По ссылке сайт Wodolei
Приказы должно исполнять. Я прошу вас,
я прошу вас всех…
Ц Он прав, Ц князь Трубецкой первым шагнул из толпы. Ц Нет смысла сопро
тивляться. Мы больше не вольны в себе. Мы должны повиноваться. Будем же бла
горазумны, господа.
Он сел на козлы, закатал брючину и закрыл глаза. Кузнец схватил цепь. Замки
щелкнули. Трубецкой все сидел. Рот его чуть приоткрылся, как будто князю н
е хватало воздуха, ему казалось, что по ногам его бегут ледяные мураши, пол
ностью парализуя все тело.
Ц Следующий, пожалте, Ц равнодушно произнес кузнец-пермяк. Он заковал
в железа не одну сотню осужденных. Он пережил и ругань, и проклятия, и угро
зы, слезы и молитвы… Для него эта работа была такой же обыденной, как и люб
ая другая. То ли лошадь подковать, то ли человека упаковать в кандалы Ц да
какая, в сущности, разница?
Трубецкой медленно поднялся. Запинаясь сделал пару шагов. Тяжелая цепь б
илась о землю. Князь с трудом поднимал ноги и вдруг покачнулся. Борис Туга
й рванулся вперед, подхватил Трубецкого и отвел в сторону.
Ц Сколько ж они весят-то, Ц жалко улыбаясь, пробормотал Трубецкой. Ц Эт
о ж на весь мир позор и отчаяние, к ногам привешенное.
Он оглянулся на Муравьева.
Ц Давайте, теперь вы, граф…
И Муравьев не стал сопротивляться. В своем новеньком фраке он подошел к к
озлам и осторожно присел на них. Кузнец равнодушно глянул на генерала.
Ц Штанину-то задери, барин, Ц сказал он.
Муравьев упрямо покачал головой.
Ц Давай на порты. Украшения, тем паче, такие, на одежде носить надобно. Кро
ме того, твои железа куда более проносятся, чем портки.
Раздался звон, словно по жизни их погребальный, и Муравьева охватило то ж
е самое чувство, что и Трубецкого. Он поднялся с козел, подхватил цепи обеи
ми руками, прижал к груди и, мелко семеня ногами, вернулся к товарищам.
Кто-то забарабанил в ворота сарая. Солдат чуть приоткрыл створки, и в щель
пробрался станционный смотритель.
Ц Помогите! Ц закричал он. Ц Мне помощь надобна, ваше благородие! Женщи
ны… Да какие ж то бабы, чертовки сущие! Я их, бесиц, запер, как вы приказали, и
теперь они дом громят. В окнах стекла уж повыбили, и за мной с поленом по за
лу гонялись. Силу б применить надо. Идемте же, господин полковник, а то даж
е казачки ваши это бабье окаянное боятся! Кабы чего не вышло!
Лобанов оглянулся на декабристов. На четырех из них уже были надеты желе
за, на козлах как раз устраивался конногвардеец, лейтенант Тугай.
Ц К чему все это? Ц вымученно вздохнул Лобанов. Ц Вот к чему мне еще и ба
бий мятеж? Что с того изменится-то? Только силы потратят, а они им ой как над
обны.
И вышел во двор вслед за станционным смотрителем.
Где-то через час все было кончено. Громкий, жутковатый перезвон зазвучал
в сарае: каждое движение ноги Ц и оковы начинали свой поминальный переп
ев.
Дамы на постоялом дворе худо-бедно успокоились не без твердого вмешател
ьства Лобанова. Они собрались у трех разбитых окошек и замерли в ожидани
и появления своих супругов, высоко подняв меховые воротнички шубок. Но п
ока что во дворе сновали одни только казаки.
Наконец, во двор согнали возки. На другом конце почтовой станции сгрудил
ись сани жен мятежников, закутанные в теплые тулупы возницы тоже уже был
и готовы к спешному отъезду. Стоял ясный морозный денек; снег скрипел под
ногами, словно битое стекло.
