здесь, в кра-
сивом институтском храме, молитва стыла, как го-
ворится, на губах, и вся я замирала от этих дивных,
казалось мне тогда, голосов, этой величавой торже-
ственной службы...
Около меня все та же неизменная Нина, подняв
на ближайший образ Спаса свои черные глазки, го-
рячо молилась...
Я невольно поддалась ее примеру, и вдруг меня са-
мое внезапно охватило то давно мне знакомое рели-
гиозное чувство, от которого глаза мои наполнились
слезами, а сердце билось усиленным темпом.
Я очнулась, когда соседка слева, Надя Федорова,
толкнула меня под локоть.
Мы с Ниной поднялись с колен и посмотрели друг
на друга сияющими сквозь радостные слезы глазами.
- О чем ты молилась. Галочка? - спросила она
меня, и просветленное личико ее улыбалось.
- Я, право, не знаю, как-то вдруг меня захватило
и понесло, - смущенно ответила я.
- Да, и меня тоже...
И мы тут же неожиданно крепко поцеловались.
Это был первый поцелуй со времени нашего знаком-
ства...
Придя в класс, усталые девочки расположились
на своих скамейках.
Я вынула бумагу и конверт из <тируара> и стала
писать маме. Торопливые, неровные строки говорили
о моей новой жизни, институте, подругах, о Нине.
Потом маленькое сердечко Люды не вытерпело, и я
вылилась в этом письме на дальную родину вся без
изъятия, такая, как я была, - порывистая, горячая
и податливая на ласку... Я осыпала мою маму самыми
нежными названиями, на которые так щедра наша
чудная Украина: <серденько мое>, <ясочка>, <гарнац i
мамуся> писала я и обливала мое письмо слезами
умиления. Испещрив четыре страницы неровным дет-
ским почерком, я, раньше нежели запечатать письмо, ,
понесла его, как это требовалось институтскими
уставами, м-ль Арно, торжественно восседавшей на
кафедре. Пока классная дама пробегала вооружен-
ными пенсне глазами мои самим сердцем диктован-
ные строки, я замирала от ожидания - увидеть ее
прослезившейся и растроганной, но каково же было
мое изумление, когда <синявка>, окончив письмо,
бросила его небрежным движением на середину ка- .
федры со словами:
- И вы думаете, что вашей маман доставит удо- .
вольствие читать эти безграмотные каракули? Я под-
черкну вам синим карандашом ошибки, постарайтесь .
их запомнить. И потом, что за нелепые названия даете
вы вашей маме?.. Непочтительно и неделикатно. Ду-
ша моя, вы напишете другое письмо и принесете
мне.
Это была первая глубокая обида, нанесенная дет-
скому сердечному порыву... Я еле сдержалась от
подступивших к горлу рыданий и пошла на место.
Нина, слышавшая все происшедшее, вся измени-
лась в лице.
- Злюка! - коротко и резко бросила она почти
вслух, указывая взглядом на м-ль Арно.
Я замерла от страха за свою подругу. Но та, ни-
сколько не смущаясь, продолжала:
- Ты не горюй. Галочка, напиши другое письмо
и отдай ей... - И совсем тихо добавила: - А это мы
все-таки пошлем завтра... К Ирочке придут родные,
и они опустят письмо. Я всегда так делала. Не говори
только нашим, а то Крошка наябедничает Пугачу.
Я повеселела и, приписав, по совету княжны, на
прежнем письме о случившемся только что эпизоде,
написала новое, почтительное и холодное, которое бы-
ло благосклонно принято м-ль Арно.
ГЛАВА VIII
ПРИЕМ. СИЛЮЛЬКИ. ЧЕРНАЯ МОНАХИНЯ
Утро воскресенья было солнечное и ясное. Открыв
заспанные глаза и увидя приветливое солнышко, я не-
вольно вспомнила другое такое утро, когда, глубоко
потрясенная предстоящей разлукой, я садилась в де-
ревенскую линейку между мамой и Васей...
Сладко потягиваясь, ётала я одеваться. Некоторые
из девочек встали <до звонка>, будившего нас в вос-
кресные и праздничные дни на полчаса позже.
Крошка и Маня Иванова - две неразлучные под-
руги - чинно прохаживались по среднему переулку,
т. е. по пространству между двумя рядами кроватей,
и о чем-то шептались.
Обездевочки туго заплели волосы на ночь в мелкие
косички и в чистых передниках, тщательно причесан-
ные, выглядели очень празднично. Подле меня, широ-
ко раскинувшись на постелит безмятежно спала моя
Нина.
- Сегодня у нас чай с розанчиками, - неожидан-
но выкрикнул чей-то звонкий голосок, разбудивший
княжну. ,
- Влассовская, завяжи мне, душка, <оттаж-
ки>, - говорила, подойдя к моей постели, Таня Пет-
ровская, рябая, курносенькая брюнетка, удивитель-
но, до смешного похожая на Гапку.
