И после горячих объятий и удовлетворения плотских желаний остаются лишь разочарование и боль.
Но иногда - и Эммануэль знала это - мужчины и женщины и в самом деле верили в любовь, в то, что это волшебство, радость и сладостное удовольствие будут длиться вечно.
Когда-то Эммануэль тоже любила сильно и страстно, это чувство захватывало ее целиком, определяло течение жизни и наполняло светом. Но это время прошло. А вместе с любовью умерла и вера в нее. И если даже самая пылкая страсть не может длиться долго, то, видимо, это всего лишь иллюзия, за которой следует разочарование, всего лишь заблуждение, вызванное тем, что человек стремится облагородить свою первобытную похоть.
Раздумывая над этим, Эммануэль энергично обмахивалась веером, совсем забыв о своей книге. Жаркий воздух был неподвижным, тяжелым и гнетущим, несмотря на то, что солнце уже садилось, погружая улицу в тень. Нет сомнения, подумала Эммануэль, Зак вынужден был задержаться на Конго-сквер. Она с беспокойством посмотрела на часы, прикрепленные к корсажу, и снова захотела увидеть его, услышать его мягкий голос, ощутить близость его тела.
Было что-то странное и даже унизительное в том, что, даже не веря в любовь, считая это чувство иллюзией, временным помешательством, чем-то вроде умственного заболевания, человек, тем не менее, может страдать и ощущать себя несчастным.
Он пришел с наступлением сумерек, когда Эммануэль зажигала свечи в передней гостиной. Воздух наполнился сладковатым запахом цветущего жасмина, который приносил вечерний ветерок из дворов и садов старого города. К этому времени Эммануэль, обдумав все, решила, что кто-то пытался убить Зака снова. Эта мысль пугала ее, воображение рисовало ужасающие картины.
Услышав звонок колокольчика, Эммануэль постаралась взять себя в руки и сойти по лестнице спокойно. Ей пришлось с силой сжимать полированные деревянные перила, чтобы побороть в себе желание и не побежать по ступенькам вниз. Она сказала себе, что не надо придавать особое значение этому визиту просто хочет поблагодарить ее за участие в его спасении. Она медленно сняла засов, хотя ее руки дрожали от спешки и волнения.
Зак стоял на ступеньках. Свет газовых фонарей на набережной хорошо освещал его лицо, но глаза оставались в тени.
- С вами ничего не произошло? - вырвалось у Эммануэль.
- А ты думала, что должно? - Он снял с головы шляпу и лукаво улыбнулся: - Ты же не бегаешь за мной с бутылкой имбирного пива?
Эммануэль быстро обняла его рукой за шею и прижалась головой к широкой груди, успев заметить удивление у него на лице. Он обнял ее сильными теплыми руками.
- Не говори мне, что ты за меня не волновалась, - произнес он. Она чувствовала щекой его теплое дыхание, когда он потерся о ее волосы. - Мужская гордость очень уязвима, а моя особенно.
Эммануэль мягко рассмеялась, но потом быстро стала серьезной.
- От жизни до смерти всего лишь один миг.
Зак взглянул ей в лицо темными глазами, в которых сквозили желание и страсть.
- Значит, я вам не безразличен, мадам де Бове?
Она ответила тем, что поднялась на носки и поцеловала его. Его губы тут же ответили ей поцелуями. Зак провел руками по ее спине и с силой привлек к себе. Эммануэль буквально утонула в поцелуе, забыв обо всем вокруг. Лишь краем сознания она уловила, что за ее спиной захлопнулась дверь, когда Зак толкнул ее сапогом, и что он вздрогнул, когда она, повиснув на нем, заставила его опереться на больную ногу.
- Я думал, ты не захочешь этого снова, - произнес он, мягко дыша ей в ухо. Ущипнув Эммануэль за подбородок, он осыпал ее шею поцелуями. Его дыхание стало быстрее и тяжелее, а руки принялись расстегивать пуговицы ее траурного платья.
