Каждому из приговоренных было суждено пережить эти минуты глубочайшег
о унижения, и это были минуты, выжигавшие сердца, оставлявшие там никогда
не заживающие страшные язвы.
Трубецкой и Волконский зажмурили глаза, когда палач рванул с них мундиры
и бросил в жадно пылающий костер. Вечный поэт Кюхля Ц Кюхельбекер Ц ски
нул с себя фрак без посторонней помощи, самолично прошел с ним к костру и с
плюнул.
Над площадью плыл едкий дым, душил зрителей, глаза посланников и генерал
ов, верно, от него слезились. Молча, широким каре стояли полки и смотрели н
а разворачивавшийся перед ними спектакль. Еще были живы все заговорщики
, еще предстояла казнь пяти приговоренных на следующее утро, и уж на том зр
елище посторонние не предполагались. Сегодня ж каждый мог задаться вопр
осом, какую б участь выбрал он себе сам, коли б была на то его воля Ц тех, кт
о должен умереть, или же тех, кому была дарована жизнь на погибель в далеко
й Сибири.
Догорали дымные костры, сжигавшие мундиры осужденных, дымили и чадили, з
аволакивая весь Кронверкский вал, и среди дыма стояла виселица, ждущая с
воей жертвы…
Ц Я не могу, Ц внезапно сказала Александра Григорьевна Ниночке. Ц Пое
хали домой, мне дурно, я не могу видеть эти столбы…
Подле той виселицы, совсем близко стояла стройная женщина в черном плать
е и черной шляпке. Неподвижная и безмолвная. Маленькая девочка держалась
за ее руку…
Ц Рылеева… Ц догадалась Ниночка.
И внезапно обрадованно подумала, что ее Бореньку ждет Сибирь.
Сибирь… Это было иное. Иное название геенны огненной.
Сибирь… Бескрайняя земля, покрытая лишаями гигантских болот и буйных ре
к. Это Ц леса, несть которым ни начала, ни конца. Это Ц обрывок третьего дн
я Творения, когда сказал Господь: да порастет земля деревьями и травами, д
а будут реки питать изжаждавшееся чрево земное.
Сибирь… Последнее великое молчание мира сего.
Свыше часа длилась процедура, преламывались шпаги, сжигались мундиры, зо
лотые аксельбанты и эполеты. А затем на простых телегах подвезли груду с
ерых роб каторжан. Палачи бросали их без разбора приговоренным. Борису д
осталась роба, в которой он мог утонуть с головой. А вот длинному нескладн
ому Кюхле попалось одеяние, явно сшитое на карлика. Да и Трубецкому его но
вый наряд был тесноват, та ж беда ожидала и Волконского.
Ц Стройся! Ц раздалась команда.
Военный оркестр заиграл марш, вновь понеслась над кронверком барабанна
я дробь, и осужденные строем, с гордо поднятыми головами отправились наз
ад в крепость. И когда на пути их попадались обломки шпаг, они намеренно на
ступали на них, на осколки своей попранной в одночасье чести. Муравьев же
пинком ноги отбросил клинок.
Медленно закрылись за декабрьскими мятежниками створки ворот. В послед
ний раз им было дано почувствовать себя свободными людьми Ц с сегодняшн
его дня начиналась каторга, жизнь мертвых душ.
Зрители на площади устроились поудобнее среди подушек экипажей и дали з
нак кучерам трогаться. Все! Финита ля комедия! Офицеры вскочили на коней, п
олки молча маршировали по казармам. И только французский посланник, так
и не оправившийся от пережитого потрясения, сказал своему шведскому гос
тю:
Ц Мон шер, по сравнению с этим гильотина истинно гуманное наказание!
О спектакле в крепости святых Петра-и-Павла недолго говорили в Петербур
ге, у столицы империи память была короткая.

Столица империи даже не заметила, что после наказания заговорщиков знат
ных да сановитых, пришел черед простых солдат. Генерал Луков с содрогани
ем писал в своем дневнике: «Приговоренных клали на кобылу по очереди, так
что когда одного наказывали, все остальные стояли тут же и ждали своей оч
ереди. Первым положили того, которому 101 удар плетьми назначили. Палач наш
отошел шагов на пятнадцать от кобылы, а потом медленным шагом начал приб
лижаться к наказываемому. Кнут тащился по пыльной земле меж ног палача. И
когда палач подскакивал на близкое расстояние от кобылы, то высоко взмах
ивал правой рукой кнут, раздавался в воздухе свист и затем удар… Первые у
дары делались крест накрест, с правого плеча по ребрам под левый бок и сле
ва направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Во время самого де
ла, отсчитавши ударов двадцать или тридцать, наш палач, мастер работы сво
ей изуверской, подходил к стоявшему тут же полуштофу, выпивал стакан вод
ки и опять принимался за работу. Коли наказываемый солдатик не издавал н
и стона, никакого звука, и не замечалось даже признаков жизни, ему развязы
вали руки и доктор давал нюхать спирт. Коли при этом находили, что человек
еще жив, его снова привязывали к кобыле и продолжали наказание… Страдани
я несчастных были ужасные. Я сам смотреть долго на сие действо не смог, пок
инул плац. Забыть, забыть все это скорее, как страшный сон, не мне приснивш
ийся…»