Я завязала ей передние красивым бантом и, полю-
бовавшись несколько секунд своим произведением,
принялась натягивать на ноги грубые нитяные казен-
ные чулки.
Фрейлейн Генинг, Булочка или Кис-Кис, как ее
прозвали институтки, вышла из своей комнаты, по-
мещавшейся на другом конце коридора, около девя-
ти часов и, не дожидаясь звонка, повела нас уже со-
всем готовых на молитву. Дежурная пепиньерка
Корсак, миниатюрная блондинка - <душка> Мани
Ивановой - особенно затянулась в свое серое фор-
менное платье и казалась почти воздушной.
- Увидишь, ее выведут сегодня из церкви, - го-
ворила Нина, с нескрываемым удивлением оглядывая
осиную талию Корсак, - ее каждый раз выводят.
Слова Нины оправдались. Леночка Корсак не до>
стояла и половины службы: ей сделалось дурно. Ее:
едва успела подхватить стоявшая у стула Кис-Кис .
и при помощи другой классной дамы вывела из
церкви.
Обедня прошла еще с большей торжественностью, .
нежели всенощная.
В 12 часов мы уже шли завтракать. Воскресный за-
втрак состоял из кулебяки с рисом и грибами. На вто-
рое дали чай с вкусными слоеными булочками.
Тотчас после завтрака, когда мы не успели еще
подняться в класс, раздался звонок, возвещающий о "
приеме родных.
На лестницу уже поднимались желанные посетите-
ли с разными тюричками и корзиночками для своих
любимиц.
- Знаешь, - оживленно шептала Миля Корбина
своей <паре> Даше Муравьевой, - сегодня тетя обе-
щала мне принести в муфте пузырек горячего кофе.
- Смотри, как бы не поймали, - озабоченно шеп-
нула серьезная не по летам Даша, или Додо, как ее
прозвали институтки.
- Дежурные в приеме, в зале, - раздался голос
оправившейся после обморока Корсак.
Несколько девочек и в том числе княжна вышли на
середину класса. Это были наши <сливки>, т. е. луч-
шие по поведению и учению институтки.
- М-ль Корсак, позвольте мне вам сказать по сек-
рету, - робко произнес гортанный голос Нины.
- Говори, малютка. - И Корсак, любившая покро-
вительствовать маленьким, обняла Нину и отошла с
ней к сторонке.
- Мне хочется уступить мою очередь кому-ни-
будь, - просящим шепотом говорила княжна.
При всем моем желании услышать, что говорила
Нина, я не могла; только видела, как глаза ее поблес-
кивали да бледные щечки вспыхивали румянцем.
Корсак улыбнулась, погладила княжну по головке
и перевела глаза на меня.
- Влассовская, - сказала она. - Джаваха пере-
дает свою очередь дежурства в приеме из-за вас. Если
оы вы были назначены с нею, она не лишила бы себя
этого удовольствия. Вы только что поступили, но я по-
прошу фрейлейн Генинг назначить и вас дежурить в
приеме. Одна ваша дружба с Ниной говорит уже за
вас.
И, поцеловав княжну, симпатичная девушка пошла
просить за нас классную даму.
Кис-Кис, разумеется, согласилась, и мы, веселые,
торжествующие, побежали в приемный зал.
- Право, она премилая, эта Леночка Корсак, - го-
ворила по дороге Нина. - И я жалею, что смеялась
над нею. Знаешь, Галочка, мне кажется, что она вовсе
не затягивается.
- Спасибо, - горячо поблагодарила я мою доб-
рую подружку.
- Э, полно, - отмахнулась она, - нам с тобой
доставит удовольствие порадовать других... Если б ты
знала. Галочка, как приятно прибежать в класс и вы-
звать к родным ту или другую девочку!.. В такие мину-
ты я всегда так живо, живо вспоминаю папу. Что было
бы со мною, если бы меня вдруг позвали к нему!..
Но, постой, вот идет старушка, это мама Нади Федо-
ровой, беги назад и вызови Надю.
Я помчалась исполнять данное мне Ниной пору-
чение. Когда я вернулась в зал, меня поразило шум-
ливое жужжанье говора по крайней мере двух сотен
голосов. Княжна подвинулась и дала мне место на ска-
мейке у дверей, между собой и Дашей Муравьевой.
- Ты тоже дежуришь, привыкай, - со своим чуть
заметным немецким акцентом шепнула мне фрейлейн
Генинг и углубилась в вязание трехаршинного шарфа.
Невдалеке от нас сидела Маня Иванова со своим
маленьким гимназистиком-братом. Она разделила
принесенное им сестренкой большое яблоко на две по-
ловины и оба, смеясь и болтая, уплетали его. Еще
дальше вялая Ренн, сидя между матерью и старшей
сестрой, упорно молчала, поглядывая на чужие семьи,
счастливые кратким свиданием.
