Я понял, что ее нельзя расхолаживать, иначе я останусь у разбитого корыта.
— Послушайте, мне неохота таскать это с собой. К тому же я заплатил свои деньги и хочу их поскорее вернуть. Вы, случайно, не знаете, кому тут можно это спихнуть?
Я знал, что вступаю на скользкую тропу. Если она испугается, мне впору будет возвращаться восвояси. Так что я постарался сказать это с самой невинной и самой глупой рожей, которую только мог состроить.
Она стала натягивать через голову блестящее платье; наконец из воротника вылезло ее чуть покрасневшее лицо.
— Спросите Лили.
— А кто это — Лили?
— Гардеробщица.
— А вы не могли бы сами меня с ней познакомить? С меня шампанское за труды...
Она сделала ужасную гримасу.
— Нет уж! Мы в нем тут купаемся за хозяйский счет...
Нужно было срочно что-нибудь предпринять, Я достал десятитысячную купюру и положил ее на трюмо.
— Танцовщицам всегда нужны чулки... Вот, купите себе несколько пар...
От этого она сразу расцвела.
— Подождите секундочку, я вас отведу!
Пока она заканчивала наряжаться, у меня, признаться, здорово чесались руки. Наверное, виной тому был стоявший в "ложе запах — странная смесь духов и подмышек. Я вовремя удержался, чтобы не цапнуть ее за ляжку; не хватало, чтобы она залепила мне пощечину!
Через минуту мы уже стояли перед вышеупомянутой Лили, высокой тридцатилетней бабой с довольно глупым лицом и черными, коротко подстриженными волосами.
— Знакомьтесь, — сказала танцовщица. — Это приятель Жильберты, да и мой тоже.
(До чего быстро вас записывают в друзья, когда вы бросаетесь деньгами!)
— Ему нужно кое-что продать, — продолжала вертипопка. — Думаю, вы договоритесь.
И, решив, что ее миссия выполнена, она оставила нас наедине.
Я вежливо улыбнулся, но этой Лили было начхать на предисловия... Я ее сразу раскусил — по глазам. Баба была скупой. Жадность читалась на ее лице, как в книге. Она наверняка промышляла "снежком" среди здешних кайфистов.
— Что вы хотите продать? — спросила она с легким недоверием.
Ее следовало поскорее расположить к себе. Но на этот раз притворяться влюбленным Ромео было бесполезно. Судя по всему, ей было начхать на мужские знаки внимания. Я даже заподозрил, что она лесба.
— Пустяк, — сказал я. — Небольшой пакетик "снега", попал ко мне чисто случайно. Сам-то я не балуюсь, вот и хочу побыстрее сдать,
— Товар хороший?
— Первый сорт... Если заберете весь, могу сделать скидку...
— Сколько у вас?
— Пятьдесят граммов. Она задумалась,
- А откуда порошок?
— Скажем — получил в наследство. Не волнуйтесь, не "засвеченный", если вас это тревожит...
— Сколько за него хотите?
— Да я вообще-то в ценах не разбираюсь, вам виднее... У нее сразу заблестели глаза. Говорил же я вам —
жадина... Я готов был побиться об заклад, что она аккуратно вносит деньги на сберегательный счет и потихоньку покупает золотые луидоры, пряча их под матрацем и пересчитывая по вечерам... Я почувствовал к ней отвращение.
— Ну что ж, надо подумать, — сказала она. — Вот что: я заканчиваю в четыре часа. Подождете?
— Конечно!
— Тогда — в четыре, у выхода...
— Идет.
Я вышел и посмотрел на часы: был всего час дня. Я отправился в район Больших Бульваров, отыскал аптеку, купил моток лейкопластыря и небольшой пакет соды, Этого было вполне достаточно.
На одной из темных улочек я высыпал большую часть соды и аккуратно завернул все остальное. Теперь оставалось только дождаться назначенного часа.
Я дошел по ярко освещенным бульварам до самого Сен-Лазара. В сердце, у меня тоже горели разноцветные огни. Я думал о том, что порой жизнь все-таки бывает прекрасна. Уже несколько лет подряд во мне вот так чередовались тревога и покой. Стоило моим передрягам немного улечься, как я с новой силой начинал любить весь наш земной шарик,.. Надежду из человека не вытравишь ничем.
Я выпил несколько рюмок коньяка в привокзальных забегаловках. В них преобладали, усталые уличные девки, зашедшие выпить чашку крепкого горячего кофе, прежде чем снова отправиться на тротуар. Увидев, что я без пары, одна из них как бы невзначай подкатила ко мне,
— Скучаем, красавчик?
Она была маленького роста, толстая, с улыбкой в форме апельсиновой дольки. Ее бледная помада напоминала вставленный в рот ядовитый цветок.
— Отвали,
Наверное, у меня сделался тогда мой самый недобрый взгляд; во всяком случае, она сразу же отвязалась и потащила свой пластмассовый стаканчик на другой край стойки.
Три часа прошли довольно быстро. Я вернулся в "Кокос", Лили уже стояла у дверей с сердитой физиономией.
— Наконец-то! Я уж думала, выставили мне фонарь!
