..
Слышать все это мне было намного приятнее, чем песню того мудика, что драл глотку перед миланским микрофоном.
По шоссе все время сновала взад-вперед куча разномастных автомобилей. Это меня никак не устраивало. Лучше было отпустить поводья и ждать своего часа, надеясь, что он пробьет вовремя, потому что вскоре мой озабоченный дружок должен был начать массированное наступление...
Мы проехали несколько деревушек, добела раскаленных адриатическим солнцем. На запруженных улицах за машиной скакали драные пацаны, протягивая грязные руки.
— Страна протянутых рук! — пробормотал я. Рапен легонько, чуть презрительно улыбнулся.
— Хорошая страна. Здесь каждый готов на что угодно ради чего угодно...
Скотина! Он раздражал меня все сильнее и сильнее.
В полдень мы сделали остановку, чтобы пожрать в маленькой кафешке для пижонов. Там он начал ухаживать за мной уже всерьез. Окружавшая нас романтическая атмосфера окончательно завертела этому везунчику башку. Я сдерживался,как мог, отвечая на его рукопожатия вымученными улыбками, от которых он еще больше распалялся...
Но я довольно быстро нашел подходящее продолжение. Когда мы выходили из ресторана, я сказал:
— Знаете что, Робер? По-моему, сейчас было бы очень неплохо отдохнуть на песочке в какой-нибудь укромной бухте...
От волнения его физиономия изменила цвет и стала розовой, как конфетка.
— О, вас всегда осеняют такие удачные мысли!
Мы стали наугад пробираться к берегу по пустынным дорогам, на которых в ослепительном свете солнечного круга сверкала белая пыль. Машина то и дело подпрыгивала на ухабах.
Берег показался мне голым, облезлым и каким-то диким. Перед нами было одно только море — зеленое и проворное, как кипящая в кастрюле вода.
— Смотрите — мы совершенно одни, — промурлыкал Робер.
— Совершенно, Робер...
— И это прекрасно, ведь так?
— Еще бы!
Мы вышли из машины, потому что дальше дорога превращалась в едва заметную тропинку, сползающую прямо на пляж из мелкой гальки.
— Плавки брать? — спросил он.
— Да нет, не стоит...
Действительно, плавки ему были ни к чему.
Воздух обжигал. Насколько хватало глаз, справа и слева простирался только этот выцветший пляж, в который вгрызалось зеленое море. И — никого. Мы были в полном одиночестве.
Я вздохнул полными легкими, но это не дало мне ожидаемого ощущения бодрости.
Я подобрал большой голыш странной формы — сдавленный посредине, как некоторые картофелины.
Рапен шел впереди меня. Его волосы развевались по ветру. Он выглядел счастливым.
Ненависти я не испытывал. Я был спокоен, как хороший мастер, выполняющий работу, для которой рожден.
Я отвел руку назад, изогнулся, как дискобол, и изо всех сил опустил камень ему на затылок.
Шок получился мгновенный. Он сразу же упал ничком.
Я бросил камень и боязливым пальцем дотронулся до раны. Все основание черепа сделалось необычно мягким... Он попал в нокаут раз и навсегда.
По лицу у меня струился пот. Не от волнения — я хранил олимпийское спокойствие, — а от этой безжалостной жары. В небесах не было ни одной птицы, в море — ни одного паруса. У меня создавалось странное впечатление, что я — последний человек на нашей дурацкой планете. От этого делалось как-то не по себе и даже слегка захватывало дух.
Я посмотрел вокруг. Позади, метрах в тридцати, возвышался холмик из красноватых камней. Я ухватил Рапена за руку и оттащил туда. Потом приступил к грязной работе. Сначала его следовало раздеть. Шмоток на нем было немного: свитер, брюки и трусы.
Я уложил его головой на широкий плоский камень, потом, поднатужившись, поднял на полметра приличный обломок скалы и уронил его на рожу покойника. Из-под обломка брызнуло во все стороны. Я снова поднял камень, чтобы посмотреть, что получилось. Я должен был это увидеть: не из садизма, а потому что мой план требовал сделать его лицо неузнаваемым.
На этот счет я мог больше не беспокоиться: его башку раздавило, как помидор. На месте лица была неописуемая багровая каша, из которой торчали клочки светлых волос.
От этого мне стало малость противно, и я снова накрыл это гадкое месиво тем обломком скалы. Потом насобирал деревяшек, которые море всегда выбрасывает на берег. Я сложил их в кучу, бросил сверху свитер, брюки, трусы — и поджег На такой жаре можно было поджечь даже» снеговика. Дере вяшки мигом затрещали и запылали, как факел
Когда как следует разгорелось, я сунул в огонь обе руки Рапена. Что делать — того требовал мой план. Из костра потянуло противным запахом горелой свиной щетины. Я похвалил себя за то, что выбрал такой дикий уголок: этот запах должен был разноситься очень далеко.
