..
Ч Я тебя отталкиваю?
Ч Когда мы последний раз были вместе? Ч Она смотрела на меня в упор. Ч Ко
гда ты последний раз пытался быть со мной?
Я оглядел ресторан, чувствуя неловкость.
Ч Не устраивай сцен, Ч попросил я.
Ч Сцен? А вот захочу и устрою. Я этих людей не знаю и никогда больше их не ув
ижу. Какое мне дело до того, что они подумают?
Ч Мне есть дело.
Ч А им Ч нет.
Она была права. Мы говорили на повышенных тонах и явно ссорились, но никто
на нас не посмотрел и не обратил ни малейшего внимания. Я решил, что это из
вежливости и от хорошего воспитания. Но голосок у меня в голове говорил, ч
то это я создал какое-то силовое поле, делающее нас невидимыми для окружа
ющих.
Ч Давай сначала доедим, Ч сказал я. Ч Поговорим об этом дома.
Ч Нет, сейчас.
Ч Сейчас я не хочу.
Она посмотрела на меня взглядом персонажа из мультфильма. В наигранном,
преувеличенном изумлении на ее лице я увидел рождение мысли, озарения.
Ч Тебя больше не интересуют наши отношения. Тебя больше не интересую я. Т
ебя не интересуем мы с тобой. Ты даже не хочешь защищать то, что у нас есть. В
се, что тебя интересует, Ч это ты сам.
Ч На самом деле это я стал тебе безразличен, Ч возразил я.
Ч Это неправда. Ты для меня значишь много и значил всегда. Но я для тебя ни
чего не значу.
Она смотрела на меня через стол, и от этого взгляда мне стало не только нел
овко, но и невыносимо грустно. Она смотрела на меня, как на незнакомца, буд
то она только что обнаружила, что меня клонировали и заменили бездушной
самозванной копией. Я видел на ее лице ощущение потери, я видел, как она гл
убоко ранена и одинока, и я хотел броситься к ней и схватить ее руки в свои,
и сказать ей, что я все тот же, каким был всегда, что я люблю ее и готов себя у
бить, если сказал или сделал что-нибудь, что сделало ей больно. Но что-то ме
ня удержало. Что-то не пустило. Я до смерти хотел исправить то, что сломало
сь между нами, но что-то заставило меня отвести глаза и уткнуться в тарелк
у.
И я взял вилку и стал есть.
Ч Боб? Ч позвала она.
Я глядел в тарелку.
Ч Боб? Ч Осторожно, вопросительно.
Я не ответил, продолжая есть. Она тоже взяла вилку и стала есть. Плавно и бе
сшумно официант убрал мою тарелку и заменил ее другой.

Август стал сентябрем.
Однажды утром я нашел у себя на столе конверт плотной бумаги. Это было ран
о, Дерек еще не пришел, и офис был мой. Я сел, взял конверт и уставился на стр
оки зачеркнутых адресов. Маршрут этого конверта за последний месяц был о
тражен на его поверхности различными чернилами с разными подписями, и я
вдруг понял, как я ненавижу свою работу. Просматривая список фамилий и от
делов, нацарапанный небрежными каракулями, я обнаружил, что тут нет ни од
ного человека, к которому я испытывал бы теплые чувства.
И еще до меня дошло, сколько я здесь уже торчу.
Три месяца.
Четверть года.
И скоро будет и полгода. Потом целый год. Потом два.
Я уронил конверт, не открывая, подавленный неимоверно. Так я сидел, глядя н
а противный пустой офис, потом потянулся к конверту, раскрыл и заглянул.