Фельдфебель Поздняков уже битый час со страшной бранью носился по двору
в поисках пропавшего бог весть где солдата Ефима. Но никто его не видел. Ст
оял себе подлец на часах, а назад не вернулся. Как сгинул. Впрочем, Ефим в ох
отку прикладывался к горячительным напиткам, так что все как один были у
верены в том, что негодяй спит себе где-нибудь мертвецким сном, зарывшись
в прошлогоднюю солому.
Ц Или же в бега подался! Ц прорычал Поздняков. Ц Дурачина, ведь поймают
да вздернут без разговоров, как пить дать, вздернут!
Створки ворот сарайных медленно распахнулись. Казаки схватились за саб
ли.
Ц Выходят! Ц раздался восклик из женской толпы. Ц Наши мужья выходят!
Сначала, впрочем, показался полковник Лобанов. Прохромал по забитой саня
ми площади. Денщик набросил на него теплую, подбитую мехом шинель и подал
треуголку. Потом из сарая вышли несколько солдат и встали слева и справа
от ворот.
Ц Что все это значит? Ц шепотом спросила Ниночка у княгини Трубецкой. Е
е худенькое личико раскраснелось от волнения и напряжения: ведь каких-т
о полчаса назад она вместе с двумя женщинами пыталась выбить двери посто
ялого двора тяжелым обеденным столом.
Ц Парад в преисподней! Ц Трубецкая прижалась лбом к заледенелой оконн
ой раме. Ц А ведь я это предчувствовала, Нина Павловна. Случайно я видела
однажды, как этапируют заключенных в Сибирь. Я проезжала тогда мимо. Они ш
ли по четверо в одной связке, бесконечный такой обоз. А на ногах у них… Ц У
княгини вдруг сорвался голос, она махнула рукой в окно и заплакала. Ц Смо
трите сами!
Пронзительный, за душу хватающий вой раздался из толпы.
Появились осужденные. Но еще до того, как они их увидели, они услышали ужас
ный звон цепей. Поддерживая друг друга, декабристы выходили из сарая, вол
очились по снегу цепи. Словно люди, отвыкшие от яркого света дня, они щурил
ись, вертели головами по сторонам, глядели на жен и, казалось, не узнавали
их.
Муравьев прижимал железа к груди. Он понял, что так куда лучше передвигат
ься, чем когда кандалы всей тяжестью тянут к земле. Но тогда уставали руки
, когда же цепи обледенеют на трескучем морозце, холод будет обжигать лад
они, словно огнем.
Страдальцы молча брели к широким саням, с трудом залезали в них. Нескольк
о солдат помогали им, поддерживали цепи, подсаживали, как могли.
Ц О, Господи, почему ж ты дозволил такое! Ц простонала Ниночка. Она дрожа
ла все телом. Ц Пощади их, Господи, пощади…
Ц Господь Бог давно позабыл о Сибири, Ц зло отозвалась Трубецкая. Ц И в
ообще, на помощь надейся, а сам не плошай.
Они смотрели, как их мужья забираются в сани, натягивают на себя одеяла. Бо
рис искал глазами Ниночку. Увидев ее у окна, вскинул руку, помахал почти сч
астливо. Из конюшен выехали тяжело груженные сани с провиантом. Было и та
к уж понятно, что на почтовой станции этап оставаться не будет, да скоро и
не будет их, этих самых почтовых станций. Полковник Лобанов попрощался с
о смотрителем Алексеем, посоветовав тому на прощанье сообщить начальст
ву своему об уроне, что причинили женщины во время постоя. Казаки уже сиде
ли на конях.
Увязая в снегу, Лобанов подошел к окну, у которого замерли Трубецкая и Нин
а.
Ц Не проклинайте меня, сударыни, Ц сказал он, криво усмехаясь. Ц Я лишь
выполняю свой долг. Меня никто не спрашивает, что я думаю, что я чувствую. А
еще мой долг сказать вам, что на четыре сотни верст с гаком почтовых станц
ий больше не будет. Провианта у меня хватит только на этап. Даже солдатам и
то придется потуже затянуть пояса. Вашего появления, милые мои дамы, никт
о среди нас не ожидал.