- Я лгала, - прошептала Эммануэль.
Не отрываясь друг от друга, они начали подниматься к коридору, но на полпути Эммануэль остановилась, обняла его за голову и поцеловала.
И он взял ее прямо здесь, на витой лестнице. Она опиралась спиной на побеленную стену, платье было поднято к талии, а из горла вырывалось жаркое и тяжелое дыхание. На сей раз он уже не говорил ей о своей любви, но, когда страсть улеглась и дыхание успокоилось, Эммануэль вдруг поняла, как сильно она жаждет услышать эти слова, даже если и не верит им.
Чуть теплая, с легким запахом лаванды и роз, вода нежно ласкала ее тело - как и смуглые сильные мужские руки, медленно двигающиеся по ее обнаженной груди. Эммануэль наполовину сидела, наполовину лежала между его протянутых ног, так что ей приходилось изгибать шею, чтобы он мог целовать ее в губы.
Они устроились в большой медной ванне в комнате «гарсоньер» на втором этаже. Ванна была достаточно большой, чтобы в ней могли уместиться двое, хотя Эммануэль никогда и ни с кем ее не делила. Здесь стоял столик с бутылкой вина и двумя бокалами. Одинокая мерцающая свеча рисовала на стене небольшой золотистый круг.
- Эммануэль, - произнес Зак.
Эммануэль развернулась и оказалась на нем. Она провела рукой по его плечу и шее. Было восхитительно чувствовать под ладонью его сильные мышцы, теплую шелковую кожу и его твердую плоть у ее живота. Этот человек был красив и смугл, но слишком юн, чтобы питать надежду на длительные отношения с ним.
- Как ты думаешь, сколько мне лет? - внезапно спросила она, положив на его грудь ладонь и опуская на нее голову.
Зак взял бокал и, медленно отпив вино, пристально вгляделся в ее лицо.
- Это имеет значение?
- Мне тридцать лет. А тебе? Двадцать шесть? Двадцать семь?
На его лице не было ни удивления, ни разочарования: он слегка улыбнулся.
- В ноябре прошлого года мне исполнилось двадцать пять.
У нее словно оборвалось сердце, но она нашла в себе силы рассмеяться и, проведя пальцем по его тугой мышце, произнести:
- Увы, ты еще ребенок.
Он перехватил ее руку и привлек к себе с такой силой, что она почти упала на него.
- Да, я такой, - произнес он с лукавым выражением глаз. Его тихий голос был хрипловатым и чувственным. Зак приблизил голову к ее лицу. - Настоящий сорванец. - Она подумала, что он сейчас ее поцелует, однако Зак продолжал пристально смотреть ей в лицо. Не отрывая глаз, он снова сделал глоток вина.
Эммануэль выгнула спину, пытаясь отодвинуться, и тоже потянулась за бокалом. Но ее рука так сильно дрожала, что темно-красная жидкость чуть не выплеснулась через край. Эммануэль выпила вино быстро и большими глотками. Оно успокаивающе согрело, и ее слова прозвучали почти спокойно:
- Ты кого-нибудь раньше любил?
Глаза Зака потемнели, стали холодными, злыми и почти угрожающими.
- Нет. Хотя однажды был близок к этому.
Эммануэль замерла.
- И что произошло?
- Она умерла.
- Как?
- Ее убили.
Эммануэль поставила бокал на столик. Зак задумчиво устремил взор на стоящую рядом с ними свечу; было видно, что воспоминания причиняют ему большую боль.
- Это было в том форту, о котором ты мне говорил? - негромко спросила Эммануэль. - В форту Маккена?
Он кивнул, затем обнял ее и прижал к себе. Эммануэль положила голову на его мокрое плечо, чувствуя сильное и тяжелое биение сердца.