Визитные карточки.
Сотни карточек, целый белый блок в небольшой коробочке. На верхней я увид
ел свою фамилию и должность рядом с эмблемой “Отомейтед интерфейс”, адре
сом и номером почтового ящика компании.
Мои первые визитные карточки.
Я должен был быть доволен. Я должен был обрадоваться. Испытать какие-нибу
дь положительные эмоции. Но вместо того эта пачка карт наполнила меня ка
ким-то чувством, родственным ужасу. Они говорили о привязи, о том, что я Ч ч
асть корпорации, что я здесь надолго. Это было как подписать контракт, как
прилипнуть на клей, как взять на себя обязательство. Я чуть не завопил. Я ч
уть их не выбросил. Я хотел их отослать обратно.
Но ничего этого я не сделал.
А вытащил несколько карточек из коробки, переложил в свой бумажник, а ост
альные сунул в правый верхний ящик стола.
Ящик закрылся с металлическим щелчком, слишком громким и будто ставящим
точку.
Я понял, что смотрю на постоянно заедающую замочную скважину в середине
дверцы ящика. Вот это оно и есть. Вот это моя жизнь. Здесь я проведу лет соро
к своей жизни, потом выйду на пенсию, потом умру. Пессимистический взгляд
на ситуацию, может быть, излишне мелодраматический. Но по сути верный. Я зн
ал, что собой представляю. Я знал свою личность и возможности. Теоретичес
ки я мог сменить работу. Я даже мог вернуться в колледж и получить еще одну
степень. Возможностей много. Но я знал, что ничего из этого не случится. Я п
росто приспособлюсь к ситуации и буду так жить, как делал всегда. Я не был
инициатором, делателем, непоседой. Я был ведомым, я был инертным.
И так и пройдет моя жизнь.
Мысли вернулись к мечтам в начальной и средней школе, к моим планам стать
астронавтом, рок-звездой, кинорежиссером. Неужели у всех так бывает? Наве
рное, да. Ни один ребенок не хочет быть бюрократом, или технократом, или уп
равленцем среднего звена Ч или помощником координатора по межофисным
процедурам и документации фазы два.
На эти работы мы попадаем, когда умирают наши мечты.
И это то, чем они и были Ч мечтами. Мне не суждено было стать ни астронавто
м, ни рок-звездой, ни кинорежиссером. Я оказался там, где мне и место, стал те
м, кем должен был стать, и реальность этой ситуации угнетала меня сильнее
всего.
Дерек пришел точно в восемь, не заметил меня, как всегда, и тут же начал зво
нить по телефону. В девять позвонил Банке и сказал, что хочет видеть меня и
Стюарта, и я поднялся к нему в офис, и они оба долбили меня полчаса, объясня
я, насколько неудовлетворительна составленная мною документация по GeoComm.

Остаток дня я переписывал описание функций GeoComm, которое составил ранее.
Я вспомнил, что ровно пять лет назад начал ходить в колледж Бри. Как много
изменилось за эти пять лет. Тогда я был только что из школы, и будущее ждал
о меня. Теперь я неумолимо приближался к своему тридцатилетию, запертый
в клетке отвратительной работы, и жизнь моя уперлась в тупик.
Переписывая свои изменения на компьютере, я случайно нажал не ту клавишу
и угробил десять страниц работы. Я посмотрел на часы. Половина пятого. Пол
часа до конца дня. За полчаса мне никак не напечатать это все снова.
“Дошел до дна, Ч подумал я. Ч Уж хуже, чем теперь, ничего не случится”. Как
всегда, я ошибся.