— Извините, часы отстают.
Она недоверчиво поглядела на меня:
— Куда нам идти?
— Все равно куда: товар при мне.
— Я живу здесь, рядом; идемте ко мне, так будет спокойнее.
— Ладно...
Жила она на улице Мартир, на втором этаже. Квартирка ее чуть отдавала стилем рококо. В ней стоял волнующий запах старины. Пол был начищен до блеска, повсюду стояли цветочные горшки, на окнах висели занавески с кистями,..
— Только но шумите!— взмолилась гардеробщица.— Моя мама спит...
Я помрачнел. Присутствие в квартире постороннего человека никак не входило в мои планы. То, что я собирался делать, вряд ли удалось бы без шума, а зрители мне были ни к чему.
— Садитесь...
Я уселся в кресло, обтянутое цветным сатином; Лили сняла плащ и повесила его в прихожей. Я колебался, спрашивая себя, стоит ли приступать к делу в таких неблагоприятных условиях. Но мысль о том, что придется уходить обратно ни с чем, показалась до того неприятной, что я решил рвануть с места в карьер.
Она как раз вернулась.
— Покажите! — сказала она, властно протягивая руку. Я вытащил свой пакетик с надписью "сода". Она сразу насторожилась.
— Это хитрость,— пояснил я. — Другие продают соду в кокаиновых пакетах, а я — кокаин в содовых.
У каждого свои методы...
Она засмеялась. Однако, когда пакетик оказался у нее в руках, она первым делом сунула туда палец и попробовала порошок. По ее недоуменному лицу я понял, что делу конец. И не стал терять времени. В подобных случаях меня всегда выручали решимость и быстрота... Я крепко ударил ее по шее. Рекомендую: самое радикальное средство. Других уязвимых мест можете не искать. Один удар по граммофону — и ваш клиент станет как шелковый.
Она рухнула, издав отчаянный хрип. Видимо, ей-таки недоставало кислорода... Я подхватил ее на лету, усадил в кресло и треснул по затылку — для симметрии. Она потеряла сознание. Связать ее. старым
испытанным способом — с помощью шнура от занавесок — было проще простого.
Скрутив ее как следует, я подумал о об мамаше. Ей тоже нужно было завязать бантики, пока она не заверещала на весь квартал.
Я стал искать ее комнату. Она, наверное, услышала шум, потому что спросила:
— Это ты, Лили? У тебя гости?
Это и позволило мне ее засечь. Я открыл дверь и, как заправский ныряльщик, сиганул к старухиной кровати. Она уже начала вопить, но я успокоил ее, врезан кулаком по носу. Из нюхалки тотчас же потекло; на фоне белых простыней эффект получался поразительный. Бедная старуха лежала с грелкой, и от этого мне стало ее жаль.
— Не пугайтесь, мамаша, я ничего против вас но имею... Лежите себе тихо, вот и нее!
Я заклеил ей рот пластырем и тоже оплел веревкой.
Теперь территория принадлежала мне, и можно было спокойно заняться Лили.
Я вернулся к ней. Она была по-прежнему без сознания и тихо стонала. Я потащил ее в кухню, собираясь предпринять нечто особенное: я подозревал, что такую бабищу нелегко будет взять на простой испуг.
Кастрюля холодной воды, вылитая на физиономию, быстро вернула ее к действительности.
— Вот что, дорогуша, — начал я, — давай-ка потолкуем. Не надо принимать меня за злого серого волка. Мне просто нужна кое-какая информация. Если, скажешь — я не трону ни одного волоса на твоей голове и не возьму у тебя ни гроша. Она молча таращила на меня злющие, налитые кровью глаза.
— Скажи, кто снабжает тебя порошком!
Тут она искренне удивилась. Она ждала чего угодно, только не этого.
— Ну, лапуля, отвечай...
— Хрен тебе! — рассудительно ответила она. Наверное, она еще не успела как следует всмотреться
в мое лицо... Я чуточку улыбнулся — одной из тех улыбок, в которых заключена вся жестокость мира.
— У тебя потешный вид, когда ты злишься.
Я порылся в ящиках комода и нашел то, что всегда можно найти в кухонном ящике: свечу. Я вставил ее в горлышко пустой бутылки и зажег. Баба внимательно наблюдала за мной, пытаясь угадать, какое свинство я задумал. Наверное, она решила, что я стану поджаривать ей ласты... Но идея моя была совсем другой.
Я поставил бутылку-подсвечник на стол, потом подошел к газовой плите и повернул рукоятку. Газ со свистом рванулся из горелки: давление было будь здоров...
— Вот что, — проговорил я. — Ори, не ори — никто тебя не услышит. Я ухожу в соседнюю комнату и жду там пять минут. Это тебе время на размышление. Если заговоришь, я прекращаю представление. Если нет, я уйду, и
через четверть часа тут вроде как бы немножко бабахнет.
Твои мозги, наверное, найдут ни потолке, если, конечно, здесь еще будет потолок...
Я умолк ии вышел в соседнюю комнату. Я рассчитывал, что моя дьявольская выдумка и мое спокойствие в конце концов слом.иот ее нервную систему, и не ошибся. Через две минуты она меня позвала.