Когда огонь догорел, от одежды осталась лишь кучка черного пепла. Руки трупа тоже почернели. Его вздувшиеся поджаренные ладони потрескались, как картошка в печи. Попробуй-ка сними с него теперь отпечатки...
Я осмотрел местность. Чтобы увидеть труп, нужно было наткнуться прямо на него. Я понял, что "Роберту" вряд ли найдут в ближайшие дни, если, конечно, не произойдет никакого каприза судьбы. А к тому времени жаркое солнце превратит мертвеца в такое, чему и название-то нельзя будет подыскать. С опознанием карабинерам придется подождать. Подождать, пока рак на горе свистнет...
Я разделся и нырнул в море. Вода оказалась очень теплой. Я перевернулся на спину, раскинув руки и ноги. Ощущение было чертовски приятное — будто лежишь, на. качающейся перине, В глазах стояло небо — светло-голубое, почти белое.
Освежившись и Отдохнув, я оделся и пошел к машине.
При виде ее у меня возникла соответствующая реакция: я испугался. На меня напала противная паника, с которой удалось справиться далеко не сразу. Эта машина, стоявшая среди такого марсианского пейзажа, бросалась в глаза, как гора Сен-Мишель! Нужно было сматываться, и как можно скорее.
Я уселся за руль и нажал на стартер, который успел хорошо разглядеть по дороге сюда. Мотор чихнул — и все. Мне показалось, что волосы у меня на башке встают дыбом. Я мгновенно сообразил, что ключ зажигания остался у Робера в кармане. Тогда я не догадался обшарить его брюки, но теперь вспомнил, как он вытащил ключ из замка, прежде чем выйти из машины: это автоматический жест любого водителя.
Без ключа я уехать не мог и продолжал дрожать от страха. Я не находил в себе мужества снова подойти к той дохлятине, которая уже начала шить на галечном пляже. Но что было делать?..
Я бегом вернулся обратно. Мое сердце будто сорвалось С привычного места и разгуливало в груди, как пацан на перемене.
При моем приближении в воздух с недовольным жужжанием поднялась целая эскадрилья зеленых мух. На их пиру я был незваным гостем. Они только начали читать, праздничное меню, а я взял да и испортил им банкет...
Но когда они поняли, что мне нет до них никакого дела, то снова обсели неподвижного голого человека. Я начал лихорадочно разгребать пепел. Ох и воняло же от него! Этот запах услышишь, даже если ноздри залепишь пластилином. Его чувствуешь не одним только шнобелем — всей своей полезной площадью. Он проникает в тебя через поры...
Ключ был здесь — только весь посинел от огня. Я зажал его в кулаке и помчался к "альфе". Заводя мотор, я увидел себя в зеркале заднего вида: я был красный, как рак, с безумными глазами, которые нагнали на меня еще больше страху...
Я проделал обратный путь по той же разбитой дороге. Машина прыгала, как коза, я то и дело ударялся лбом о стекло. Выжать сто километров на такой терке мог только псих, не испытывающий никакой жалости к амортизаторам. Рессоры трещали, как бре-тельки лифчиков в районном кинотеатре. Но я все-таки* справился. Вскоре впереди показалось шоссе. Я остановился за кустами и подождал, пока на трассе будет посвободнее. Когда справа и слева стало пусто, я выехал на асфальт и дал жару.
Машина снова поехала почти беззвучно. Меня никто не видел...
Я снизил скорость и включил приемник. Какая-то девчонка голосила по-итальянски песню, изготовленную в США. И я постепенно проникся окружающим
меня счастьем — нежными красками, теплом, мело-дичными звуками...
Я был доволен собой. Мне в один присест удалось заполучить деньги, машину и... и новую личность. Словом — полный набор.
Теперь, если, конечно, соблюдать определенную осторожность, может получиться, что я выбрался из болота навсегда!
Вот так, не зная куда, я проехал несколько часов, Я давил на газ, доверившись судьбе и инстинктивно стараясь держаться подальше от побережья. К четырем часам дня я очутился в пригороде Болоньи. Настало время принимать решение. Я остановился и начал обследовать содержимое чемоданов. Да уж, Роберу Рапену не грозила опасность остаться с голой задницей. У него оказалось сумасшедшее количество костюмов, причем один невообразимее другого. Предпочтение он явно отдавал фиолетовым тканям. Честное слово, среди его предков наверняка были монахи! Это, кстати, во многом объясняло бы его наклонности...
Помимо одежды, я нашел в чемоданах кучу разных хрустальных флакончиков, купленные в Италии эротические романы, шкатулку с несколькими мужскими украшениями... и револьвер. Причем не какую-нибудь игрушку, которой следовало ожидать, а серьезный парабеллум калибра 38. Эта выбивалка для пальто, скорее всего, придавала Рапену уверенности, когда он снимал парнишек. Но в конечном итоге, как видите, ничем ему не помогла.