Ц Да уж не пропадем, Ц гордо вскинулась Ниночка. Ц Я стреляю ничуть не х
уже ваших солдат.
Ц Ну, если воздух расстреливать собрались, сыты не будете, Ц Лобанов от
салютовал дамам, бросил на них еще один долгий взгляд и подумал: «На сколь
ко ж хватит их мужества? Сколько из них доберется до Читы, этой столицы кат
оржан в Южной Сибири?».
Он взобрался в сани, закутался в теплый меховой полог. Казаки построилис
ь, сани с солдатами уже давно ждали за воротами. К крыльцу подтянулись воз
ки жен декабрьских мятежников.
Ц Колонна, марш! Ц крикнул Лобанов.
Сани легко заскользили по снегу. Смотритель стянул с головы треух, низко
поклонился и крикнул вдогонку:
Ц Храни вас Господь! Возвращайтесь!
Ц Сколько у нас еще провианта? Ц спросила Трубецкая.
Ц Если будем экономить, то на четыре дня хватит, Ц вздохнула Ниночка.
Ц Верно ли, что вы можете стрелять?
Ц Я была на всех охотах вместе с моим отцом, Ц Ниночка, не отрываясь, смот
рела на облако снега, поднятое этапом. «Борюшка, Ц думала она нежно. Ц Мы
еще покорим Сибирь!»
Ц Мы должны помнить о том, Ц задумалась Трубецкая, Ц что в Сибирь пропу
стят только нас, женщин, а вот слуг вполне могут вернуть по домам.
Ц Ну, так сами с лошадьми управимся.
Ц Ни одну из нас этому не учили.
Ц Вот и научимся! Ц Ниночка запахнула шубку. Ц Княгиня, времени у нас мн
ого, вся земля открыта перед нами, научимся уж обращаться с поводьями да к
нутом. В общем, так, садимся на облучок рядом с возницами. До Урала управля
ть санями как-нибудь научимся.
Пять дней пробирались они по снежным завалам на трескучем морозе. Пять н
очей без передыху провели в санях, зарывшись в солому и замотавшись в оде
яла. Пять одиноких дней и ночей на земле, вымершей под белой снежной перин
ой. Ни деревни на пути, ни одинокого домишки, ни зверя, ни человека Ц тольк
о одичавшие дали, молчащие скорбно леса, скалы и дорога, дорога, дорога без
начала и конца, ведущая в Сибирь. В девственные земли, по зиме превращающи
еся в бездонную белую могилу, весной, когда Обь и Иртыш выходят из берегов
Ц в водную пустыню, летом Ц в кипящую, скворчащую сковородку, а по осени
же Ц в ночной горшок в предутренний час… Все здесь чрезмерно, все выходи
т за грани очевидного, все непостижимо в своей красоте и отчужденной вра
ждебности.
Лошади, благородные животные с лучших конюшен, стали первыми, чьи силы ок
азались не безграничны. Они не выдерживали убийственной скорости, на кот
орой казаки этапировали эту партию каторжан, сделались кожа да кости, сл
овно древние одры, едва лишь тянули сани, спотыкались и жалобно ржали.
Во время остановок Мирон Федорович подсчитывал лошадей, что не смогут до
браться до Уральских гор ни при каких обстоятельствах. Таких было много:
четырнадцать голов, при переходе через горы они падут. Чудом было уже и то
, что до сих пор им удавалось тянуть сани.
Ц Беда с ними, ваши сиятельства, Ц пожаловался кучер Ниночке. Ц Нам нов
ые лошаденки надобны. Дай-то, Господи, чтоб добрались мы хоть до какой зах
удалой деревеньки, иначе все сгинем.
На следующий день Мирон послал нескольких кучеров на разведку. А пока са
ни сцепили по двое, чтоб смогли их тянуть три лошади. Тогда одна лошадка мо
гла отдыхать. Но разве ж то было выходом из положения страшного? Лошадей о
ни практически загнали. Безумием было эдакое путешествие. Задние сани по
стоянно сбивались с пути. Они теряли время и силы, пытаясь нагнать колонн
у этапированных.