Когда я вернулся, дома было темно и все еще пахло завтраком Ч подж
аренным хлебом, яйцами, апельсиновым соком. Я щелкнул выключателем.
В гостиной было пусто. Не в том смысле, что никого, а в том смысле, что и мебе
ли не было. Исчез диван и кофейный столик. Телевизор остался, но видеомагн
итофона не было. Фикуса и папоротника тоже не было. Стены остались голыми
Ч с них сняли все репродукции .
Я будто попал в иное измерение, в сумеречную зону. Слишком сильная
реакция? Возможно, но вид пустой квартиры так меня потряс, был таким неожи
данным, что я не мог выделить детали, только воспринимал ситуацию в целом,
и эта ситуация была столь ошеломляющей, что я ничего не понимал.
Хотя одну вещь я понял сразу.
Джейн ушла от меня.
Снимая на ходу галстук, я кинулся в кухню. И тут многого не хватало: тостер
а, кастрюль.
Записка на кухонном столе.
Записка?
Оцепенелый, я смотрел на клочок бумаги с моим именем. Это было никак не пох
оже на Джейн. Совсем не в ее характере. Она никогда так не делала. Если она б
ыла несчастна, если у нее бывали проблемы, она мне о них рассказывала, и мы
вместе спорили, ища выход. Она бы не могла просто собрать вещи и улизнуть,
оставив мне записку. Она бы не сдалась так легко. Она не могла уйти от меня,
от нас, от того, что было у нас общего.
Первое, что мне должно было бы прийти в голову Ч что ее забрали, похитили
те же люди, что ограбили нашу квартиру.
Но почему-то я знал, что это не так.
Джейн ушла от меня.
Не знаю, откуда я это знал, но знал. Может быть, я видел приближение этого, но
не хотел признавать. Я возвращался мыслью назад, вспоминая, как она говор
ила, что в совместных отношениях общение Ч это главное, что если даже дво
е любят друг друга, отношений не будет, если они не могут общаться. Я вспом
нил, как она все эти месяцы пыталась со мной говорить, пыталась разговори
ть меня, чтобы я рассказал ей, что меня беспокоит, что со мной творится.
Я вспомнил вечер в “Элизе”. С того вечера мы очень мало разговаривали. Нес
колько раз мы по этому поводу ссорились, она упрекала меня, что я скрываю с
вои чувства вместо того, чтобы открыться и разделить их с нею, а я лгал, что
нет у меня никаких чувств, чтобы ими делиться, что все у меня в порядке. Но д
аже наши ссоры были вялыми и тепловатыми, а не страстными битвами, как ран
ьше.
Я снова посмотрел на сложенный листок из блокнота с моим именем.
Может быть, она должна была мне сказать, что собирается уйти. Но мы действи
тельно мало разговаривали последнее время, и в этом контексте записка вп
олне имела смысл.
Я взял листок и развернул его.

Дорогой Боб!
Это самые трудные слова, которые мне приходилось в жизни писать.

А не хотела, чтобы так вышло, и я знаю, что это неправильно, но я не мо
гла бы сказать этого тебе в лицо. Я не могла бы через это пройти.
Я знаю, что ты думаешь. Я знаю, что ты чувствуешь. Я знаю, что ты серди
шься, и ты имеешь полнее право. Но у нас уже ничего не получится. Я это верте
ла так и этак, думая, не могли бы мы что-нибудь сделать, или нам расстаться н
а время вроде пробного развода, но я решила, что лучше будет сразу отрезат
ь. Сначала это будет тяжело (по крайней мере для меня), но я думаю, что в коне
чном счете это оптимальное решение.
А люблю тебя. Ты это знаешь. Но иногда одной любви мало. Чтобы были н
астоящие отношения, должно быть доверие и готовность делиться. У нас их н
ет. Может быть, никогда и не было Ч не знаю. Хотя, наверное, когда-то были.

Я не хочу никого винить. Это не твоя вина, что так вышло. И не моя. Это
наша общая вина. Но я знаю нас обоих. Я знаю себя, знаю тебя, и знаю, что если м
ы даже скажем, что попробуем все уладить, ничего не выйдет. Лучше простить
ся сейчас, пока не стало совсем плохо.
Боб, я никогда тебя не забуду. Ты всегда будешь частью моей души. Ты
первый человек, которого я любила, единственный человек, которого я люби
ла. Я всегда буду тебя помнить.
Я всегда буду тебя любить .
Прощай.

