Когда мужик вышел за бензином, она, как и положено гусыням, принялась подмалевывать рожу, глядя на себя в зеркало заднего вида.
Я одним прыжком вскочил в машину, захлопнул дверцу и тут же запер ее на кнопку. Потом включил стартер, не выпуская из рук револьвер, который заблаговременно достад из кармана комбинезона. .
— Вперед, без страха и упрека! — буркнул я женщине.
— Вы что, с ума сошли?!
Отвечать было некогда. Ее старикан с воплями дергал за дверную ручку. Женщина еще успевала выскочить; но в следующую секунду я так резко рванул машину с места, что у нее пропало всякое желание сойти на ходу.
Я гнал в направлении Парижа, желая поскорее затеряться в потоке машин. Кстати, то, что рядом со мной сидела женщина, было мне на руку: это не позволяло легавым стрелять. Я ни на что особо не рассчитывал, и все же эту случайность можно было считать счастливой — до тех пор, пока мне не докажут обратное.
Ее губы побледнели под слоем помады... Ее карманная красильня свалилась на пол, но она этого даже не заметила.
— Выпустите меня! — проикала она.
— Да сидите, не стесняйтесь! Вы мне вовсе не мешаете,.,
Это была дама из высшего, общества, Сорок лет, полушубок из черной и белой норки и молодой любовник...
— Зачем вы меня похитили?
Я расхохотался. Как видно, движение, действительно, пошло мне на пользу: сейчас я чувствовал себя уже куда лучше.
— Никто вас, бабуся, не похищал: это разве что я сам похищаю себя у полиции.
Стрелка спидометра плавала вокруг ста двадцати,.. Я не снимал руки с клаксона и обгонял все, что попадалось на пути. Баба вцепилась в сиденье. Она помалкивала, чтобы меня не разозлить, и я мысленно похвалил ее за это, тем более что желания заорать у нее, похоже, было хоть отбавляй.
Я на бешеной скорости пересек Аржантей... Авария произошла уже на самом выезде из городка. Я подъезжал к перекрестку, на светофоре горел желтый свет, который через секунду должен был превратиться в красный. Я решил проскочить, стиснул зубы, до отказа надавил на акселератор, и машина вылетела на перекресток, как орудийный снаряд. Красный свет загорелся, когда мы были на самой середине... В этот момент сбоку выскочил фургон лавочника, спешившего доставить страдающему населению волшебный дурман, разлитый в винные бутылки. Водитель фургона лихо вывернул руль и затормозил, призвав на помощь весь свой опыт, но столкновения избежать не удалось. Удар был страшный. Огромный кусок лобового стекла, вылетевшего из фургона, почти полностью отрезал голову моей почтенной мадам и остановился в трех сантиметрах от моего лица...
Машину протащило еще на десять метров, и она уперлась в стену. Я попытался открыть свою дверцу; это удалось мне почти без труда, потому что от удара она сорвалась с петель. Но едва успев выбраться из этой кучи металлолома, я тут же оказался в плотном кольце любопытных. Само собой, среди них был и регулировщик с этого перекрестка, с блокнотом в руке, поднятой на пять сантиметров правой бровью и полным ртом ругательств.
— Пропустите, мне нужен врач... — забормотал я, протискиваясь сквозь толпу.
Люди расступились. Однако регулировщик рассуждал иначе. Ему уже достались дамочка с отрезанной башкой и бравый фургонщик, пролетевший сквозь стекло своей машины и лежавший на асфальте в луже крови... Так нет, он решил, что этого мало; ему еще и я понадобился!
— Эй, минутку!
Тут я показал ему свой добрый револьвер, и он по-свойски заткнулся.
На несколько секунд я сделался полным хозяином положения. Ощущение было очень странное. Наверное, нечто подобное испытывает оратор, когда притихшая толпа ждет начала его речи.
Люди были ошарашены. Они уже настроились было на аварию — а я взял да и переключил их на свирепый полицейский детектив. Они ничего не понимали. Регулировщик оглядывался по сторонам. Наконец он понял, что является по сценарию моим обязательным партнером, и потянулся к кобуре. Я выстрелил.,. Пуля вошла ему в плечо. Он сморщился и остановился; зрители мужественно бросились наутек. Кстати говоря, наша храбрость вообще всегда основана на чужой трусости...
Я нырнул в какую-то подворотню. Мне казалось, что за мной по пятам гонится весь мир. Пробежав мимо старой консьержки, я ворвался во двор, заваленный пустыми бочками. Я поднял голову и увидел враждебно обступившие меня бетонные стены — четыре высоченных серых утеса... Это был конец. Что было делать теперь? В барабане у меня оставался один-единственный патрон.
Погоня приближалась. С улицы все слышнее доносились крики и полицейские свистки.
Я готов был себя задушить. Зачем я, дурак, полез в эту подворотню, как крыса в ловушку?!' У меня жгло все тело, картины в глазах растягивались, как в кривом зеркале... До чего ж мне было плохо!.. О, маета, маета человеческая...
