Ко мне возвращалось хорошее настроение. А значит, и удача.
Кажется, я ненадолго задремал. Автобус ехал вдоль берега, и на каждом повороте перед нами появлялось огромное, серовато-синее море. Изгибы дороги все настойчивее убаюкивали меня. Я открыл глаза уже в Ла-Напуль. Автобус стоял в тени платанов, в него садились новые пассажиры, мистраль гнал по улицам красную пыль...
Урчание в желудке неожиданно напомнило мне о жратве.. Я ничего не ел с самого утра. А, черт с ним,, поем в Сен-Рафаэле, думал я, но все же провожал голодными глазами каждый ресторан.
Вот так я и заметил у одного из придорожных кафе "форд" с помятым крылом.
И номер был тот же: с четырьмя единицами. Все сходилось: это был тот самый автомобиль, на котором Эрминия умчалась с моими деньгами.
Сама она, скорее всего, уже далеко, но ведь водитель может сказать, где высадил мою бывшую подругу. А если не захочет сказать, то надолго запомнит мое лекарство от немоты... Нервы у меня были на пределе.
Подходя к кафе, я увидел Эрминию, сидевшую спиной к окну. Внутри у меня все так и запрыгало. Удача была просто невероятная. Его Величество Случай мне на этот раз здорово подсобил! Я нашел деньги за поистине рекордное время.
Значит, девка все же не рассталась с водителем "форда"? А может, он вообще с ней заодно?
Что если она подготовила все это вчера, когда я уже пошел спать? Помню, она непременно хотела принять ванну. А ведь ванная сообщалась с гостиной, так что она вполне могла выйти и потихоньку позвонить кому-нибудь из своих старых приятелей... Чем больше я об этом думал, тем больше мне казалось, что так оно и есть. Взять хотя бы то, как резко она затормозила, после того как подала знак тому водителю... А я-то, дурак, ничего и не заподозрил. Я должен, должен был ожидать от нее какой-нибудь пакости. Когда речь идет о миллионах, на чувства полагаться уже нельзя. Любовные узы развязываются мгновенно, сами собой!
Я сосредоточил свое внимание на витрине кафе. Нужно было поразмыслить и действовать очень осмотрительно: заявившись в общий зал, я рисковал вляпаться. Теперь я знал, что за птица эта Эрминия. Она была вполне способна завопить на все кафе, кто я такой, и в суматохе дать деру. Она знала, что я не вооружен: она сама видела, как у меня закончились патроны.
Так что же???
Времени у меня было совсем немного; его следовало использовать с умом.
Я украдкой приблизился к "форду", открыл дверцу И осмотрел салон. Личная карточка водителя была на имя Франсуа Буде, проживающею в Пеке. Мне это ни о чем не говорило.
Я открыл "бардачок" И тут же испытал изрядное
удовлетворение, обнаружив завернутый и дорожную карту изящный пистолет калибре 6,35. Хлопушка бы-ла, конечно, слабенькая, но с близкого расстояния пуля этого калибра бьет, "как взрослая". Не зря ведь пистолеты 6,35 называют "оружием адюльтера .
Я вынул обойму: она оказалась полной. Проворив работу механизма, я дослал патрон в ствол — и сразу почувствовал себя увереннее.
Сначала я решил спрятаться в машине, но потом передумал: схорониться в "форде-кабриолете" не так-то просто. Поэтому я открыл капот, отключил катушку зажигания и укрылся за кустами
Я был удивительно спокоен. Я снова стал прежним Капутом и готовился объехать их всех па повороте: Эрминию, ее сообщника, легавых — всех до одного...
Что ж, раз мне суждено было стать гангстером, ничего не попишешь... Оставалось держаться на высоте.
Я прождал около двадцати минут. Наконец Эрминия вышла; ее сопровождал Бидон.
Увидев человека с опущенными веками, я удивился, но это продолжалось недолго. Через секунду я всё понял. Да уж, задумано было неплохо...
Бидон действительно разыскал, меня благодаря переводу денег из парижского банка в другой город, только задолго до своего визита ко мне. Они с Эр-минией были заодно, и Бидон подсунул ее мне, потому что не понимал, зачем я выдаю себя За Рапена.
Поскольку моя связь с девчонкой ничего не дала, он решил разыграть свою собственную карту... Да, теперь мне все было ясно. Я понимал, почему Эрминия ворвалась в комнату в тот. момент, когда я размышлял, как поступить с Бидоном, почему она вызвалась утопить его сама... Еще бы!
Какой же я идиот, что не догадался с самого начала...