Они забыли все Ц солдат и декабристов, расстрел пушками сенатского восс
тания, они кричали ура ему, новому государю, и благословляли. Но его все вр
емя беспокоила мысль о молве, слухах, слухах, будто бы брат Александр не ум
ер, а скрылся. Мысли эти тревожили и беспокоили Николая. Несколько завуал
ированных фраз донесений и почему-то название Саровской обители…
Николай призадумался. Никому нельзя довериться в таком деле, никто не до
лжен ничего знать.
А что если он в самом деле жив?
Николай даже вздрогнул. Решено, он поедет в Саровскую пустынь, он сам все и
сследует. Никого не брать с собой. Свита самая минимальная. Из тех, кто не з
нал брата живым…
…Небольшая дверь из простых деревянных плах закрывала келью.
Николай Павлович, император всероссийский, робко и боязливо приотворил
дверь. Затянутая черной тканью комнатка казалась поначалу пустой, но вот
перед распятием из черного дерева, висевшего в углу, он заметил коленопр
еклоненного человека.
Николай осторожно приблизился.
Ц Рад тебя видеть, государь, Ц тихо проговорил монах ли, нет ли…
Николай непроизвольно шагнул вперед и стиснул человека в простой одежо
нке в объятиях.
Ц Зачем ты это сделал, брат? Зачем?
Ц Разве что плохое? Ц тихо ответил монах, слегка наклоняя голову к плеч
у.
Ц Но ведь ты мог уйти открыто, жить частным человеком, и тогда не было бы в
сей этой смуты, не заставил бы меня Бог палить из пушек по собственным сол
датам.
Ц А тебя Бог заставлял, государь? Ц все так же тихо прошелестел голос мо
наха. Ц Что ты ко мне пожаловал? Я Ц никто и ничто Ц так мне на роду было н
аписано. Из первых стал последним…
Николай все смотрел и смотрел в до боли знакомое лицо.
Ц Но ведь ты понимаешь, как ты опасен, Ц просто заметил он.
Ц Я Ц никто и не помеха царскому трону… Ц упрямо повторил монашек.
Ц Я не знаю твоих мотивов, я не понимаю твоего стремления уйти, Ц Никола
й Павлович начал раздражаться. Он вынул из нагрудного кармана военного м
ундира маленькую коробочку.
Ц Здесь всего две пилюли. Хотя и одной хватит за глаза. Молниеносно и без
боли. Прости, но ты сам все понимаешь…
Он подошел к монаху.
Ц Обнимемся, Ц тихо попросил император. Ц Прощай и пойми меня…
Император прослезился и выскочил из кельи…
Монах тяжело опустился на скамью. Значит, не место ему здесь, значит, он до
лжен уйти… Монах собрал свой скудный скарб, повесил на шею ладанку, сунул
в карман ряски толстую пачку денег. Хватит, чтобы переодеться в крестьян
ское платье, купить лошадь, а там ищи его, государь-батюшка, велика Россия.
А Сибирь и того больше…
Он бодро шагал по прохладной от ночной росы дороге, окруженный темными с
тенами леса.
Скоро взошла луна, идти стало светлее, и он все шагал и шагал, опираясь на т
олстую палку, которую подобрал где-то по дороге. Теплая пыль дороги словн
о бы успокаивала натертые сапогами ноги, и он шел, иногда оступаясь на кол
добинах и цепляясь за выступавшие корни деревьев.
Луна высветляла ему путь, заливала все вокруг мертвенным хрустальным св
етом, дорогу было хорошо видно, и он, читая молитвы, отмахал от Саровской о
бители много верст, сам поражаясь своей легкости.
Скоро все вокруг посерело, легонький туманец начал подниматься от полей
, луна зашла за горизонт, а серый воздух все светлел и светлел. Занялась на
д горизонтом розовая заря, он еще подивился ее нежной розоватости, потом
краешек солнца показался прямо над дорогой, в просвете двух темных стен.

И сразу занялся птичий хор, Ц трещали сороки, каркали вороны, заливались
трясогузки, шум крыльев и шелест слились в стройный многоголосый хор.
Он прошел еще с версту, остановился у красивого куста рябины, уже отошедш
ей беленьким мелким цветом, пристроил котомку с едой под голову, запахну
л потуже армяк и надвинул шапку на самые глаза. Заснул он сразу, как только
щека его коснулась грубой ткани котомки.
Его разбудили пчелы, жужжавшие и трудившиеся над неяркими лесными цвета
ми. Он добрел до ручейка с темной коричневой водой, плеснул в лицо холодно
й чистой влагой и снова зашагал по дороге.
Солнце стояло высоко над головой, когда он уселся под громадную, в три обх
вата сосну и, глядя в синеющее сквозь ветви небо, принялся за скудный завт
рак. Кусок хлеба да крошка творога Ц все, что нашлось в котомке, он съел с н
евиданным наслаждением и снова отправился в путь.
Повстречался ему старик, ехавший на старой черной телеге, запряженной ле
нивой худущей клячей, везущей груду хвороста. Низко поклонившись, попрос
ился подвезти, и старик, не говоря ни слова, выпростал ему место возле сухи
х веток. Он болтал босыми ногами, подпрыгивая и переваливаясь с боку на бо
к в такт всем движениям старой расхлестанной телеги, и поднялся, едва зав
идев деревню. Поклонившись старику, снова зашагал по избитой наезженной
колее дороги, упрямо стараясь не обращать внимания на гудевшие ноги и ра
збитые в кровь пальцы…
Вторую ночь пути он почти всю проспал, пристроившись на меже ржаного пол
я, а едой ему послужили незрелые еще колосья ржи. Он жевал их, и прохладное
молочко еще совсем не налившейся ржи приятно согревало его язык.
Ц Благодарю тебя, Господи, за благодать эдакую, Ц шепнул он. Ц За благос
ловенность…

