Человечество идет и должно идти вперед, и важно - а сегодня необыкновенно
важно, - не ошибиться в выборе дальнейшего пути, на котором по-прежнему
путеводной звездой, лоцманом в этом тяжелом, но таком многообещающем пути
будет наука, - но наука новая, не какая-то новая научная дисциплина,
специализирующаяся на спасении человечества, а новое мировоззрение, новая
система естествознания, включающая в себя как неотъемлемый и обязательный
элемент человека, рассматривающая его как элемент Космоса и как микрокосм.
"...Коль скоро допущенная нами ошибка осознана, мы могли бы острее ощущать
те явления вокруг нас, которые ранее были вынуждены игнорировать из-за
одностороннего пристрастия к физической науке, могли бы более чутко
реагировать на росток, пробивающийся сквозь обломки рухнувшего здания
причинности, с большим вниманием относиться к стечению событий, включить
паранормальные явления в нашу концепцию нормальности и отдавать себе ясный
отчет в том, что мы живем в "стране слепых", - говорит Артур Кестлер.
Эти пока еще слабые ростки нового внушают оптимизм, надежду и веру в будущее
человека. Процесс становления нового идет почти незамечаемый массами людей,
занимающихся известным своим делом - перегрызанием друг другу глоток из-за
куска хлеба, достатка, еще большего достатка и все большего и большего
достатка. Но появляется и растет число людей, понимающих, что счастье не в
драке за рыбьи головы у пирса, людей, ищущих духовность в мире, где
духовность, казалось бы, изжита, где нет ничего важнее сиюминутных
меркантильных интересов, в мире, которым, как кажется, управляет древняя
формула одного из Людовиков: "После меня хоть потоп!" Процесс нового
Возрождения почти незаметен, и пытливые взоры людей, ищущих надежду и опору
своей пробуждающейся духовности, плохо видны за блеском безразличных и
алчных глаз, и такой зыбкий, такой неустойчивый мир, над которым висят не
один - множество дамокловых мечей общей военной погибели, экологической
катастрофы, истощения природных ресурсов при стремительном росте населения
Земли, и ужасающее, потому что становится нормой, сползание в бездну
аморальности, когда вокруг буйствует расцветшая махровым цветом преступность
всех масштабов, когда наружу выползают и множатся отвратительные людские
пороки. Но так было всегда: "...в эпохи глобальных катастроф цивилизации
выплескивают на поверхность бытия всю мерзость, все подонки, накопившиеся за
столетия в генах социума".
Человеческая цивилизация как система подошла к точке бифуркации - точке
перелома в кривой своего развития, "где система как бы "колеблется" перед
выбором одного из нескольких путей эволюции... и небольшая флуктуация может
послужить началом эволюции в совершенно новом направлении, которое резко
изменит все поведение... системы". Эти "колебания", эта неустойчивость
цивилизации уже хорошо ощутимы, и люди начинают переоценивать и
переосмысливать свои взгляды на мир, на играемые ими роли. Основным
признаком этой переоценки становится изменение миропонимания, ведущее к
коренным переменам в науке. "Не будет, по-видимому, преувеличением сказать,
что наш период допустимо сравнивать с эпохой греческих атомистов или
Возрождения, когда зарождался новый взгляд на природу", - пишут И. Пригожин
и И. Стенгерс. Человечество стоит на пороге каких-то коренных изменений в
своей судьбе. "В последние десятилетия все чаще рождается мысль, что
человечество достигло какого-то важного рубежа и оказалось на перепутье.
Впервые с тех пор, как христианский мир шагнул в свое второе тысячелетие,
над миром, по-видимому, действительно нависла реальная угроза неминуемого
пришествия чего-то неотвратимого, неизвестного и способного полностью
изменить общую судьбу огромных масс людей. Люди чувствуют, что наступает
конец какой-то эпохи в их истории", - говорит А. Печчеи.
Необходимо, конечно, заметить, что процесс обновления, перехода к новому
способу мышления нельзя понимать как происходящий одномоментно, подобно
вспышке молнии, мгновенно освещающей всех и все; и это не будет картина,
подобная обещанному Страшному суду: "И вострубил первый ангел..." - это
всего лишь красивая поэтическая метафора. Переделка человеческого мышления,
мировоззрения всегда происходит медленно, но грядущая может быть еще более
длительной и мучительной - ведь меняется не только взгляд, или система
взглядов на окружающую природу, мир, Вселенную, - человек будет вынужден
по-иному взглянуть на самого себя, что намного сложнее.