Как и предложила тогда Ниночка, женщины теперь поочередно сидели рядом с
возницами на облучке, обучаясь ремеслу править лошадьми. А Мирон начал и
з трех женских нарядов кроить для себя одежку и во время отдыха тайком пр
имерял на себя всю эту «срамотишу». Случайно заставшая его за сим престр
анным занятием, Ниночка глянула на своего кучера, проглотив язык от удив
ления.
Ц Коли правда то, что только бабам в Сибирь дозволен проезд будет, барышн
я, Ц объяснил немного смущенный кучер, Ц то и я бабой стану. Я ж клятву да
л с вас глаз не спускать.
Ц Но Мирон! Ц верность великана до слез растрогала Ниночку. Ц Сразу же
поймут, что ты мужчина!
Ц Кто поймет-то, барышня? Кто ж это удумает мне под юбку заглядывать? Ц и
он прошелся в почти готовом уж наряде, слегка раскачивая бедрами. Разоча
рованию его и обиде не было предела, когда Ниночка со смехом пошла к подру
гам. Ц И ничего-то смешного нет, барышня, вот ничуточки!
На десятый день вернулись разведчики. Чуть в стороне от дороги лежала ма
ленькая деревенька, занесенная снегом почти до крыш. И только дымок из тр
уб говорил о том, что там переживают зиму люди, уподобившись медведям в бе
рлогах.
Ц Там наверняка коняжки имеются! Ц возликовал Мирон. Ц Далеко до дере
вни-то? Двадцать верст? Ладно, денек потратим, мы этап на свежих клячах быс
тро нагоним. Давайте, братцы, едем!
Женщины дали Мирону кожаный кисет, доверху забитый царскими червонцами,
а Трубецкая даже стянула с пальца дорогое кольцо. А потом слуги ускакали.
Сани согнали в круг, разожгли костры, впервые за десять дней пути они могл
и отдохнуть по-настоящему. Достали котелки, нагрели воды, почистились, а п
отом все-таки решились сделать то, чего до сих пор страшились ужасно, а в ж
изни своей прежней, петербуржской, и представить бы не смогли: пристрели
ли несчастную, едва передвигавшую ноги лошадь, для которой дальнейший пе
реход был бы мукой мученической.
Катенька Трубецкая с головой зарылась в санях в солому, когда пристрелил
и ее коня. Когда-то этот конь, покрытый пурпурной попоной, гарцевал на имп
ераторских парадах. Теперь в самой глухой окраине Европы в снегу лежал т
ощий одр, для которого выстрел в голову означал долгожданный отдых. В веч
ности.
Вечером вернулись Мирон и другие слуги. Они привели четырнадцать малень
ких степных лошадок, лохматых зверушек, довольных тем, что удалось им выб
раться из стойла в тесных конюшнях.
И на следующее утро они двинулись дальше. Маленькие лошадки бежали, почт
и не касаясь земли копытцами, и казалось, что летят они по заснеженным пол
ям.
Ц Хой! Хой! Ц весело кричал Мирон. Ц А ну, вперед, сладкие мои! Давайте, ла
пушки! С вами мне и Сибирь не страшна!
На перевале солдаты и каторжане разбивали лагерь. Полковник Лобанов взо
брался на удобный выступ скалы, с которого была видна как на ладони вся до
лина. Рядом с ним стояли Трубецкой, Муравьев, Волконский, Тугай и молча смо
трели вниз. Замерзшие реки щурились в лучах вечернего солнца. Если бы не л
еса, долина б просматривалась еще лучше. А так Ц леса, снег и молчание. И бо
лее уж ничего.
Ц Да, господа, это Ц Сибирь, Ц с удивившей его самого дрожью в голосе выд
охнул Лобанов.
Ссыльнокаторжане молчали. Пошевелишься чуть, зазвенят тоскливо железа.
