Вряд ли было простым совпадением то, что семья Маре покинула страну именно в этот год. Но вслух Зак произнес:
- Сколько времени вы с ней?
- Я была первой рабыней, которую они купили. Мне было шестнадцать, столько же, сколько мисс Эммануэль. - Роуз очистила трехзубчатую лопатку о край медного горшка. - И с тех пор я с ней постоянно.
Зак почувствовал, что в нем растет раздражение. Вряд ли он сможет узнать здесь что-либо полезное. Трудно понять эту преданность, даже любовь, которую многие рабы чувствуют к своим хозяевам. Заку было неприятно думать, что женщина, к которой он чувствует симпатию, имела в собственности человека, словно какую-то вещь.
- Это ее отец, доктор Маре, подарил вас Эммануэль? - сухо спросил он.
Лопатка с грохотом упала на камни. Уперев руки в бока, Роуз резко повернулась к нему.
- Вы думаете, я рабыня? Ну, тогда я скажу вам, что так же свободна, как и вы. О, одно время я принадлежала цветному господину. Иногда он избивал меня до полусмерти только для того, чтобы показать, что он выше меня по положению. Он решил продать меня на пристани в тот день, когда семья Маре приехала из Франции. Они купили меня прямо там, на берегу, но быстро освободили. И я отработала до цента все, что они заплатили.
Изящным движением она подхватила лопатку и стала вновь помешивать содержимое котелка.
- Вы не знаете мисс Эммануэль, - произнесла Роуз, не глядя на него, - если думаете, что она когда-либо имела рабов. Она и Филипп были единодушны в том, что рабство - это зло.
- Из ваших слов я делаю вывод, что в других вопросах их мнения расходились.
Мулатка бросила на него быстрый взгляд и отвернулась.
- Я не говорила этого. - Она плотно сжала губы.
Зак понял, что вряд ли узнает что-то еще на этот счет. Вздохнув, он закинул ногу на ногу и произнес:
- Расскажите мне о Жаке Маре и его жене.
- Я хочу, чтобы ты поговорил со всеми, кто связан с больницей Сантера, - сказал Зак Хэмишу, когда они обедали в небольшом итальянском кафе около штаба.
Хэмиш поднял лицо от тарелки со спагетти, его глаза стали круглыми, как у совы.
- С каждым?
- Да. Пару человек отправь просмотреть папки на всех пациентов, которые за прошедший год скончались или подверглись ампутации.
- Ты думаешь, что искать надо там? - спросил Хэмиш, доставая из кармана записную' книжку. - Больных, которые могли быть чем-нибудь недовольны?
- Нет, но я хочу, чтобы вы сконцентрировались на людях, с которыми работал Сантер. На таких, как этот англичанин Ярдли. Посмотрите, что можно раскопать насчет него. Он утверждает, что прошлой ночью был с другом. Узнайте, кто этот человек, и постарайтесь найти кого-нибудь, кто мог бы подтвердить, что они были вместе. Англичанин говорит, что он не спорил с Сантером, но у меня есть ощущение, что здесь что-то скрывается.
Кивнув, Хэмиш открыл записную книжку с полотняным переплетом и начал составлять список, царапая бумагу тупым коротким карандашом.
- Затем надо проверить эту молодую женщину, Клер Ла Туш, - продолжил Зак. - Она - добровольный помощник, но, похоже, не очень ладила с Сантером. Может, ты сможешь разузнать, по какой причине.
Хэмиш перестал делать пометки в блокноте.
- А мадам де Бове?
- Я о ней позабочусь.
Хэмиш зашевелил усами и закусил губу.
- Ты не можешь ее подозревать.
Зак протянул руку, чтобы отломить кусок итальянского хлеба, который пекли в этом кафе.
- Почему бы и нет?
- Ну, прежде всего она женщина…
- Ха! Хочешь сказать, что убийства совершают только мужчины?
Хэмиш отрицательно покачал головой:
- Но не такие.
- А какие? Не думаю, что мы знаем мадам де Бове достаточно хорошо. - Зак встал. - Мне нужен список всех, кто приходил на кладбище, и тех, кто не появился там, хотя и должен был бы это сделать. - Этим вечером Заку надо было отправляться к Батлеру, и встреча могла затянуться, поскольку у генерала были далеко идущие планы по передаче конфискованных сахарных плантаций вместе с их чернокожими работниками перекупщикам с Севера.
Хэмиш кивнул и похлопал по записной книжке:
- Я все запишу, не волнуйся. - Зак улыбнулся, и Хэмиш недоуменно насупил брови: - Что в этом смешного?
Но Зак только усмехнулся и направился прочь.
- Возможно, теперь ты будешь разумнее, - произнесла Мари-Тереза де Бове, сидя в кресле и вяло обмахиваясь пальмовым веером в затхлом жарком полуденном воздухе. - Доминик должен уехать с нами в Бо-Ла. По крайней мере, на несколько месяцев.
