Борис глубоко вздохнул.
Ц Это всего лишь театральный костюм и более ничего, Ниночка. Через час я
вновь обряжусь в каторжанскую робу.
Он взял ее за руку и глянул на мерцающий золотом в огоньках свечей иконос
тас. Казалось, что святые внезапно ожили, их глаза были более красноречив
ы, чем любой язык человеческий, их вскинутые для благословения руки моли
ли Бога о милосердии к павшим. Отец Ефтимий затянул осанну.
Ц Экое безумство мы совершаем сейчас, Ниночка, Ц обжег словами свою нев
есту Борис. Медленно они двинулись дальше вдоль алтаря.
«Как же хорошо, что мы здесь одни, Ц подумал вдруг генерал Луков. Ц Никто
меня на смех не поднимет и не назовет старым дураком за то лишь, что я верю
Ц эта любовь дорогого стоит». Он схватил у ординарца огромный букет бел
ых роз и двинулся вслед за парой новобрачных.
Никто из них так и не услыхал, как хлопнула дверь собора. В храм вошел чело
век, закутавшийся в длинный, подбитый мехом плащ, и укрылся за одной из кол
онн, тайно наблюдая за венчанием.
Когда Борис и Ниночка замерли перед алтарем, оборвалось пение отца Ефтим
ия. Луков протянул невесте букет. Плисский и Колкий замерли чуть поодаль.
Только Кюхельбекер подошел к жениху и низко поклонился Ниночке.
Ц Во всех моих стихах я утверждал, что нет в мире этом места для счастья, е
сть, мол, только иллюзия его. Но ныне я готов опровергнуть самое себя. Виде
ть вас, дорогая Нина Павловна, и есть величайшее счастье. А уж венчаться с
вами Ц дар Божий. Честное слово, именно так я и думаю.
Ц Аминь! Ц громко возвестил отец Ефтимий. Ц Замечательная проповедь в
ышла. И ведь ни слова из нее не убавишь! Преклоните ж главу вашу, дети мои, и
протяните друг другу руки.
Венчальный обряд начался.
Отец Ефтимий благословил новобрачных, протянул им для поцелуя крест, хле
б, вино и щепоть соли…
После венчания им было дано лишь десять минут наедине. Они стояли у одной
из колонн, сжимая друг другу руки. Генерал Луков и все остальные отошли на
почтительное расстояние. Незнакомец, по-прежнему так ими и не замеченны
й, вжался лицом в холодный камень колонны и негромко всхлипнул.
Ц Что нового на воле, Ниночка? Ц спросил Тугай и нежно провел ладонью по
ее лицу.
Ц Ничего, Борюшка. Все молчат.
Ц Когда нас отправят по этапу в Сибирь?
Ц Про то никто не знает. Княгиня Трубецкая думает, что в правительстве бо
ятся высылать вас на глазах у всех. Если вас и вздумают гнать по этапу, то т
айком, в ночи. Дабы избежать ненужных манифестаций.
Тугай притянул Ниночку к себе. «Моя жена! Ц подумал он. Ц Красивейшая же
нщина России… Вот сейчас подаст Луков знак, и минуют мгновения сладкого
сновидения».
Ц Тогда нам еще долго куковать в Санкт-Петербурге, Ц сказал Борис вслу
х. Ц Скоро уж зима. Вряд ли уж пошлют нас в дорогу до снега. На такой этап да
же казаков не посылают. О, Ниночка… Ц он поцеловал ее, прижал к себе еще си
льнее и глянул поверх ее головки на генерала Лукова. Тот кивнул.
Ц Пора, друг мой. Время прощаться…
Ц Увидимся ль еще? Ц спросил Борис дрожащим голосом.
Ц Я буду приходить, Ц Ниночка погладила Тугая по щеке и, стараясь не раз
реветься, нервически хихикнула. Ц Мой муж! Мой муж, Борис Тугай! Как же здо
рово это звучит! О, Борюшка, нас теперь и в Сибири не разлучат.