Под этим была ее подпись. Она подписалась полностью, именем и фамил
ией, и этот штрих официальности ранил меня больнее всего остального. Ска
зать, что я чувствовал внутри пустоту Ч штамп, но так это было. Боль была п
очти физической, неопределенная боль, не имеющая центра, мечущаяся между
головой и сердцем.
“Джейн Рейнольдс”.
Я снова посмотрел на записку у себя в руке. Когда я перечитал ее сно
ва, меня задел уже не только излишний формализм подписи. Все письмо было с
ухим и жестким. Слова и чувства были все на месте, но казались они знакомым
и и слишком уж готовыми. Я их читал до того в ста романах, слышал и видел в ст
а фильмах.
Если она меня так любит, почему нет слез? Интересно. Почему не смазана ни о
дна буква, почему чернила не потекли?
Я выглянул из кухни обратно в гостиную. Кто-то же помог ей вытащить мебель
: диван, стол. Кто? Какой-то мужчина? С которым она встречается? С которым она
трахается?
Я тяжело сел на стул. Нет. Я знал, что это не тот случай. Она ни с кем не встреч
ается. Она даже не была бы способна от меня такое скрыть. И даже не пыталас
ь бы. О таком она бы мне сказала. Это она бы со мной обсудила.
Наверное, отец помог ей перебраться. Я побрел из кухни в спальню через гос
тиную. Здесь утрат было меньше, но они были более личными, и потому было бо
льнее. Мебель вся осталась. Кровать была на месте, и туалетный столик тоже
, но покрывала с кровати и кружевной салфетки со столика не было. В шкафу о
стались только мои вещи. Фотографии с подзеркальника тоже исчезли.
Я сел на кровать. Внутри у меня было как в квартире Ч физически ничего не
изменилось, но я был выпотрошен, опустошен, лишен души, будто сердце убрал
и. Я сидел, а в комнате темнело, день переходил в сумерки, сумерки в вечер.
Я состряпал себе ужин Ч макароны с сыром, посмотрел новости, “Вечернее ш
оу” и все передачи, которые обычно смотрел. Я смотрел и в то же время не смо
трел, ожидая звонка от Джейн и не ожидая его. Как будто моя личность расщеп
илась на несколько, и каждая думала о своем, а я осознавал одновременно их
все, но в результате сидел в оцепенении на кровати и не шевелился, пока на
начался поздний выпуск новостей в одиннадцать.
Странно было входить в темную пустую спальню, странно было не слышать Дж
ейн в душе, и при выключенном телевизоре я вдруг ощутил, как тихо в доме. От
куда-то с улицы, приглушенно и неразличимо, доносились звуки студенческо
й вечеринки. Там, за дверью, жизнь шла, как шла.
Я разделся, но не бросил вещи на пол, как всегда, а решил положить их в корзи
ну, как всегда настаивала Джейн. Я отнес штаны и рубашку в ванную, открыл п
ластиковую крышку корзины для грязного белья и собирался бросить туда в
ещи, когда заглянул внутрь.
На дне корзины рядом с парой моих носков лежали трусы Джейн.
Белые, хлопковые.
Я уронил вещи на пол. Я тяжело сглотнул. Вдруг при взгляде на свернутое бел
ье Джейн мне захотелось заплакать. Я вспомнил, как впервые ее увидел. Она н
адела на занятия белые трусы и джинсы с прорехой в паху. Я сидел напротив н
ее в библиотеке и видел, как выглядывает белое из дыры в синем, и ничего в ж
изни меня никогда так не возбуждало.
С мокрыми глазами я наклонился и достал трусы из корзины. Осторожно, будт
о они могли разбиться, я медленно их развернул. Они были влажноватыми на о
щупь, а когда я поднес их к лицу, они едва слышно пахли ею.
Ч Джейн, Ч шепнул я, и мне сладко было произносить ее имя. Я повторил: Ч Дж
ейн. Джейн...
Глава 10
Джейн не было уже три недел
и. Я сел на стул и посмотрел на календарь на стене слева от себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46