А так, так они почти что привыкли к железной своей ноше, и, чтоб не тяжело бы
ло, брали пример с Муравьева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
я прошу вас всех…
Ц Он прав, Ц князь Трубецкой первым шагнул из толпы. Ц Нет смысла сопро
тивляться. Мы больше не вольны в себе. Мы должны повиноваться. Будем же бла
горазумны, господа.
Он сел на козлы, закатал брючину и закрыл глаза. Кузнец схватил цепь. Замки
щелкнули. Трубецкой все сидел. Рот его чуть приоткрылся, как будто князю н
е хватало воздуха, ему казалось, что по ногам его бегут ледяные мураши, пол
ностью парализуя все тело.
Ц Следующий, пожалте, Ц равнодушно произнес кузнец-пермяк. Он заковал
в железа не одну сотню осужденных. Он пережил и ругань, и проклятия, и угро
зы, слезы и молитвы… Для него эта работа была такой же обыденной, как и люб
ая другая. То ли лошадь подковать, то ли человека упаковать в кандалы Ц да
какая, в сущности, разница?
Трубецкой медленно поднялся. Запинаясь сделал пару шагов. Тяжелая цепь б
илась о землю. Князь с трудом поднимал ноги и вдруг покачнулся. Борис Туга
й рванулся вперед, подхватил Трубецкого и отвел в сторону.
Ц Сколько ж они весят-то, Ц жалко улыбаясь, пробормотал Трубецкой. Ц Эт
о ж на весь мир позор и отчаяние, к ногам привешенное.
Он оглянулся на Муравьева.
Ц Давайте, теперь вы, граф…
И Муравьев не стал сопротивляться. В своем новеньком фраке он подошел к к
озлам и осторожно присел на них. Кузнец равнодушно глянул на генерала.
Ц Штанину-то задери, барин, Ц сказал он.
Муравьев упрямо покачал головой.
Ц Давай на порты. Украшения, тем паче, такие, на одежде носить надобно. Кро
ме того, твои железа куда более проносятся, чем портки.
Раздался звон, словно по жизни их погребальный, и Муравьева охватило то ж
е самое чувство, что и Трубецкого. Он поднялся с козел, подхватил цепи обеи
ми руками, прижал к груди и, мелко семеня ногами, вернулся к товарищам.
Кто-то забарабанил в ворота сарая. Солдат чуть приоткрыл створки, и в щель
пробрался станционный смотритель.
Ц Помогите! Ц закричал он. Ц Мне помощь надобна, ваше благородие! Женщи
ны… Да какие ж то бабы, чертовки сущие! Я их, бесиц, запер, как вы приказали, и
теперь они дом громят. В окнах стекла уж повыбили, и за мной с поленом по за
лу гонялись. Силу б применить надо. Идемте же, господин полковник, а то даж
е казачки ваши это бабье окаянное боятся! Кабы чего не вышло!
Лобанов оглянулся на декабристов. На четырех из них уже были надеты желе
за, на козлах как раз устраивался конногвардеец, лейтенант Тугай.
Ц К чему все это? Ц вымученно вздохнул Лобанов. Ц Вот к чему мне еще и ба
бий мятеж? Что с того изменится-то? Только силы потратят, а они им ой как над
обны.
И вышел во двор вслед за станционным смотрителем.
Где-то через час все было кончено. Громкий, жутковатый перезвон зазвучал
в сарае: каждое движение ноги Ц и оковы начинали свой поминальный переп
ев.
Дамы на постоялом дворе худо-бедно успокоились не без твердого вмешател
ьства Лобанова. Они собрались у трех разбитых окошек и замерли в ожидани
и появления своих супругов, высоко подняв меховые воротнички шубок. Но п
ока что во дворе сновали одни только казаки.
Наконец, во двор согнали возки. На другом конце почтовой станции сгрудил
ись сани жен мятежников, закутанные в теплые тулупы возницы тоже уже был
и готовы к спешному отъезду. Стоял ясный морозный денек; снег скрипел под
ногами, словно битое стекло.