Эммануэль и мать ее погибшего мужа сидели в задней галерее дома, выстроенного в стиле Ренессанса, но с греческими мотивами. С галереи было хорошо видно, как Доминик и его дед Жан-Ламбер играют с лошадиными подковами на маленькой лужайке. Жан-Ламберу было семьдесят шесть, но, несмотря на возраст, этот худой седовласый человек, приволакивающий ногу после случившегося прошлым маем сердечного приступа, все еще увлекался детской игрой в метание подков.
Когда-то фамильный дом располагался на улице Урсулин, в старом квартале. Но в связи с расширением города и постоянным наплывом нищих эмигрантов пришлось перебраться на Эспланад-авеню. Эта улица располагалась на высоком берегу, тянущемся к северо-западу от города, от Вье-Кер до Байу-Сент-Джон. Де Бове были одними из наиболее уважаемых и состоятельных жителей города. На протяжении нескольких поколений они как-то ухитрялись избежать разнообразных соблазнов, обанкротивших множество старых креольских семейств. Азартные игры и пьянство, дуэли и приверженность к «пласажам» - цветным любовницам, для которых белые мужчины строили роскошные дома, не привлекали их. Основой благосостояния де Бове была обширная сахарная плантация, известная как Бо-Ла, на Байу-Креве, но семейство уже давно освоило и другие занятия: морские перевозки, банковские операции, мелкое производство и операции с недвижимостью. Оккупация города войсками северян привела к большим потерям, однако не разрушила до основания состояние де Бове, как и у многих в этом городе.
Стоя у чугунных литых перил, Эммануэль с улыбкой наблюдала, как ее сын готовится к броску. Но когда она снова увидела хмурое лицо его бабушки, улыбка медленно сползла с ее лица.
- Это слишком щедро, - сказала она. - Кое-что из того, что мы слышим о патрулях янки, является преувеличением, но, боюсь, не все. Я чувствую себя спокойнее, когда мой мальчик здесь.
- Спокойнее? В городе? - Мари-Тереза нахмурилась. Она была моложе своего мужа лет на двенадцать или даже больше - высокая, все еще привлекательная, с серебристыми волосами, гордой осанкой и блестящими серыми глазами. - А если начнется желтая лихорадка?
Обычно все, кто мог себе это позволить, летом уезжали в загородные владения, спасаясь от частых эпидемий. Только в этом году присутствие недисциплинированных солдат-янки и действия партизан-конфедератов сделали пребывание в поместьях более опасным, чем в городе. К тому же на сей раз смертоносная лихорадка обошла Новый Орлеан стороной.
- Думаю, в этом году эпидемий не будет, - убеждала Эммануэль.
Мари-Тереза презрительно выдохнула; это был чисто галльский звук.
- Пф-ф-ф. Из-за нескольких прорытых каналов и осушенных болот? Это что-то меняет?
Сжав поручень, Эммануэль постаралась справиться с раздражением. Они обсуждали эту тему уже много раз, но Мари-Терезе так и не удавалось переубедить невестку.
- Очищая город, янки заботились исключительно о себе, - продолжала Мари-Тереза. - Они знают, что в случае эпидемии умрут первыми.
Эммануэль оттолкнулась от поручней.
- В первую очередь - но не только о себе.
Мари-Тереза элегантно пожала плечами:
- Умирают самые слабые.
Это прозвучало бестактно по отношению к молодой женщине, которая потеряла от лихорадки мать, а через пять лет и отца. Но и у Мари-Терезы эпидемия унесла двух сыновей.
Игра с подковами близилась к концу. Доминик со смехом побежал к конюшням, что располагались за домом, а Жан-Ламбер начал медленно и осторожно подниматься по ступенькам на галерею, опираясь на руку своего раба - массивного мулата Батиста.
Мари-Тереза отложила веер. Ее золотое кольцо звякнуло, ударившись о край железного стола.
- Это правда, что сказал Доминик? - спросила она. - Какой-то янки приходил к тебе в больницу Сантера?
Только через секунду Эммануэль поняла, что Мари-Тереза говорит об убийстве Генри Сантера.
- Он служит у генерала Батлера, - ответила Эммануэль, наблюдая, как Жан-Ламбер поднимается по ступеням, - начальником военной полиции.
- Вряд ли он побеспокоит тебя снова, - произнес Жан-Ламбер. От одышки его голос был неровным. - Бену Батлеру и его банде убийц и воров нет никакого дела до убитого южанина. - С помощью раба он опустился в белоснежное кресло-качалку. Его лицо слегка исказилось от боли. - Спасибо, Батист, - тихо произнес он.
- Не думаю, что майор Купер бросит расследование, - сдавленно произнесла Эммануэль.
Старик очень медленно повесил трость на ручку кресла и полез в карман за трубкой и кисетом.
- Ты, похоже, гордишься этим?
Эммануэль покачала головой:
- Нет, если ты подразумеваешь тщеславие.
Жан-Ламбер перестал набивать трубку и посмотрел на нее. В его взгляде промелькнуло некоторое удивление. У Филиппа были такие же синие глаза. И у Доминика тоже глаза викинга, как называл их Жан-Ламбер.
- А-а… Он, похоже, человек долга? Хочет поймать убийцу, поскольку это входит в его обязанности? Хорошо. - Он сунул трубку в рот и сжал ее зубами. - Интересно.