Я увидел в углу двора маленькую низкую дверь, которую поначалу не разглядел за бочками, подбежал к ней, попытался открыть, но она была заперта на ключ. Я разбежался и ударил в нее плечом. Мне показалось, что этот удар раздробил мне все кости. Я будто превратился в сплошной пылающий костер, и тысячи красных искр заплясали у меня перед глаза-
ми. Но дверь подалась. Я вошел, и у меня перехватило дыхание от приторного эапаха крови; я попал в мясную лавку. В этой комнате хозяин, видимо, забивал мелкую живность. На стенах виднелись большие коричневые пятна. Повсюду были крюки, разделочные колоды, сверкающие ножи— кошмар, да и только... Другая дверь вела в служебные помещения... Я толкнул ее, она открылась; я вошел в полутемную кладовую, закрыл за собой дверь и задвинул засов изнутри.
В магазине никого не было; металлическая штора на витрине была опущена. Видно, в это воскресенье хозяева сунули ключ под коврик и поехали за город выветривать мясной душок...
Я остановился, и прислонился лбом к белой кафельной стене.
"Ну а дальше, Капут?"
Я перевел дыхание.
"Ну а дальше?"
Я обвел взглядом магазин. Сквозь штору было видно, как перед домом собирается толпа, как отовсюду рысью сбегаются жандармы... Все смотрели на главный вход. Они еще не знали, что я нахожусь в мясной лавке, но это должно было обнаружиться с минуты на минуту, и тогда все эти поганые возбужденные рожи повернутся ко мне...
Ты попал на бойню, Капут... Ты пришел умирать туда, где пахнет кровью и блестят отточенные Ножи... Какая ирония судьбы!
Кто это тут шепчет? Я посмотрел вокруг: никого. Я здесь один — один среди мраморных разделочных столов, отвратительных крючьев, точильных брусков... Один среди этих запахов — запахов крови и чистенькой, аккуратной смерти.
Кто-то уже ломится в дверь, которую я только что закрыл, и чей-то бас кричит:
— Он тут!
Дверь дрожит, как барабанная перепонка... Голос затихает, и на смену ему приходит неясный гул.
Я отрываю горящий лоб от холодной стены...
Капут, ты должен сделать ЕЩЕ что-нибудь! Еще не все потеряно. Пока в тебе есть хоть капля жизни, ты должен бороться. Так надо. Ты — зверь, которого все давно мечтают подстрелить, слышишь, Капут?
Я подхожу к кассе магазина и выдвигаю ящик. Мне нужны не деньги — теперь мне на них наплевать. Будь прокляты эти деньги, которые сделали из меня того, кем я стал! К тому же мясники, уходя, не оставляют деньги в кассе... Но в ящике у мясника бывают не только деньги. Там часто можно найти револьвер. Особенно в наши дни, когда мир кишит негодяями...
Но в этом ящике ничего такого нет... Карандаш, блокнот, мелкие монеты,..
Я отхожу от кассы... Удары в дверь усиливаются. К счастью, она сделана на совесть, и аасов на ней что надо...
Я вытаскиваю им разделочного зала огромную колоду и подпираю ею дверь. Теперь, чтобы ее выломать, им понадобится разве что бульдозер... Тут меня будто затопляет гигантская волна. Я закрываю глаза, и меня уносит мощный горячий поток...
Я прихожу в себя уже на полу. Похоже, кратковременный обморок... Чертова рана: она-то меня и доконает... Что если у меня гангрена? Может быть, это просто иллюзия, но мне кажется, что от раны отвратительно воняет... Еще бы: повязка не менялась уже двое суток...
Этот обморок почему-то избавил меня от тумана в голове. Я поднимаюсь и иду через лавку. В дальнем углу — дверь, ведущая в апартаменты живодера.
Я криво усмехаюсь при мысли о том, что умираю у коллеги, — ведь я тоже был мясником. Только вместо скотины забивал людей...
Узкая деревянная лестница... Я взбираюсь по ней ценой невообразимых страданий. Каждый раз, когда я двигаю левой ногой, мне кажется, что бок вот-вот лопнет по швам. Наконец я добираюсь до второго этажа... Зачем бежать, если надежды уже нет? Зачем пятиться от направленного на меня оружия, если мне всё равно не выбраться из ловушки?
Снаружи по-прежнему раздается многоголосый гул. В доме полно полицейских — внизу, наверху, справа, слева, везде... Свистки, окрики, приказы... Противный вой сирен на фургонах... Топот на лестницах...
Я толкаю одну из дверей: это дверь в трапезную. Мебель в стиле рококо поблескивает в мягком полумраке. Вышитая скатерть на столе, цветы в бронзовых горшках, раскрашенные гипсовые статуэтки...
На маленьком передвижном столике стоит бутылка рома. Чарка приговоренного к смерти, Капут! Угощайся, парень, пока наливают...
