Его щеки пылали, взгляд затуманился, голова слегка покачивалась.
— Как ты себя чувствуешь?
— Х-х-хорошо... Он всхлипнул.
— Не убивай меня, я же ничего тебе не сделал! О, до чего ж ты злой, Капут, до чего злой!..
Он был пьян, как извозчик.
— Не реви, рожа, не реви... А то мне хочется тебя хлопнуть.
— О, нет! Нет!..
Я видел, что он уже вполне созрел и должен заговорить, как ребенок во сне.
— Сейчас ты все расскажешь, Бидон. Ты все расскажешь, иначе я продырявлю тебе шкуру, скотина ты паршивая!
— Не надо... Хорошо, хорошо, расскажу...
Он громко и пьяно икнул. Похоже, анестезии удалась как нельзя лучше.
— Расскажи-ка о том деле, которое вы провернули с Рапеном.
— Ага, значит, так...
Он слабо улыбнулся; голова его закачалась, как маятник, и он повалилса носом на ковер. Я, видно, не рассчитал дозу. Два больших стакана неразбавленного виски — это, пожалуй, все же резковато.
Я взял с буфет графин и аылил иоду ему на затылок.
Потом пнул ногой в бок, и он ожил.
— Ай! Что? Что вы себе... Ах, да...
— Не надо отъезжать, Бидон. Отвечай на вопросы, пока я не рассердился.
— Но...
— Что у вас была за афера?
Он несколько протрезвел. Можно было надеяться на вразумительную беседу. Он обхватил голову руками и начал, не глядя на меня:.
— Я познакомился с Рапеном в одном кабаке за Лионским вокзалом... В баре для арабов... Я продавал там наркоту. Пустяковую...
—- Рапен что, принимал наркотики?
— Нет, он просто любил вертеться среди арабов. Лучшего места,' чем у Али, для этого не найдешь. Ну, мы с ним вроде как подружились...
Бидон опять сильно икнул; я подумал, что его сейчас вырвет на пол, но он сдержался. Его рожа приняла бутылочно-зеленый оттенок — как раз подходящий к случаю.
— Говори, я слушаю.
Я действительно слушал, да еще как! Я чувствовал, что он выдаст мне историю не из обычных... Он спросил:
— Слушай, у тебя вода найдется, а?
Я взял графин и пошел на кухню подоить кран. А когда вернулся — Бидона в комнате уже не было... Я поставил графин и выскочил из дома с рычанием, которое затмило бы льва из "Метро-Голдвин-Мейер".
Мерзавец обманул меня. Он был трезвее, чем мне казалось.
Я увидел, как он бежит по аллее, обсаженной апельсиновыми деревьями. Он спотыкался, и порой его ноги слабели и подгибались. Догнать его не составляло никакого труда.
Я мигом поравнялся с ним и лишь тронул его за плечо. Он остановился, подвывая:
— Не убивай меня, Капут, не убивай!
— Заткни пасть! — проворчал я. — Заткнись, иначе я распорю тебе брюхо, как кролику!
Это его сразу успокоило.
— Пошли обратно. Только спокойно. И не делай такую жалкую рожу: на нас смотрят.
Когда мы снова вошли н дом, его начало знобить, и мне вовсе расхотелось его убивать. Мне было противно даже смотреть па его несчастную физиономию.
— Не вздумай больше выкидывать такие номера, если тебе дорога твоя паршивая жизнь, понял? Иначе заработаешь себе отличное сосновое пальто без рукавов...
На этот раз он был укрощен.
Я налил ему стакан водички; он пил и дрожал. Его зубы стучали о край стакана...
— Теперь тебе лучше?
— Да...
— О'кей, тогда продолжай. Мы остановились на баре у Лионского вокзала, где ты познакомился с Рапеном.
— Да. Ох и гнилой же был. парень... У него недавно помер папаша, и он полным ходом просаживал наследство. Кутил по-черному...