- Ее отец был начальником форта. Он хотел, чтобы она вернулась к матери на Восток, нашла там какого-нибудь респектабельного человека и вышла за него замуж. Но у Рэчел были другие планы.
- Она любила тебя, - поняла Эммануэль. Она вдруг почувствовала дикую ревность и тут же устыдилась.
- И именно из-за этого умерла. - Зак говорил на удивление ровно. Поставив бокал с вином, он погладил ее по влажным волосам, но его взгляд был направлен куда-то в пустоту. - Те люди, которых убил лейтенант, - они все были мне близки или, по крайней мере, что-то для меня значили. Молодой капрал из нашего подразделения… пожилая мексиканка, которая стирала мое белье… маленькая девочка, которую я учил играть в шахматы. - Он помолчал. - Последней была Рэчел.
Эммануэль провела рукой по его щеке, чтобы как-то его успокоить.
Он перехватил ее руку и с силой сжал.
- Этот лейтенант просто играл со мной. Как-то вечером я обыграл его в шахматы, и он решил доказать, что умнее меня, тем, что причинил боль мне и окружающим меня людям. Он думал, что я его не поймаю и даже не пойму, что это сделал он.
- Но ты его вычислил.
- В конечном счете - да. Он оставлял записки, издевался надо мной, спрашивал, нужен ли мне еще один труп, чтобы все понять. - Зак помолчал. - Он должен был отплыть в Калифорнию. Если бы я вовремя не сообразил, кто убийца, он успел бы уехать.
- Что ты с ним сделал? - чуть слышно спросила Эммануэль испуганным голосом. - Ты убил его?
- Нет. Я хотел и мог это сделать. Был момент, когда я почти совершил это.
- Не думаю, что ты сомневался в своем решении.
Зак взял ее за подбородок.
- Ты вспомнила об этом случае сегодня днем - и о том, что произошло на улице Конти? - Он отрицательно покачал головой. - Я солдат, Эммануэль. Меня давно приучили, что убивать надо лишь тогда, когда опасность угрожает тебе самому. Многих, кто не соблюдал этого правила, самих постигла смерть.
- Это относится и к лейтенанту в форту Маккена?
- Нет, это выглядело бы как холодное, расчетливое убийство. Я не палач.
Эммануэль считала этого человека не знающим жалости солдатом, несшим боль, смерть и разрушение. А теперь она узнала, что он сражается только для защиты себя или других и с большим уважением относится к человеческой жизни. Как она сама не могла это увидеть?
- Эти люди, которые сегодня пытались тебя убить, - негромко произнесла она. - Их послал тот же человек, который нанял бродягу?
- Хэмиш именно так и думает. Он полагает, что я близок к разгадке.
- Но ты так не думаешь?
Зак удивил ее тем, что негромко рассмеялся:
- В этом городе наберется немало людей, которые хотели бы видеть мой холодный труп на столе для вскрытия.
- Не говори так, - вырвалось у Эммануэль.
Взяв ее за руки, он приподнял ее так, что Эммануэль выпрямилась, представ перед ним обнаженной.
- Вот как, мадам де Бове! - произнес Зак с лукавой улыбкой. - Вы действительно уверены, что не любите меня?
- Нет. Это просто желание, - ответила она, но наклонилась к нему ближе, словно опасаясь, что может потерять его. А когда он приник к ее губам для долгого поцелуя, она почувствовала слезы на глазах.
Он начал ласкать ее - медленно и нежно, доставляя ей удовольствие и получая его сам. И хриплым шепотом он сказал эти три заветных слова, которые она так ждала: «Я тебя люблю». И она чуть не ответила ему. Но Бог ее уберег - этого «почти» не произошло.
В бледном свете раннего утра большой дом на Эспланад-авеню выглядел очень красиво. Белые дорические колонны поднимались к небу, а высокая лестница с кружевными литыми перилами расширялась книзу, словно приглашая всех подняться по ней. Но Эммануэль прошла мимо дома по узкой, выложенной кирпичом дорожке аллеи из розмаринов к маленькому садику, спрятавшемуся чуть в стороне, у конюшен.