Фельдфебель Поздняков уже битый час со страшной бранью носился по двору
в поисках пропавшего бог весть где солдата Ефима. Но никто его не видел. Ст
оял себе подлец на часах, а назад не вернулся. Как сгинул. Впрочем, Ефим в ох
отку прикладывался к горячительным напиткам, так что все как один были у
верены в том, что негодяй спит себе где-нибудь мертвецким сном, зарывшись
в прошлогоднюю солому.
Ц Или же в бега подался! Ц прорычал Поздняков. Ц Дурачина, ведь поймают
да вздернут без разговоров, как пить дать, вздернут!
Створки ворот сарайных медленно распахнулись. Казаки схватились за саб
ли.
Ц Выходят! Ц раздался восклик из женской толпы. Ц Наши мужья выходят!
Сначала, впрочем, показался полковник Лобанов. Прохромал по забитой саня
ми площади. Денщик набросил на него теплую, подбитую мехом шинель и подал
треуголку. Потом из сарая вышли несколько солдат и встали слева и справа
от ворот.
Ц Что все это значит? Ц шепотом спросила Ниночка у княгини Трубецкой. Е
е худенькое личико раскраснелось от волнения и напряжения: ведь каких-т
о полчаса назад она вместе с двумя женщинами пыталась выбить двери посто
ялого двора тяжелым обеденным столом.
Ц Парад в преисподней! Ц Трубецкая прижалась лбом к заледенелой оконн
ой раме. Ц А ведь я это предчувствовала, Нина Павловна. Случайно я видела
однажды, как этапируют заключенных в Сибирь. Я проезжала тогда мимо. Они ш
ли по четверо в одной связке, бесконечный такой обоз. А на ногах у них… Ц У
княгини вдруг сорвался голос, она махнула рукой в окно и заплакала. Ц Смо
трите сами!
Пронзительный, за душу хватающий вой раздался из толпы.
Появились осужденные. Но еще до того, как они их увидели, они услышали ужас
ный звон цепей. Поддерживая друг друга, декабристы выходили из сарая, вол
очились по снегу цепи. Словно люди, отвыкшие от яркого света дня, они щурил
ись, вертели головами по сторонам, глядели на жен и, казалось, не узнавали
их.
Муравьев прижимал железа к груди. Он понял, что так куда лучше передвигат
ься, чем когда кандалы всей тяжестью тянут к земле. Но тогда уставали руки
, когда же цепи обледенеют на трескучем морозце, холод будет обжигать лад
они, словно огнем.
Страдальцы молча брели к широким саням, с трудом залезали в них. Нескольк
о солдат помогали им, поддерживали цепи, подсаживали, как могли.
Ц О, Господи, почему ж ты дозволил такое! Ц простонала Ниночка. Она дрожа
ла все телом. Ц Пощади их, Господи, пощади…
Ц Господь Бог давно позабыл о Сибири, Ц зло отозвалась Трубецкая. Ц И в
ообще, на помощь надейся, а сам не плошай.
Они смотрели, как их мужья забираются в сани, натягивают на себя одеяла. Бо
рис искал глазами Ниночку. Увидев ее у окна, вскинул руку, помахал почти сч
астливо. Из конюшен выехали тяжело груженные сани с провиантом. Было и та
к уж понятно, что на почтовой станции этап оставаться не будет, да скоро и
не будет их, этих самых почтовых станций. Полковник Лобанов попрощался с
о смотрителем Алексеем, посоветовав тому на прощанье сообщить начальст
ву своему об уроне, что причинили женщины во время постоя. Казаки уже сиде
ли на конях.
Увязая в снегу, Лобанов подошел к окну, у которого замерли Трубецкая и Нин
а.
Ц Не проклинайте меня, сударыни, Ц сказал он, криво усмехаясь. Ц Я лишь
выполняю свой долг. Меня никто не спрашивает, что я думаю, что я чувствую. А
еще мой долг сказать вам, что на четыре сотни верст с гаком почтовых станц
ий больше не будет. Провианта у меня хватит только на этап. Даже солдатам и
то придется потуже затянуть пояса. Вашего появления, милые мои дамы, никт
о среди нас не ожидал.