— А дальше?
— Ну, мы толковали с ним о том, о сем, и как-то раз он сказал, что умеет водить самолет...
— Кто — он?! — воскликнул я.
— Да. Ну, гомик, но зато сорвиголова! Надо было видеть, как он выжимал сто восемьдесят на своей "альфе".
— Ага. Ну, а почему тебя заинтересовало то, что он умел летать?
Бидон сел на стул и вытянул ноги. У него становился все более жалкий вид. Видно, алкоголь крепко выкручивал ему потроха, а его мандраж еще и усугублял дело,
— Когда я продавал свой порошок, то встречался с кучей деляг из Северной Африки. Один в свое время спрашивал, нет ли у меня знакомого пилота, который не прочь заработать контрабандой. В конце светило три миллиона!
— Что нужно было делать?
— Доставить сто килограммов золота из Швейцарии в Шершелл. Это в Алжире. Когда я узнал, что Рапен водит
самолет, то намекнул ему на это. А он, представь себе, ответил, что может очень даже здорово все это устроить, потому что у него в Швейцарии, в Нешатело, ж цвет друг, и у этого друга есть четырехместный самолет. Только тот парень, дескать, самый что ни на есть честный и на такое дело не пойдет. Его нужно было взять хитростью. Ну, мы все продумали что надо. Рапен написал ему, что хочет срочно увидеться с ним в Париже. Они договори лись о встрече. Накануне их свидания мы с Робертом сели в его "альфу" и рванули в Швейцарию... К вечеру мы добрались до места и оставили машину на хранение в гараже. Потом отправились на разведку. Рапен уже водил самолет друга и знал его ангар. Все прошло по высшему классу, мы прихватили с собой инструменты, которыми можно было взломать любой замок. Остава лось только ждан, своего часа...
У Бидона пересохло во рту. Он протянул руну к графину и надолго присосался к горлышку, Иода сикала ему на шею...
— Не знаю, в курсе ты или нет, но прежде чем взлетать, каждый, пилот должен сообщить маршрут полета и целую кучу других сведений.
— Знаю.
— Но мы-то, сам понимаешь, всего этого сообщить не могли...
— Конечно.
— Надо было упорхнуть втихомолку, то есть до шести утра. К счастью, аэропорт в Нешателе совсем маленький. И до шести часов там никого нет. Мы решили стартовать в четыре. Самолет мог лететь без посадки десять часов: вполне достаточно, чтоб слетать туда и обратно... Мы собирались выгрузить товар в Африке и сразу же вернуться в Европу. Приземлиться в Веркоре, дождаться ночи и вернуть самолет на место до следующего утра.
— Неплохо.
— Ага, скажи? Это все я сам придумал! - Ну, ты резкий мужик, Бидон!
— Могу иногда...
— Рассказывай дальше, у тебя к этому настоящий талант!
— В полночь приехали те хрычи, что отправляли "голд". Привезли груз и небольшие бочки с горючим. Золото они уложили в кожаные мешки, чтобы оно не воткнулось в землю, когда упадет с высоты...
— Неглупо...
— Ага. Ну вот, мы взломали ангар, вывели самолет. Те продавцы привезли с собой механика, и он его проверил. Мы заправили баки и провели последнее совещание. Самым трудным было, конечно, сбросить товар и забрать деньги — особенно забрать деньги. Мы должны были обойтись без посадки. Для этого придумали вот что: арабы, которые ждали нас на плоскогорье, должны были натянуть нейлоне тую лоску между двумя высокими шестами, так, чтооы лоска держалась не слишком прочно. На нее было нанизано двадцать четыре миллиона франком м долларах..
Я издал негромкое восклицание.
— Чего ты? — спросил человек с полузакрытыми глазами.
Теперь я понимал, почему все мои доллары — вернее, те, что я нашел у Рапена — были с маленькой дырочкой.
— Короче, — сказал я, — вы скинули рыжуху и зацепили леску висящим на веревке крючком.