Я побежал в кухню. Там уже сильно воняло газом.
— Что, крошка, решила сказать?
— Да, да, хватит! Я выключил газ.
— Ну-ну, я слушаю.
— Его зовут Пьеро, а еще называют Альпийцем.
— И где его найти?
— Не знаю...
— Ладно, тогда продолжим.
— Клянусь, не знаю! Он обычно заходит по вечерам, часов в десять. Толстый такой мужик, прическа ежиком, ходит в цветных рубашках.
Я внимательно посмотрел на нее. Казалось, она говорила правду.
— Черт побери, но должно же быть какое-то место, где его можно найти!
Она пожала плечами.
— Как-то утром я видела его в одном баре на улице Клуа. Он играл в карты. Но я не знаю, постоянно он туда ходит или нет.
— Ладно, поглядим. Это все, что ты можешь сказать?
— Да, все.
— В таком случае — закрывай пасть!
И я тоже залепил ей рот пластырем: ей было полезно некоторое время помолчать. Я оставил ее в кухне. На мгновение мне подумалось, не открыть ли газ снова, но я воздержался. Зачем устраивать салют ради какой-то паршивой девки? Если я начну с того, что развалю домишко гардеробщицы, то что же будет, когда я доберусь до главарей?
Я посмотрел на висевшие в кухне стенные часы: пять утра. На улице еще не рассвело. Возвращаться в
Фонтенбло мне было уже некогда, но идти в отель я тоже не собирался. Я уже выходил на лестничную площадку, когда у меня появилась идея.
— А почему бы и нет? — сказал я себе.
Я решительно закрыл дверь и вернулся на кухню к Лили. Она могла изъясняться только глазами, и они говорили мне что-то очень неласковое.
Я схватил ее в охапку и понес в спальню. Потом разобрал постель, сунул девку под одеяло и улегся рядом. Получилось гораздо уютнее, чем если бы я спал "дома", в Фонтенбло.
Исходившее от нее тепло вскоре начало действовать мне на спинной мозг. Полежав еще немного, я сел и развязал ей ноги.
— Извини, — сказал я, — мне нужно принять снотворное. Я, похоже, не ошибся, когда предположил, что она из другого племени. Делая ей легкую внутреннюю протирку, я догадывался, что для нее это двойное унижение, Но от таких мыслей мне становилось лишь смешно...
Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что баба еще дрыхнет. Она крутилась и вертелась до самого рассвета, но к утру усталость и пережитые волнения взяли свое.
Я тихо встал и выскользнул в ванную. Умылся, энергично растерся полотенцем — и стал как новенький... Прежде чем исчезнуть, я заглянул в комнату старухи. Она, в отличие от дочки, не спала... Ее гляделки были широко открыты, и она целилась ими в меня, как из двустволки, — хорошо, что патроны у нее были холостые! Иначе я мигом занял бы горизонтальное положение на добрый кусок вечности.
Я послал ей воздушный поцелуй, чтоб еще сильнее ее раздраконить: авось лопнет от бешенства. За себя я не боялся. Эти дамочки не расскажут о приключении, потому что в полиции могут пристать с неприятными вопросами, а Лили вряд ли хочется посвящать легавых в свои темные делишки. .
Погода стояла прекрасная; был полдень, и по столице разливался колокольный звон.
Я купил у газетчика маленький план Парижа и поискал на нем улицу Клуа, куда меня направила торговка
кайфом. Улица оказалась на противоположном склоне Монмартра. Я забрал свою машину и резво покатил туда. Там моему вниманию предлагалось несколько питейных заведений подряд. Я приткнул свой броневик за поворотом, вошел в первую попавшуюся пивнушку и сразу понял, что там обычно собирается шпана. Бармен, казалось, родился с двумя пистолетами у пояса и кинжалом в зубах, За столами, отделанными под мрамор, играли в покер. Когда я вошел, в заведении поднялся шумок, потом наступила гробовая тишина. Мой бородка делала меня похожим на претенциозного интеллигента... Я решил нарушить молчание мерным,
— Привет, — сказал я бармену. — Пьеро-Альпий-ца тут, случайно, нет?
Он покачал головой:
— Не знаю такого.
— Ну, пузатый такой, прическа ежиком, ходит в ярких рубашках...
Он продолжал качать башкой: то ли действительно не знал, то ли не хотел говорить.
Я выцедил стаканчик белого "виши" и двинулся к выходу.
В следующей пивнухе мне понравилось гораздо больше, потому что там он и сидел, этот Пьеро. Чтобы узнать его, не надо было сверяться по портрету: он бросался в глаза, как запущенный конъюнктивит.
Я проглотил еще один стаканчик "виши" и начал ловко пробираться к его столику. Он резался в карты с маленьким бледным дохляком, который или приехал прямо из санатория, или должен был вот-вот туда отправиться.
Я посмотрел на Пьеро. Рожа у него была широченная и довольно добродушная, разве что глаза слегка бегали по сторонам.
Наконец он поднял свое спокойное кабанье рыло и недоверчиво меня оглядел.
— Чем могу служить? — вежливо спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54