Луков махнул рукой, и Тугай кивнул ему в ответ. Взял в ладони Ниночкино лиц
о, вгляделся в глаза внимательно.
Ц Прощай же… Я люблю тебя…
Ц Можно мне проводить Бориса до дверей? Ц спросила Ниночка. Провела пал
ьчиком по лбу своего супруга, торопливо смахнула слезы в уголках его гла
з.
Ц Да, но только быстро, Ц Луков изо всех сил старался, чтобы голос его зву
чал сурово. Ц Мы и так уже опаздываем. Идемте же.
Он знал, что на площади перед собором поджидает взвод солдат, чтобы разве
сти арестантов по казематам равелина.
Борис выпустил Ниночку из объятий и повернулся к товарищам.
Ц Благодарю вас, друзья мои, Ц твердо произнес он. Ц Коли переживем мы н
ашу беду и доведется свидеться вновь, мы отпразднуем свадьбу мою. Если ж н
е суждено, знайте: то, что сегодня свершилось, подарило мне силы. Это Ц та с
амая краюха хлеба для сердца моего, с которой и тайга не страшна.
Поклонившись отцу Ефтимию, медленно двинулись они к дверям, и чудилось и
м, что поет вослед хор дивный, словно рождество Христово на дворе…
Из-за колонны выступил им навстречу одинокий наблюдатель.
Генерал Луков схватился за шпагу.
Ц Как вы попали сюда? Я приказал…
Ц Согбенный старик и пара рублей могут еще на Руси творить чудеса.
Ц Папенька, Ц устало прошептала Ниночка. Ц Почему ты пришел?
Ц Я хотел видеть все это, Ц граф Кошин измученно потер глаза платком. Ц
Единственное мое дитя свадьбу играет… а я бы и не пришел? Да благословени
е родительское не менее бесценно, что и благословение церковное. Я прост
о стоял тихонько за колонной, за тебя, доченька, молился и плакал.
Он глянул на Тугая.
Ц Борис, сын мой, Ц дрожащим голосом обратился к арестанту Кошин. Ц Муж
айся! Пред тобой дорога, коей сам черт испугается. Не буду уж более спрашив
ать, сколь необходимо было все это. Отныне ты Ц муж моей Ниночки. Возврати
сь же оттуда… а большего тому, кто в Сибирь по этапу идет, и пожелать нельз
я.
С этими словами граф вынул из-под плаща кожаный мешок.
Ц Это Ц мой подарок свадебный, доченька. Я его тебе здесь прямо дам, ибо д
омой ты возвращаться не желаешь. Это тебе пригодится. Здесь тридцать тыс
яч рублей.
Ц Тридцать тысяч рублей, Ц восторженно протянул Кюхля. Ц Господи, вот
это деньжищи. Борис, открой-ка ты эту калиту, я еще никогда за раз такой сум
мы не видел.
Ц Если об этом узнают, Ц мрачно заметил Луков, Ц все беглые и разбойнич
ки сибирские всполошатся.
Ц А у нас на них ружьев хватит! Ц проворчал Мирон. Ц Да я по ночам на мешк
е с деньжищами этими спать буду.
Ц Возьми же, Ниночка, Ц Кошин умоляюще склонил седую голову. Ц Деньги…
вот и все, что осталось от тех грез, что были у меня, когда я думал о твоей св
адьбе. Деньги, чтобы купить кусочек счастья. Бог с тобой, доченька!
Ниночка всплеснула руками и прижалась к отцу. Они поцеловались, твердо у
веренные в том, что на этот уж раз прощаются навсегда.
Ц Их скоро вышлют, Ц шепнул Кошин на ухо дочери. Ц Я узнал сие от первог
о камергера императора, где-то в начале декабря. Это пока держится в тайне
.
И Ниночка шепнула в ответ, еще крепче стискивая отца в объятиях:
Ц Спаси тебя Господи, папенька. Это Ц самый лучший подарок свадебный. Ма
меньку за меня поцелуй…
А потом все пришло в страшное волнение. На дворе солдаты окружили ареста
нтов, Ниночка и ее спутницы сели в карету, Мирон запрыгнул на облучок и пог
нал лошадей. И только генерал Луков и граф Кошин остались. Они стояли у вхо
да в собор и молча смотрели на брусчатку мостовой. За спиной их отец Ефтим
ий шумно хлопнул дверью, запирая святая святых крепости Петра-и-Павла.