Я зубами вытаскиваю пробку, сую горлышко и рот и жадно, долго пью. Ром обжигает глотку, но все же подстегивает. В меня вливается шла... Хорошо знакомая мне иллюзорная сила, смягчающая болезненную реальность.
Я бегу в другую комнату... Скорее, Капут, ночной столик! На этот раз в ящике все-таки оказывается пистолет, о котором я так мечтал: небольшой "6,35" расхожей модели. Я оттягиваю затвор: полная обойма... Я крепко зажимаю ребристую рукоятку. Эта штуковина сразу прибавляет мне уверенности.
Я кидаюсь к двери, выходящей на площадку второго этажа, но слышу, как за ней суетятся легавые, и отступаю назад.
Мне остается только один путь: через спальню. Она выходит на балкон. Может быть, с него удастся перепрыгнуть на другой?
Я подбегаю к окну, открываю балконную дверь, и на меня обрушивается мощная волна звуков. "Вот он!" — орут внизу.
Я плюю на них с высоты и оглядываюсь по сторонам. Других балконов рядом нет. Карниза тоже. Есть только водосточная труба. Я обхватываю ее обеими руками и начинаю фантастическое восхождение...
— Стреляйте! — вопят снизу какие-то извращенцы... Щелкает несколько пуль, но меня защищает балкон. Чтобы в меня попасть, легавым нужно подняться в дом напротив. Пока они туда доберутся, я...
Я продвигаюсь на один этаж вверх, и внезапно перед моими глазами возникает крыша, потому что это старый трехэтажный дом. Я хватаюсь за карниз, пытаюсь подтянуться, но не могу. Силы покидают меня, благотворное влияние рома уже прекращается. Собственный вес тянет меня в бездну... Вокруг по-прежнему цокают пули. Теперь это опасно, потому что балкон меня больше не прикрывает. Но стреляют пока что только из револьверов, а чтобы попасть из них в цель с такого расстояния, надо быть настоящим Буффало Биллом. Я закрываю глаза и повисаю на руках, пытаясь восстановить силы. Если бы еще не этот проклятый шум в голове!..
Давай, Капут! Давай, парень, держись, еще не все! Тебе осталось сделать всего несколько движений... Для такого парня, как ты... Для такого, как ты...
По моему лицу дождем стекает пот...
Давай, парень! Давай! И-и, раз!
Страшное, опустошающее, самое дикое в моей жизни усилие... И я оказываюсь на крыше, даже не пытаясь понять, как мне это удалось. Я лежу плашмя на черепице, силясь перевести дух...
В голове у меня все подернуто красной пеленой. В висках бешено стучит кровь, моя кровь, которой скоро придет время вырваться на свободу...
Я открываю глаза... Надо мной чистое голубое небо. Воздух пронизан золотыми лучами. Солнце... Старое доброе солнце... Вдруг над самой поверхностью крыши сверкает стеклянный прямоугольник окна, и за ним появляется голова в кепи.
Вслед за головой показывается рука с револьвером.
Скорее, Капут! Скорее! Ты должен выстрелить первым, как всегда... Бык на арене не позволяет заколоть себя без боя. Даже после того, как тореадор вонзает в него шпагу, он еще рвется вперед...
Два выстрела раздаются одновременно. Я чувствую хлесткий удар в грудь и начинаю кашлять. Во рту кровь...
Голова в кепи исчезла. Попал я или нет? Над крышей плывет вонючий белый дым... Скоро появятся другие головы, много голов, потому что полиция — это гидра. Мне не удастся загнать все эти головы обратно в окно. Это невозможно...
Я замечаю чей-то силуэт за дымоходной трубой. Эти гады вылезают на крышу по ее противоположному скату. Я стреляю... Моя пуля с воем ударяет в черепицу и поднимает облачко красноватой пыли". Я стреляю снова, слышу крик, но впереди тут же возникают новые силуэты... Я пытаюсь отдышаться, не обращая внимания на кровь, которая забивает дыхательные пути...
Я стреляю еще... Мой палец давит на спусковой крючок, слезящиеся глаза ищут цель... Раздается новый вопль. Я убиваю! Я убиваю! И вот под моим пальцем уже лишь пустой, безжизненный механизм. Патронов больше нет. Это все. Теперь уже действительно все...
В ближайшем чердачном окне возникают голова и грудь очередного жандарма. У него в руках автомат. Ствол направлен на меня. Нас разделяет всего два метра. Маленький черный глаз автомата будто бы расширяется, растет. Позади него маячит человеческое лицо с цепким внимательным взглядом... Я смотрю на отверстие ствола. Ну, сколько еще ждать?
— Стреляйте же, во имя...
Я не успеваю произнести имя Того, кто обрушивает на меня свою широкую карающую длань. Ствол автомата превращается в огромную, черную, жадную, бездонную пасть, которая заглатывает меня...











1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54