Ц Да уж не пропадем, Ц гордо вскинулась Ниночка. Ц Я стреляю ничуть не х
уже ваших солдат.
Ц Ну, если воздух расстреливать собрались, сыты не будете, Ц Лобанов от
салютовал дамам, бросил на них еще один долгий взгляд и подумал: «На сколь
ко ж хватит их мужества? Сколько из них доберется до Читы, этой столицы кат
оржан в Южной Сибири?».
Он взобрался в сани, закутался в теплый меховой полог. Казаки построилис
ь, сани с солдатами уже давно ждали за воротами. К крыльцу подтянулись воз
ки жен декабрьских мятежников.
Ц Колонна, марш! Ц крикнул Лобанов.
Сани легко заскользили по снегу. Смотритель стянул с головы треух, низко
поклонился и крикнул вдогонку:
Ц Храни вас Господь! Возвращайтесь!
Ц Сколько у нас еще провианта? Ц спросила Трубецкая.
Ц Если будем экономить, то на четыре дня хватит, Ц вздохнула Ниночка.
Ц Верно ли, что вы можете стрелять?
Ц Я была на всех охотах вместе с моим отцом, Ц Ниночка, не отрываясь, смот
рела на облако снега, поднятое этапом. «Борюшка, Ц думала она нежно. Ц Мы
еще покорим Сибирь!»
Ц Мы должны помнить о том, Ц задумалась Трубецкая, Ц что в Сибирь пропу
стят только нас, женщин, а вот слуг вполне могут вернуть по домам.
Ц Ну, так сами с лошадьми управимся.
Ц Ни одну из нас этому не учили.
Ц Вот и научимся! Ц Ниночка запахнула шубку. Ц Княгиня, времени у нас мн
ого, вся земля открыта перед нами, научимся уж обращаться с поводьями да к
нутом. В общем, так, садимся на облучок рядом с возницами. До Урала управля
ть санями как-нибудь научимся.
Пять дней пробирались они по снежным завалам на трескучем морозе. Пять н
очей без передыху провели в санях, зарывшись в солому и замотавшись в оде
яла. Пять одиноких дней и ночей на земле, вымершей под белой снежной перин
ой. Ни деревни на пути, ни одинокого домишки, ни зверя, ни человека Ц тольк
о одичавшие дали, молчащие скорбно леса, скалы и дорога, дорога, дорога без
начала и конца, ведущая в Сибирь. В девственные земли, по зиме превращающи
еся в бездонную белую могилу, весной, когда Обь и Иртыш выходят из берегов
Ц в водную пустыню, летом Ц в кипящую, скворчащую сковородку, а по осени
же Ц в ночной горшок в предутренний час… Все здесь чрезмерно, все выходи
т за грани очевидного, все непостижимо в своей красоте и отчужденной вра
ждебности.
Лошади, благородные животные с лучших конюшен, стали первыми, чьи силы ок
азались не безграничны. Они не выдерживали убийственной скорости, на кот
орой казаки этапировали эту партию каторжан, сделались кожа да кости, сл
овно древние одры, едва лишь тянули сани, спотыкались и жалобно ржали.
Во время остановок Мирон Федорович подсчитывал лошадей, что не смогут до
браться до Уральских гор ни при каких обстоятельствах. Таких было много:
четырнадцать голов, при переходе через горы они падут. Чудом было уже и то
, что до сих пор им удавалось тянуть сани.
Ц Беда с ними, ваши сиятельства, Ц пожаловался кучер Ниночке. Ц Нам нов
ые лошаденки надобны. Дай-то, Господи, чтоб добрались мы хоть до какой зах
удалой деревеньки, иначе все сгинем.
На следующий день Мирон послал нескольких кучеров на разведку. А пока са
ни сцепили по двое, чтоб смогли их тянуть три лошади. Тогда одна лошадка мо
гла отдыхать. Но разве ж то было выходом из положения страшного? Лошадей о
ни практически загнали. Безумием было эдакое путешествие. Задние сани по
стоянно сбивались с пути. Они теряли время и силы, пытаясь нагнать колонн
у этапированных.