Вечером того же дня служка отца Ефтимия принес Ниночке письмецо.
Ц От Бориса Степановича передать велено, Ц пробормотал смущенный слу
жка и торопливо убежал.
Ниночка бросилась наверх, в отведенные ей покои и в волнении развернула
письмецо:
«Возлюбленная моя! О, как я сегодня счастлив, Ниночка! С каким сердечным во
схищением вспоминаю сегодняшний день, и сладостное чувство блаженства
разливает сие воспоминание в душе моей. Кто бы мог подумать, что в этой кре
пости, в совершенном подобии католицкого чистилища, человек, осужденный
на заточение, мог иметь столь блаженные минуты, столь восхитительные ощу
щения Ц но так как и в чистилище нисходят иногда ангелы небесные утешат
ь и укреплять страждущих, так и ты, мой земной прелестнейший ангел, пришла
рассеять горе мое Ц и узилище мое показалось мне прекрасным раем.
Я пишу тебе, как думаю, как чувствую, и все же мое письмо слабо выражает мои
чувства к тебе, моя возлюбленная. Если бы мой талант писать соответствов
ал необычайной любви, которую ты внушаешь мне, мое письмо было бы образцо
м красноречия. И так я иногда досадую, что я не поэт, не наш Кюхля непутевый,
который лучше меня мог бы воспеть твои прелести и мою любовь, Ц ибо я тве
рдо уверен, что редко любили так, как я люблю тебя, моя Ниночка. Ты из числа т
ех избранных существ, которые могут внушать только большие страсти, любя
тебя, невозможно любить слабо и лишь однажды в жизни можно любить, как я л
юблю тебя».
Ниночка тихо всхлипнула и крепко прижала кулачок к губам.
Ц Господи, что же ты с нами делаешь, а, Господи? Ц прошептала сквозь слезы
…

…Богомольцев было мало, проходили мимо какие-то старушонки, торопливо к
рестясь, бросали мелкие медные монетки в кружку высокому величественно
му страннику. Монеты легко звякали, а он даже не благодарил прихожанок, ли
шь шепча словно про себя:
Ц Господь вознаградит…
А потом вышел за ворота Саровской обители.
Он всегда любил ходить пешком. Длинные его ноги шагали размашисто и в ден
ь отмеряли едва не по сорок верст. Длинная суковатая палка да небольшой з
аплечный мешок составляли всю его поклажу, и дорога сама стелилась ему п
од ноги. Кусок хлеба да глоток чистой воды составляли весь дневной рацио
н странника с величественной, истинно императорской осанкой, и он радост
но оглаживал себя, видя и чувствуя, как здоровеет и наливается силой его х
удеющее тело.
Рубаха и порты его скоро износились и протерлись. За копейки купил домот
канное рядно у деревенских ткачих и менял белье, выбрасывая пропотевшее
и прогнившее. Армяк и сапоги были добротными и, хотя не давал им странник с
пуску, служили исправно.
Утрами и вечерами становился он на колени лицом к востоку и, вперив глаза
в небо, розовеющее утренней или вечерней зарей, шептал сипловато и страс
тно:
Ц Господи, прости и вразуми…
Странник шел и шел, останавливаясь лишь в случае крайней необходимости д
а на свои пять часов крепкого, без всяких видений сна. Странник шел своим с
обственным этапом в Сибирь, в угодья таежные.

9 декабря 1826 года ровно в полночь двадцать широких саней покинули крепост
ь Петра-и-Павла. В соломе, укрывшись одеялами, лежали ссыльные мятежники.
Взвод казаков окружил мрачный санный обоз, галопируя на своих быстрых, л
охматых лошаденках.