— Откуда ты знаешь? — спросил он. Потом проворчал: — Ну, ясно: Рапен тебе все выложил! Мурыжишь тут меня для виду, а сам-то давно всю кассу зацапал, зараза! Что, натешился моими денежками, а, подлюга?
Я зарядил ему башмаком в морду. Из носа у него потекла кровь, и это его вовсе не украсило.
— Это чтоб научить тебя вежливости. И логике тоже. Тебе не кажется, что если б я знал всю эту историю, То не стал бы терять время на то, чтобы ее из тебя вытянуть?
Он утерся платком, которым, похоже, недавно чистили печные трубы.
— Продолжай!
— Ну, привезли мы посылочку, подцепили доллары. А было их, скажу тебе, ого-го! Рапен повел самолет в Веркор, мы сели на безлюдном поле и решили перекусить. Рапен перед отлетом заготовил в Нешателе корзинку со жратвой. После еды я сразу уснул. Этот сукин сын подсыпал в вино снотворного... Проснулся — ни Рапена, ни денег... Я, конечно, немножко обиделся...
В этом я был с Бидоном согласен. Тут было отчего схватить сердечный приступ. Я представил его одного в поле, рядом с самолетом, которым он не умел управлять...
— Да, ничего себе, наколка...
— Еще бы!
— И что ж ты сделал?
— Я умудрился вернуться в Швейцарию. Проехал границу на туристском автобусе. И на следующий вечер был уже в Нешателе. Те деляги нас все еще ждали. Они меня чуть не пристукнули. Представляешь — двадцать четыре миллиона! Мы поехали в гараж, где Рапен оставил свою тачку. Ее там уже не были. Оказалось, он тайком договорился с хазяином гаража,
чтобы тот отогнал ее в Женеву, и сунул ему ы .то двести швейцарских франков... Словом, все продумал Я на мгновение замечтался. Этот виртуозный ход вызвал у меня ретроспективное уважение к Рапену. Это изнеженное создание, этот слащавый пижончик, которого я относил к отряду беспозвоночных, смог обставить контрабандистов, надуть гангстеров и умыкнуть двадцать четыре миллиона! Браво, браво
Он заслуживал бронзового памятника п юлотоп над гробнОЙ эпитафии... Я даже пожалел, что разбомбил ему купол: внутри кое-что шевелилось!
— И что ты делал потом?
— Вернулся в Париж и стал ждать. Я тебе уже рассказывал, как подкупил того парня из банка, что следил за его счетом...
— Куда он, по-твоему, мог подевать деньжата? Может, все-таки забрал с собой в Италию?
— Вряд ли. Где ему было их хранить?
Действительно: хитрюга, которому удалось провернуть такое мощное дело, ни за что не рискнул бы тащить эту кипу долларов с собой через границу. Нет, скорее всего, он оставил их во Франции.
Положить их на счет он не мог: доллары на счет не принимают. Зато мог положить в сейф.
— У какого города вы сели?
— В двадцати километрах от Гренобля...
— Может быть, он нанял в Гренобле сейф?
— Нет, дело было в субботу, и после обеда банки не работали. Да я об этом уже думал, за кого ты меня держишь?
— Может быть, у него был сообщник?
— Если бы он хотел взять кого-нибудь в долю, то скорее предложил бы мне наколоть продавцов золота. Разве не так?
— Так...
Хотя, с другой стороны, исчезнуть с золотом на руках было бы крайне неосторожно.
Нам нужно было справиться с головоломкой. У нас били только кусочки, которые следовало собрать вместе.
— Когда все это было?
— Почти три недели назад...
В этот момент в дверном проеме появился силуэт Эрминии. До чего же она была красива! Ее шорты открывали длинные правильные ноги, которые уже успело немного позолотить здешнее солнце.
Она бросила на нас критический взгляд.
— Ну? — спросила она. — Как успехи?