- Смотри,эток Ирочке,-воскликнула, вся вспых-
нув, моя соседка, и, прежде чем я успела сказать что-
либо, Ниночка приседала перед высоким седым госпо-
дином почтенного и важного вида.
- Мадемуазель Трахтенберг сейчас выйдет, -
произнесла она и бросилась звать свою <душку>.
Постоянные посетители приема, увидя незнакомую
девочку между всегдашними дежурными, спрашивали
фрейлейн - новенькая ли я. Получив утвердительный
ответ, они сочувственно-ласково улыбались мне.
Побежав вызывать кого-то из наших, я столкнулась
в дверях 5-го <проходного> класса с княжной.
- Я отдала Ирочке твое письмо, будь покойна,
оно будет сегодня же опущено в почтовый ящик... -
шепнула она мне, вся сияющая, счастливая.
Снова бежала я в класс и снова возвращалась.
Прием подходил к концу. Я с невольной завистью
смотрела на разгоревшиеся от радостного волнения
юные личики и на не менее довольные лица родных.
<Если -б сюда да мою маму, мою голубушку>, - по-
думала я, и сердце мое замерло. А тут еще совсем близ-
ко от меня Миля Корбина, нежно прильнув к своей
маме белокурой головенкой, что-то скоро-скоро и
взволнованно ей рассказывает. И ее мама, такая доб-
рая и ласковая, вроде моей, внимательно слушает
свою девочку, тщательно и любовно приглаживая ру-
кой ее белокурые косички...
Мне стало больно, больно.
<Больше полугода без тебя, моя дорогая маму-
ся>, - горько подумала я и сделала усилие, чтоб
не разрыдаться.
Прием кончился... Тот же звонок прекратил два
быстро промелькнувших часа свидания... Зашумели
отодвинутые скамейки. Родители торопливо цело-
вали и крестили своих девочек, и, наконец, зала опу-
стела.
- Миля, давай меняться, апельсин за пять кара-
мелек! - кричит Маня Игнатьева Миле Корбиной.
- Хорошо, - кивает та.
- Федорова, тебе принесли чайной колбасы, дай
кусочек, душка, - откуда-то из-за шкапа раздается
голос Бельской, на что Надя, податливая и тихень-
кая, соглашается без колебаний.
Мы идем в столовую.
Еще в нижнем коридоре передается отрадная но-
вость - на третье сегодня подадут кондитерское
пирожное.
Обед прошел с необычайным оживлением. Те, у ко-
торых были родные в приеме, отдавали сладкое де-
вочкам, не посещаемым родителями или родными.
После молитвы, сначала прочитанной, а затем
пропетой старшими, мы поднялись в классы, куда
швейцар Петр принес целый поднос корзин, коробок
и мешочков разных величин, оставленных внизу по-
сетителями. Началось угощенье, раздача сластей под-
ругам, даже мне. Мы с Ниной удалились в угол за
черную классную доску, чтобы поболтать на свободе.
Но девочки отыскали нас и завалили лакомствами.
Общая любимица Нина, гордая и самолюбивая, долго
отказывалась, но, не желая обидеть подруг, приняла
их лепту.
Надя Федорова принесла мне большой кусок чай-
ной колбасы и, когда я стала отнекиваться, пресерь-
езно заметила:
- Ешь, ешь, или спрячь, ведь я же не отказыва-
лась от твоих коржиков.
И я, чтобы не обидеть ее, ела колбасу после пи-
рожных и карамелей.
Наконец с гостинцами было покончено. Полуопу-
стошенные корзины и коробки поставили в шкап,
который тут же заперла на ключ дежурная; пустые
побросали в особый ящик, приютившийся между
пианино и шкапом, и девочки, наполнив карманы
лакомствами, поспешили в залу, где уже играли и
танцевали другие классы.
Институтки старших классов, окруженные со
всех сторон маленькими, прохаживались по зале.
Ирочка Трахтенберг, все с тою же неизменной Ми-
хайловой, сидела на одной из скамеек у портрета им-
ператора Павла.
- Княжна, пойдите-ка сюда, - кликнула Ми-
хайлова Нину.
Но моя гордая подруга сделала вид, что не слы-
шит, и увлекла меня из залы на маленькую лесенку,
где были устроены комнатки для музыкальных уп-
ражнений, называемые силюльками.
- Если бы меня позвала Ирочка, я бы, конечно
пошла, - оправдывалась Нина, когда мы остались
одни в крохотной комнатке с роялем и табуретом __
единственной в ней мебелью, но эта противная Ми-
хайлова такая насмешница!
И снова полилась горячая дружеская беседа. Из
залы доносились звуки рояля, веселый смех резвив-
шихся институток, но мы были далеки от всего этого.
Тесно усевшись на круглом табурете, мы поверяли
ДРУГ другу наши детские похождения, впечатления,
случаи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26