Уже несколько дней мело по всей земле русской, тяжелые хлопья снега укры
ли землицу саваном, немотствовал зимой мир.
За Петербургом деревеньки и поля превратились в белую пустыню, ветер игр
ал пылинками снега. Леса превратились в полки заколдованных, блестящих с
еребряными латами великанов. Морозец пока еще стоял небольшой, еще ижил
в холоде деревья. Но и над ними уже накинула зима саван, пригибая ветви к з
емле, принижая в лютости своей все живое. Обещала старушка седая в этот го
д быть небывало суровой.
Выставленные женами арестантов наблюдатели, день и ночь следившие за кр
епостью, подняли тревогу. Меж домами и дворцами декабристов заметались п
осыльные:
Ц Их увозят! Да-да, прямо в полночь увозят! Чтоб никто их не увидел! У них по
сты до Москвы выставлены! На двадцати санях отправят! Нет, имен еще не назы
вали. Неизвестно, кто в путь отправится, но на ближайшем же почтовом яме ст
анционный смотритель будет знать весь список.
Уже через час со всех сторон начали выезжать крытые возки, чтобы собрать
ся перед Петровскими воротами крепости. Снег превратился в кашу, виднели
сь следы саней. Узников уже отвезли.
Караульные на вопросы не отвечали, мзды не брали. Они прекрасно знали, что
за ними сейчас наблюдают офицеры.
Ц Все напрасно! Ц воскликнула, в конце концов, княгиня Трубецкая. Она ст
ояла в санях, выпрямившись во весь рост. Огромный возок был доверху забит
ящиками и кофрами, фыркали в упряжи три лучших коня с конюшен Трубецких.
Ц От этих идиотов мы ничего не узнаем! Надо ехать на ближайшую почтовую с
танцию! Лошади у нас быстрые. Возможно, мы их еще нагоним.
Она откинулась в подушки, запахнула меховой полог, укуталась в меха чуть
ли не с головой, и кучер, громко свистнув, погнал лошадей из города. Словно
обоз призраков промчался в ту ночь по Петербургу, и только снег клубился
под копытами.
Обоз из тридцати четырех саней, сорок две женщины решились поехать вслед
за своими мужьями.
Сорок две женщины добровольно ехали в Сибирь, для них их мужья-каторжане
были никогда не заходящим солнцем любви, коему не страшны ни лед со снего
м, ни мороз с одиночеством, ни голод со страданиями.
Генерал Луков, наблюдавший из окна караульной за кавалькадой саней-приз
раков, одернул мундир. Ему вдруг стало нестерпимо жарко. Он сел за письмен
ный стол и записал в дневнике:
«Девятого декабря Ц день любви, непостижимой и чудесной. Господи, сколь
ко ж сил может быть сокрыто в одной лишь женщине…»
Они добрались до ближайшей почтовой станции, старенького деревянного д
омика с большими конюшнями, крытой верандой, большой комнатой для проезж
их и несколькими фонарями, раскачивающимися на ветру. На землю было не ст
упить, снег был превращен в кашу копытами лошадей и полозьями возков. Зде
сь следовало побыстрее дать отдых лошадям, чтобы как можно больше верст
затем отделяло их от Петербурга.
А вот дальше можно будет и помедленнее ехать. На бескрайних просторах, чт
о раскинутся впереди, где до конечной цели не версты, а месяцы обозначены,
никто уж не спросит: «Кто эти каторжники? Что, и князь Трубецкой меж ними? И
Волконский? И Муравьев? И бабы, что ль, тоже с ними?».
Кто ж из бурятов, тунгусов, эвенков и киргизов знает какого-то там Трубецк
ого? Для них он был таким же арестанцем, как и все остальные. Мертвые души
Ц и ничего уж более.
Станционный смотритель, толстый старик с бакенбардами и покрасневшими
от недосыпанья глазами сновал по двору. И лишь шлепнул рукой по лысой гол
ове, когда увидел новоприбывшие сани, и воскликнул в отчаянии:
Ц Нету у меня лошадей! Ваши сиятельства, всех свежих лошадей забрали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29