Вот уже две с лишним тысячи лет звучит призыв древнего мудреца: "Человек,
познай себя!", но "трагедия современного разума "разгадавшего загадку
Вселенной" как раз и состоит в том, что одну загадку он заменил другой -
загадкой самого себя" - и решение этой загадки и составляет суть нового
этапа познания.
Человек двойствен, как и все во Вселенной, как и сама Вселенная, и об этом
хорошо знали древние мыслители: инь и ян, ад и рай, двуликий Янус добра и
зла - элементы, из которых она состоит сама, природа тщательно перемешала в
душе человека, где самым причудливым образом соединяются страсть к
разрушению, деградации и стремление к созиданию, росту, совершенствованию.
В этике человека добро и зло относительны и субъективны, и великое множество
моральных систем, реализующих эту относительность и потому взаимно
исключающих друг друга и в то же время демонстрирующих их удивительную
гибкость и возможность самых невероятных адаптации, воспринимается как некий
мировой закон, как безысходность и тупик всех споров и разногласий.
Представления о добре и зле в различных этических системах являются, по сути
дела, теми же самыми аксиомами, принимаемыми на основании "практического
опыта человечества", "здравого смысла" - понятий, очевидно, переменных и
зависящих от исторических, демографических, социальных, национальных,
гастрономических и Бог знает от какого еще множества других факторов. И как
невозможно строго доказуемое разрешение спора между материализмом и
идеализмом, так и в рамках отдельных, не рассматриваемых как бы "сверху"
этических систем, невозможно разрешение моральных аксиом.
Мы с отвращением судим о морали каннибалов, определявших достоинство
человека по числу съеденных им врагов, нас поражает восточный фатализм,
победивший даже инстинкт самосохранения, следствием чего является полное
пренебрежение к собственной жизни, и точно так же нас потрясают убийцы всех
масштабов, презирающие жизни чужие, но у нас нет никаких положительных
доказательств, которые позволили бы утвердить правильность и единственность
исповедуемой нами морали. Сколько бы мы ни говорили о существовании единого
кантовского "нравственного чувства во мне", об идеальной - для нас - морали,
которую мы считаем единственно достойной человека, общечеловеческой и
которой, впрочем, мы и сами придерживаемся до поры до времени,- и
профессионал-убийца, и людоед, и буддийский святой вряд ли согласятся с нами
и поймут преимущество любых других моральных норм. Относительность и
субъективность добра и зла, моральных ценностей - вот самый тяжелый и в то
же время самый важный и необходимый для разрешения нарождающейся новой
наукой вопрос.
Всегда на протяжении всей истории человечества живет мечта о мире, где царит
добро. В поразительной поэтической форме эта мечта выражена в загадочном
древнем, уже тысячелетия занимающем умы людей удивительном пророчестве: "И
отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля,
ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло". Но такого Бога нет, а потому
человек должен сам становиться богом своих детских снов - добрым,
справедливым, милосердным и всемогущим, и стать таким человеку поможет
наука, но не наука ракет, пестицидов, атомных бомб и электростанций, а наука
человеческая, наука о человеке.
Я убежден, что должна существовать какая-то высшая этическая система,
метаэтика, моральные ценности в которой имели бы абсолютный и объективный
характер, где добро было бы добром для всех, а зло, причиненное одному,
вызвало бы общее страдание, а потому было бы невозможно. Должна существовать
такая, не известная пока нам точка отсчета, такая мораль, где добро и зло
были бы инвариантны, где их понимание не зависело бы от системы координат -
от всех тех многочисленных преходящих и проходящих факторов, от которых они
зависят сейчас.