Ее неожиданный приход раздосадовал меня, пото-му что я как раз подобрался к самой важной главе: той, где порядком запутавшийся парень ищет способ избежать неприятностей.
Разыгранный Бидоном спектакль вышел ему боком; и все же он держал меня 'в кулаке, поскольку во время "беседы" узнал, кто я такой на самом деле. Мимо подобных открытий обычно не проходят.
Я оказался в положении человека, который мчится с горы на машине без тормозов. Пока вокруг меня вертелся тип, знавший, что я за фрукт, я мог ожидать чего угодно, в том числе быстрого прощания с головой.
Эрминия посмотрела на меня, потом на моего "гостя".
— Что ему нужно? — спросила она.
— Ему нужен человек, которого я не могу ему предоставить...
Она спокойно села на стул.
— Он тебя шантажирует?
— Чем ему меня шантажировать?
— Для шантажа всегда можно найти множество
мотивов...
Она посмотрела мне прямо в глаза. Ее зрачки были немного расширены — как у кошки в темноте.
— Например, — проговорила она, — он может знать твое настоящее имя...
Я оторопел, но постарался скрыть изумление, в которое меня повергли ее слова.
Теперь я смотрел на нее уже другими глазами. Однажды меня уже обвела вокруг пальца женщина — причем очень ловко, — и я считал, что это больше никогда не повторится. Однако тот факт, что эта девчонка знала, кто я такой, и не признавалась, казался мне своего рода предательством с ее стороны.
— Какое — настоящее? — спросил я.
Она улыбнулась.
— Ну как же, Робер: ты ведь опасный бандит... Как-то утром...
Тут она засмеялась. Но мне было вовсе не до смеха. И мое лицо должно было недвусмысленно об этом говорить. — Как-то утром, Эрминия?..
— Ты вернулся из лавки с апельсинами, завернутыми в старую газету. И на этой разорванной газетной странице была твоя фотография. Глупо, правда?
— Почему ты промолчала?
— Потому что ты перестал бы мне доверять.., Я люблю тебя, Робер... И не хочу тебя терять.
Мне хотелось сорвать с нее лицо, чтобы увидеть, что происходит за ним. Правду она говорит или нет? Внутри меня будто заветелись ржавые скрипучие шестерни...
Я боялся ее и в то же время невольно ждал от нее чего-то... Я не знал, чего именно, Может бып., именно ее любви...
Изгои вроде меня всегда одиноки: от рождения и до смерти. Им холодно и страшно, как всем одиноким людям. И они пытаются отомстить за эти неудобства окружающим простакам...
Она знаком увела меня в угол комнаты. Бидон с беспокойством наблюдал за нами.
— Послушай, — прошептала она. — Он знает, кто ты такой, верно?
— Да...
—- Тогда ему нельзя жить, Робер... Ее глаза оставались ясными, лицо излучало невинность. Мне было приятно слышать ее дыхание.
— Это говорить ты?
— Да, любимый, я...
— Тебе не страшно сознавать, кто я такой?
Она скромно опустила голову — ни дать ни взять девица, только что выпорхнувшая из пансиона.
— Немного страшно, — призналась она. — Да, немного страшно, но когда любишь человека — это ничего. Бидон, видимо, начал о чем-то догадываться.
— Эй, вы что там затеваете? — проскулил он.
Ему тоже было страшно. Но это был вовсе не тот деликатный страшок, который пощипывал Эрминию. Это был настоящий черный мандраж, который расквашивал ему рожу и рисовал синие круги под распухшими веками.
— Закройся, дядя.
Он уже готов был завопить. Страх рвался наружу из его горла, как крыса из клетки.
Я взял бутылку с виски и снова наполнил стакан до краев.
— Пей!
— Нет! Нет! Я же подохну... Хватит с меня тех двух... Я поднял пистолет.
— От пули в башке умирают намного быстрее, Бидон... Ее даже распробовать не успевают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54