Я сунул револьвер под кожаный чехол своего сиденья, чтоб был все время под рукой. С этим попут-чиком я уже не чувствовал себя одиноким.
Документы и деньги моего покойничка оказались в кармане, устроенном в дверце машины. Я нашел сначала паспорт, потом пачку грошиков, завернутую в газету "Стампа". Я даже присвистнул от радости: там было двести тысяч лир, плюс сто билетов по пять тысяч французских франков и восемьдесят долларов десятками. Всего получалось около семисот тысяч. Я мог с уверенностью смотреть в будущее.
Рассовав деньги по разным карманам, я стал рассматривать фотографию на паспорте. Конечно, я имел мало общего с этой картинкой, но если обесцветить патлы,
сбрить усы и вовремя поджимать губы, можно было надеяться, что пограничники ни к чему не придерутся.
Я положил паспорт на место, в карман на дверце, и тут мои пальцы наткнулись в глубине кармана на какой-то новый предмет. Вернее, на два предмета. Это были чековая книжка и книжка банковского счета в Парижском биржевом обществе.
В чековой книжке была использована только одна страница; на корешке стояла надпись: "Я — 600 000". Это выглядело весьма театрально. Я пролистал банковские бумаги, и когда увидел итоговую сумму в колонке кредита, у меня захватило дух. Десять миллионов четыреста десять тысяч! Целое состояние...
Я разозлился от мысли, что такая сумма будет многие месяцы лежать на счету мертвым грузом и в конце концов утонет в дырявом кармане государства.
Однако чем черт не шутит? Может быть, поработав как следует мозгами, я сумею ее усыновить. Но это было не к спеху. Пока что мой план состоял лишь в том, чтобы затаиться в какой-нибудь захудалой провинциальной дыре и спокойно почитывать газетки. Если труп Рапена не обнаружат на ближайшей неделе — тогда уж можно будет подумать о будущем всерьез.
Успокоенный этим решением, я въехал в Болонью.
Мне не составило никакого труда найти шикарную парикмахерскую. Внутри салон напоминал флорентийский дворец: розовый мрамор и зеркала в декоративных рамках.
Играя роль гомика, как настоящий водевильный актер, я объяснил, что хочу обесцветить волосы. Мне волей-неволей приходилось перевоплощаться в моего персонажа. В данный момент меня звали Робер Рапен (счастливые инициалы, как сказал этот несчастный идиот!), и это возлагало на меня определенные обязательства...
Без усов и со светлыми волосами я стал выглядеть еще голубее, чем мой "натурщик". Мне сделалось намного спокойнее: никто, кроме тех, кто близко знал Рапена, не мог заподозрить подмену. Мне повезло еще и в том, что у моего "клиента" не осталось родственников. Я перехватил его как раз на жизненном повороте. А когда жизнь совершает поворот, наступает лучшее время для смерти. И я вовремя преподнес ему этот подарок.
Кто знает, может быть, я, сам того не подозревая, совершил идеальное преступление!
В Болонье я перекусил, причем с большим аппетитом. Я больше не думал о том трупе с раздробленным черепом и обугленными руками, что остался лежать на пляже, А если и думал, то разве что так, как вспоминаешь о неудачном фильме, на который пошел от нечего делать.
После еды мне захотелось перепихнуться с бабой. Еще бы: я уже сто лет не расстегивал свой пояс целомудрия, и пора было догонять.
Если у тебя "альфа-ромео", то "бета-джульетту" найти проще простого. Особенно в Италии. Я немного покатался по центру города, кидая смертельные взгляды на фланирующих девок. Одна улыбнулась мне; я остановился, открыл дверь... Она без лишних церемоний залезла в машину. Это была красивая брюнетка с матовой кожей, От нее хорошо пахло, под мышками у нее виднелись черные закрученные волоски. Вообще-то я не люблю чересчур мохнатых баб и обеими руками голосую за стопроцентную женственность; но эта меня все же возбуждала.
На ней было красное платье с большим декольте и ярко-зеленая жакетка. Когда все это уселось рядом со мной, у меня создалось впечатление, что я на юр-навале в Ницце. Я дружески поглаживал ее по ляжке, чтобы компенсировать свою неразговорчивость.
В конце концов я увез ее в укромное местечко и лихо вздрючил прямо в машине. С отелем мне связываться не хотелось. Дело было не в экономии: просто торопило время.
Скачка удалась на славу: настоящая симфония для задних рессор! Амортизаторам "альфы" опять, если можно так выразиться, грозил конец...
Я отвалил девчонке двадцать тысяч. За такие деньги она готова была отдаться всем придворным эфиопского царя, несмотря на давний итало-абиссинский конфликт. Она извивалась как припадочная и вопила так, что закладывало уши. В общем, такая заводная оказалась — будто съела нитроглицерина или приняла отвар из шпанской мушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54