Это изменение статуса противоположностей, исчезновение их относительности не
есть отступление от диалектики, содержащей в качестве одного из основных
своих принципов систему противоположностей, которые всегда относительны,
всегда переходят друг в друга. Поняв и приняв абсолют моральных ценностей,
абсолют добра и зла, нравственный абсолют, установив критерии этой
абсолютности, люди неминуемо встретятся с иными противоположностями,
качества которых вообразить сегодня мы просто не в силах. Но дай нам Бог
понять сейчас хотя бы, что есть добро и что есть зло - для всех, - потому
что не понявшее этого и держащееся за собственное субъективное и такое
непостоянное понимание добра и зла человечество обречено на гибель.
Метаэтика, как и любая другая новая система мышления, не может возникнуть на
пустом месте. Однако есть уже признаки, позволяющие говорить о ее
возрождении, поскольку на наших глазах набирает силу новая удивительная
наука - экология - первая поистине космическая наука человечества.
Экология не только глобальна - этим может похвастаться и атомная физика, -
но и глубоко человечна. Она олицетворяет совершенно новый, невиданный в
истории подход к природе, когда человек, ощутив свою вину и свою
оторванность от природы, рассматривает ее как единое целое, как единый живой
организм, неотъемлемой частью которого он сам начинает воспринимать себя, и
тем самым все человечество начинает осознавать свое единство как единство
одного народа, одной нации землян. И это не единственная особенность новой
науки.
Экология, родившаяся как утилитарное средство изучения антропогенных
воздействий на природу, стремительно становится наукой этической,
всепланетарной, наднациональной, определяющей добро и зло безотносительно,
"независимо от наблюдателя". Экология - это пробуждающаяся совесть
человечества, которое, словно бы очнувшись от тяжелого сна прагматизма,
впервые, пожалуй, в таких масштабах поступается своими сугубо материальными
интересами во имя непонятных ранее, таких эфемерных ценностей, как красота и
чистота природы, - любовь к природе становится научным понятием. Это первая
ласточка грядущей научной революции, революции в человеческом сознании, и
хоть она, может быть, и не делает весны, но это не значит, что весны не
будет вовсе...
Это вторжение эмоций, этических и эстетических категорий в строгий и
стройный, сугубо материалистический мир науки, ее поворот к духовному миру
человека вынуждает многих ученых высказывать мысли о неполноте знания,
замыкающегося в сухих формализациях, об одностороннем характере достижений
науки, все больше напоминающих пирровы победы: "В этом победном шествии
прогресса есть какие-то тревожащие моменты, и к этим тревожащим моментам не
следует относиться легкомысленно... То, что дает нам искусство, никак не
заменит никакая математизация. И очень страшно, если наиболее способные дети
пойдут по линии такого суррогата".
Подобная критика не ставит под сомнение научное мышление как таковое - она
сомневается в человечности классической науки: "Критика нацелена на
неспособность классической науки справиться с некоторыми фундаментальными
аспектами окружающего мира. Мы начинаем выходить за пределы того мира,
который можно определить как "мир количества" и вступаем в "мир качества".
Мы должны, по словам Гиллеспи, "найти в науке место для нашей качественной и
этической оценки природы", что всегда являлось прерогативой искусства".
Понимание этого заставляет все большее число ученых искать в искусстве пути
преодоления неадекватности современных научных методов описания
фундаментальной картины мира, включающей человека. Этот начавшийся на заре
нашего века процесс разрушения старой, механической и бездушной картины
ньютоновского физического мира известен как эйнштейновская научная
революция. Теория относительности, квантовая механика, астрофизический
принцип антропности уже прямо связывают наблюдаемую Вселенную с
человеком-наблюдателем, пока не принимая, однако, во внимание человеческую
алогичность, эмоциональность, свободу воли, - но мир в таком описании тем не
менее начинает приобретать черты человеческой неточности и непредсказуемости
- тех черт, в исследовании которых давно преуспело искусство. Идут поиски
путей единения науки и искусства с присущей ему полифонией смыслов,
обертонами, подсознательными мотивами, эмоциональностью, неопределенностью.
Вот что говорит об этом Роберт Музиль: "Именно в наше время как никогда
прежде необходима не только творческая энергия, но и единодушие, целостность
духа. Было бы глупостью думать, будто все упирается только в знание; суть
заключена в самом характере мышления. Со своими притязаниями на глубину,
смелость и новизну мышление пока что ограничивает себя исключительно сферой
рационального и научного. Но такой разум поедает все вокруг себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85