Эммануэль ничего не ответила, хотя она начала подозревать, что Зак Купер полон решимости найти убийцу и по другим причинам. В конце концов, как начальник военной полиции он должен был поддерживать порядок и наблюдать за всем в городе - от конфискации и распределения имущества мятежников до очистки улиц и предоставления пищи и крова тысячам негров, потерявших работу, и бедняцкому населению города. То, что он пришел на кладбище прошлой ночью, было объяснимо. Но почему он принимает личное участие в расследовании смерти Генри Сантера?
- Долг и честь? - насмешливо произнесла Мари-Тереза. - У янки? Сомневаюсь. Если бы Генри не убили таким странным образом, на следующий день никто бы об этом случае и не вспомнил.
Жан-Ламбер зажег спичку, но его рука замерла в воздухе. Он посмотрел на жену; в его глазах читались сдержанная неприязнь и враждебность.
- Человек не волен выбирать, как ему умереть.
Мари-Тереза ответила ему таким же холодным взглядом.
- Это зависит от жизни, которую он ведет, от друзей, которых выбирает.
Жан-Ламбер, потягивая трубку, ничего не ответил. Мари-Тереза повернулась к Эммануэль и отрывисто произнесла:
- Ты должна немедленно закрыть больницу.
Эммануэль возразила:
- Нет. Она будет работать.
Жан-Ламбер кивнул с молчаливым одобрением, но Мари-Тереза резко выдохнула, издав типично французское «пффф». В ее понимание благопристойности и респектабельности не укладывалось то обстоятельство, что супруга одного из де Бове трудится в лечебнице.
- Во вторник у нас будет собрание, - наконец произнесла Мари-Тереза, - на котором мы будем шить рубашки для пленных солдат Конфедерации. Их держат на Шип-Ай-ленде. Ты к нам присоединишься?
Мари-Тереза устраивала такие мероприятия каждый месяц и всегда приглашала на них Эммануэль. Но невестка ни разу не присутствовала, хотя знала, что это не улучшает ее репутацию в глазах окружающих. Чуть вздохнув, она произнесла:
- Я постараюсь. Но после того как не стало Генри, работы в больнице невпроворот.
- Тогда брось ее, - произнесла Мари-Тереза.
Эммануэль стиснула зубы, но ничего не ответила. Жан-Ламбер кашлянул, заполняя неловкую паузу.
- Сегодня вечером будут поминки - ты слышала об этом? - Наклонив голову, он сосредоточился на трубке. - Майор унионистов, о котором ты нам говорила, придет туда?
- Конечно, нет, - поспешно произнесла Мари-Тереза. - Появляться там, где поминают покойника? Даже у янки хватит такта, чтобы этого не делать.
Эммануэль бросила взгляд поверх сада в направлении конюшен, над которыми на фоне полуденного неба начали собираться бело-голубые облака.
- Он будет там.
Уже спускались сумерки, когда Эммануэль повернула на улицу Конти. Из садов доносился стрекот кузнечиков, громкий и отчетливый в жарком спокойном воздухе. В полдень, после того как она покинула Эспланад-авеню и вернулась домой, прошел короткий дождь. Теперь небо снова было чистым, ярко светила полная луна.
Эммануэль уловила отдаленный шум от расположенного на берегу кабаре: в субботний вечер ни война, ни оккупация не способны были помешать людям собираться в тавернах, бильярдных залах и борделях. Но дома на улице Конти были тихими, воздух напоен запахом жаренного в оливковом масле чеснока, слышался тонкий звон фарфоровой посуды. Внезапно Эммануэль почувствовала себя одинокой. Ей стало казаться, что кто-то крадется за ней, столь слабой и беззащитной. Эммануэль пыталась отогнать этот страх, но он шел за ней по пятам. Кое-как она добралась до угла Бургунди-стрит и увидела высокое узкое здание - городской дом Генри Сантера и его сестры Элис. За стоящим у дома фонарем виднелись дугообразные ворота и грациозная каменная лестница. Жилыми были второй и третий этажи дома.
Когда Эммануэль вошла в помещение, она обнаружила, что здесь уже полно народа. Мужчины и женщины стояли несколькими группами и негромко переговаривались. Из-за жары газовый свет не зажигали, окна занавесили черным, воздух был горячим и немного дымным от свечей, которые стояли в канделябрах у изголовья покойного. Эммануэль остановилась у холодного неподвижного тела Генри Сантера. Она часто видела умерших людей, но одно дело - просто мертвый, подумала она, другое - убитый.
Генри Сантер лежал на покрытом черной тканью столе около переднего окна гостиной. Руки покойного были сложены на груди. Когда Эммануэль посмотрела на Сантера, то внезапно ощутила запах жасмина и гвоздик и словно перенеслась обратно на кладбище. И хотя рубашка Генри была безукоризненно белой и хорошо отглаженной, а черный шелк жилета не окровавлен стрелой, его неподвижная поза чем-то напоминала жуткую сцену убийства.
Коротко вздохнув, Эммануэль поспешно отвела взгляд от лица своего старого друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36