Как и предложила тогда Ниночка, женщины теперь поочередно сидели рядом с
возницами на облучке, обучаясь ремеслу править лошадьми. А Мирон начал и
з трех женских нарядов кроить для себя одежку и во время отдыха тайком пр
имерял на себя всю эту «срамотишу». Случайно заставшая его за сим престр
анным занятием, Ниночка глянула на своего кучера, проглотив язык от удив
ления.
Ц Коли правда то, что только бабам в Сибирь дозволен проезд будет, барышн
я, Ц объяснил немного смущенный кучер, Ц то и я бабой стану. Я ж клятву да
л с вас глаз не спускать.
Ц Но Мирон! Ц верность великана до слез растрогала Ниночку. Ц Сразу же
поймут, что ты мужчина!
Ц Кто поймет-то, барышня? Кто ж это удумает мне под юбку заглядывать? Ц и
он прошелся в почти готовом уж наряде, слегка раскачивая бедрами. Разоча
рованию его и обиде не было предела, когда Ниночка со смехом пошла к подру
гам. Ц И ничего-то смешного нет, барышня, вот ничуточки!
На десятый день вернулись разведчики. Чуть в стороне от дороги лежала ма
ленькая деревенька, занесенная снегом почти до крыш. И только дымок из тр
уб говорил о том, что там переживают зиму люди, уподобившись медведям в бе
рлогах.
Ц Там наверняка коняжки имеются! Ц возликовал Мирон. Ц Далеко до дере
вни-то? Двадцать верст? Ладно, денек потратим, мы этап на свежих клячах быс
тро нагоним. Давайте, братцы, едем!
Женщины дали Мирону кожаный кисет, доверху забитый царскими червонцами,
а Трубецкая даже стянула с пальца дорогое кольцо. А потом слуги ускакали.
Сани согнали в круг, разожгли костры, впервые за десять дней пути они могл
и отдохнуть по-настоящему. Достали котелки, нагрели воды, почистились, а п
отом все-таки решились сделать то, чего до сих пор страшились ужасно, а в ж
изни своей прежней, петербуржской, и представить бы не смогли: пристрели
ли несчастную, едва передвигавшую ноги лошадь, для которой дальнейший пе
реход был бы мукой мученической.
Катенька Трубецкая с головой зарылась в санях в солому, когда пристрелил
и ее коня. Когда-то этот конь, покрытый пурпурной попоной, гарцевал на имп
ераторских парадах. Теперь в самой глухой окраине Европы в снегу лежал т
ощий одр, для которого выстрел в голову означал долгожданный отдых. В веч
ности.
Вечером вернулись Мирон и другие слуги. Они привели четырнадцать малень
ких степных лошадок, лохматых зверушек, довольных тем, что удалось им выб
раться из стойла в тесных конюшнях.
И на следующее утро они двинулись дальше. Маленькие лошадки бежали, почт
и не касаясь земли копытцами, и казалось, что летят они по заснеженным пол
ям.
Ц Хой! Хой! Ц весело кричал Мирон. Ц А ну, вперед, сладкие мои! Давайте, ла
пушки! С вами мне и Сибирь не страшна!
На перевале солдаты и каторжане разбивали лагерь. Полковник Лобанов взо
брался на удобный выступ скалы, с которого была видна как на ладони вся до
лина. Рядом с ним стояли Трубецкой, Муравьев, Волконский, Тугай и молча смо
трели вниз. Замерзшие реки щурились в лучах вечернего солнца. Если бы не л
еса, долина б просматривалась еще лучше. А так Ц леса, снег и молчание. И бо
лее уж ничего.
Ц Да, господа, это Ц Сибирь, Ц с удивившей его самого дрожью в голосе выд
охнул Лобанов.
Ссыльнокаторжане молчали. Пошевелишься чуть, зазвенят тоскливо железа.
А так, так они почти что привыкли к железной своей ноше, и, чтоб не тяжело бы
ло, брали пример с Муравьева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29