Дождь никак не кончался. Капли все стучали и стучали о жестяной подоконн
ик комнаты и брызгали в стекла мельчайшими брызгами, и оттого окно казал
ось рябым. А тоненькие струйки дождевой воды все сбегали и сбегали к подо
коннику и текли, текли по стеклу. Будто плакали.
Нина собирала разбродившиеся мысли, обрывки каких-то воспоминаний. Внез
апно девушка закашлялась, зашлась в кашле истово. Запах, до чего же резкий
, неприятный. Ниночка повернулась к столику. Так и есть. Стоят в вазе велич
авые, гордые лилии, вонючки новомодные французские. К чему, зачем? Она так
не любит их. А вот ведь стоят в огромной дорогой вазе, равнодушные и величе
ственные в своей царственной красоте. Внезапно девушка почувствовала к
ним вражду и отвращение.
«И что ставят? Ц подумала в крайней степени раздражения. Ц Будто не зна
ют, что я их ненавижу».
В комнату величаво вплыла графиня Кошина. Все такая же элегантная, все та
к же изящно убраны волосы. Вот только руки беспокойство выдают, платье пе
ребирают, а на коже их когда-то белой да гладкой появились темные пятна.
Она присела на стул рядом с диванчиком, на котором куталась в теплый плед
Нина, и загадочно протянула:
Ц Ах, до чего же лилии хороши…
Ц И зачем вы мне их ставите, маман, знаете же, что я их не люблю, Ц устало от
озвалась Ниночка.
Ц Ах, моя дорогая, да знаешь ли ты, кто привозит их сюда каждый второй день
, кто справляется о тебе постоянно?
Ниночка удивленно вскинула на мать глаза.
Ц Ты даже не спрашиваешь, кто, Ц полутаинственно, полуобиженно прогово
рила графиня Кошина.
Ц Да я и знать не хочу, Ц девушка повернулась лицом к камину, и жаркие язы
чки пламени околдовали ее взгляд. Синие струйки облизывали толстые поле
нья, потом занимались золотистым жаром, и пламя весело гудело в трубе.
Ц А я так думаю, что тебе очень даже интересно будет узнать, кто так о тебе
справлялся. И такой любезный, такой обходительный, так вежлив и благород
ен.
Ц Оставьте, маман, Ц небрежно пожала плечами Ниночка, страшно раздосад
ованная так неприятно закрутившимся разговором. Ц Мне сейчас вовсе ни
до кого.
Ц Ах, Ниночка, ты никогда не думала о нас с папенькой, ты всегда делаешь вс
е по-своему, Ц сокрушенно вздохнула мать. Ц Боренька, нет-нет, я о нем нич
его плохого сказать не могу, но ведь он погубил тебя. Что ты с ним будешь де
лать? Ехать в Сибирь и быть женой каторжника? И отцом будущим детям твоим к
аторжник будет? И как он смел выступить против государя, как смел он так по
губить всю твою будущность…
Ниночка в ужасе и изумлении неприкрытом смотрела на мать Ц с чего это он
а вдруг так говорит?
Ц Я не понимаю, маман, Ц нахмурилась девушка. Ц Вы, что, меня уже второй р
аз просватали? И за кого, позвольте-ка узнать?
Ц Да за самого флигель-адъютанта нового государя!
Так вот чьи лилии так раздражали ее, так вот о ком говорит мать…
Графиня Кошина удалилась, шелестя нарядными юбками, а Ниночка торопливо
позвала верную нянюшку.
Ц Миленькая, отнеси записочку Трубецкой, примет ли она меня…

…Во дворцах, где семьи приговоренных были оглушены свершившейся жесток
остью, царила беспокойная суета.
Вот и к графу Кошину объявился кучер Мирон Федорович и попросил о том, что
б его благородие граф велели дать еще пару больших деревянных чемоданов
, а то одежду барышни помещать куда-нибудь да надобно. Чай, и в Сибири без од
ежонки-то никуда.
Кошин велел провести Мирона в библиотеку. Впервые в жизни бородач кучер
топтал благородные персидские ковры своими грубыми сапожищами. «Эх, Ц
подумал он. Ц Надо было б скинуть обувку-то. К подошвам наверняка грязищ
а конюшенная пристала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29