Она знала, что в это время дня Жан-Ламбер бывает именно в саду. К девяти утра солнце становится золотисто-желтым и начинает нещадно палить, и старику бывает слишком жарко, чтобы работать на земле. Жан-Ламбер каждое утро поднимался очень рано ради того, чтобы оказаться здесь, в этом райском уголке, с его аккуратными живыми изгородями из темно-зеленых карликовых кустов серебристой кошачьей мяты и вьющихся роз.
Услышав шаги на тропинке, он оглянулся. Несмотря на возраст, он имел превосходный слух. В руке, на которой висела трость, он сжимал корзину с маленькими светло-красными розами.
- Папа, - произнесла Эммануэль, становясь на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Старик был очень высок - почти так же, как Филипп. - Мне нужно поговорить с тобой.
Живые синие глаза Жан-Ламбера сузились, когда он посмотрел ей в лицо.
- Что случилось, малышка?
- Я хочу, чтобы ты взял Доминика в Бо-Ла.
- И ты поднялась так рано, чтобы сообщить мне это? - Он повернулся, чтобы срезать лилию и осторожно положить ее в корзину. - Два месяца назад я предлагал тебе это, но ты сказала, что это слишком опасно.
- Я и сейчас так считаю.
Жан-Ламбер бросил взгляд на Эммануэль.
- И почему ты передумала?
Эммануэль тяжело вздохнула:
- Я боюсь, что кто-нибудь попытается его убить.
Глава 28
- Да? - переспросил Жан-Ламбер. В его глазах мелькнул страх, которого раньше Эммануэль у него не наблюдала. Большинство людей видели в нем дальновидного бизнесмена, успешного плантатора, но на самом деле больше всего на свете Жан-Ламбера волновал его маленький внук. - Кто угрожает Доминику? И почему?
- Не знаю. - Какое-то мгновение Эммануэль раздумывала: не делает ли она ошибку, рассказывая о своих подозрениях, поскольку Жан-Ламбер в последнее время чувствовал себя неважно? Однако если она хотела доверить Доминика его дедушке, то должна поведать ему обо всем. - Но думаю, что Доминику угрожает опасность. - Она провела рукой по бархатным листьям кошачьей мяты. Зубцы чуть покалывали пальцы. - Трудно понять, что происходит.
Неловко пошатнувшись, старик оперся на трость, а затем срезал побег с цинии. - Почему ты не рассказала мне, что тебя хотели убить? - спросил он, глядя на цветок. - Недалеко от Ирландского канала.
- Как ты об этом узнал? - удивилась Эммануэль. Старик повернул голову, в его ясных синих глазах мелькнули удивление и беспокойство.
- В конце концов, Новый Орлеан - не очень большой город.
Эммануэль несколько секунд раздумывала. Знает ли он о происшествии на Конго-сквер и о том, что один майор-янки частенько заглядывает в полутемный дом на улице Дюмен.
Жан-Ламбер срезал еще одну цинию.
- Почему у тебя возникли такие опасения?
Эммануэль поежилась от внезапного и необъяснимого озноба.
- Погибло слишком много близких мне людей, - объяснила она.
- А что думает начальник военной полиции? Кто за всем этим стоит?
- Он не знает.
- Он тоже считает, что Доминику угрожает опасность?
- Он этого не говорил. Но мне будет спокойнее, если он уедет с тобой.
Жан-Ламбер положил секатор в корзину и медленно повернулся к ней:
- А ты, моя девочка, поедешь с нами в Бо-Ла?
- Нет, я же работаю. Кроме того, для наблюдения за мной выделили солдата.
Подняв голову, старик прищурился, глядя на нижнюю галерею, где чернокожая служанка Целеста устанавливала стол для завтрака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36