Они сели в машину. Бидон включил стартер, и мотор закашлял, как целый туберкулезный санаторий. Этот кретин еще несколько раз поворачивал ключ в замке, одновременно впрыскивая в карбюратор лошадиные дозы бензина. Как можно быть таким туполобым? Еще немного — и щетки, стартера приказали бы долго жить.
Наконец он вылез, поднял капот и полностью скрылся за ним. Я решил, что пора браться за дело. В два прыжна я достиг машины и открыл левую дверь.
Эрминия была занята тем, чем обычно заняты все бабы после еды: она пудрила рожу.
Увидев меня в зеркальце своей пудреницы, она на мгновение замерла. Потом, будто желая продемонстрировать свое самообладание, снова начала штукатурить фасад.
— Ну, здравствуй, — сказал я.
Пудреница захлопнулась, издав негромкий жалобный треск. Эрминия лишь молча кивнула и ответ: ей, видно, порядком сдавило глотку
— Учти, Эрминия: у меня есть другая пушка. В ней-то уж патронов достаточно. И знаешь, какая у меня самая заветная мечта? Влепить тебе пулю в башку. Поняла?
Она снова кивнула.
Я наклонился к ней. Посылка лежала между дверцей и ее бедром. Я схватил ее и почувствовал, как девчонка задрожала.
— Спокойно! Одно движение — и смерть. Ты же помнишь: когда я злой, то даже о себе забываю.
Она помнила. Расстрелянная в упор почтальонша должна была еще стоять у нее перед глазами,
Я жестом приказал Эрминии сесть за руль.
Впереди раздался грохот: Бидон захлопнул капот и вытирал руки носовым платком, не глядя на машину. Лишь подойдя к дверце, он увидел меня и отшатнулся. Я высунул голову из окна и холодно произнес:
— Садись вперед, Бидон, или твоя дочь умрет!. Поскольку теперь мне было уже ясно, что она его
дочь. У них был один и тот же подбородок, одни и те же губы... Только он был зачуханным и уродливым, а она — красивой и сияющей. Просто поразительно, как из одного теста выходят такие разные люди...
Он сподобился открыть глазенки, не откидывая голову назад. В его взгляде было что-то гадючье: он был юрким и острым.
— Ну, что стоишь? Залезай, пока я не причинил вам великое горе...
Он подчинился; я устроился сзади, направив на них пистолет.
— Включил катушку?
— Да.
— Отлично. Тогда полный вперед!
Мне было хорошо. Мои дорогие миллионы, мой дорогой пистолетик, моя дорогая Эрминия — нее было при мне. Что еще нужно для полного счастья?
— Куда ехать? — спросила она.
— Поворачивай на Экс... Машина тронулась с места.
Они, наверное, думали, что я начну поносить их на чем свет стоит, но я помалкивал. Я предпочтал сковать их своим ледяным молчанием: это было го-раздо неприятнее.
Мы миновали Фрежю и выехали на Бриньольское шоссе. Наконец Бидон не выдержал:
— Ты, наверное, считаешь нас мерзавцами, Канут, но пойми, я стал жертвой Ранена. Ведь если разобраться, это миллионное дело организовал я. Согласен, я должен был с тобой поделиться. Но нас сильно треножила твоя репу-тация... Вот мы и подумали, что...
— Слушай, помолчи.
Он закрыл рот. Я тоже замолчал. Я молчал и думал о своем. Что ж, до поры до времени я их укротил, но мое превосходство было весьма шатким. С одним лишь пистолетом калибра 6,35 двух человек долго удержать не удастся. Рано или поздно нам придется остановиться на заправке или у ресторана...
Единственным выходом было прикончить их обоих и смыться на машине, увозя с собой драгоценную посылку...
Счетчик продолжал наматывать километры. Время шло незаметно. И их, и меня будто кружило в каком-то странном водовороте.
Окрестности мало-помалу становились безлюдными. Вскоре мы уже ехали среди невысоких холмов, покрытых выжженными кустарниками. От шоссе там и сям отходили узкие проселочные дороги, петлявшие среди земляничных полян и мастиковых деревьев.
— Тормози! — почти машинально сказал я. Эрминия затормозила, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Но ни впереди, ни сзади на дороге не было ни одной машины. Шлейф поднятой нами белой пыли парил над землей, закручиваясь, как сигаретный дым.
— Вон туда, направо...
Нетрудно было понять, что это означает...
— Поворачивай направо, Эрминия! Она отрицательно помотала головой.
— Делай, что говорю, иначе вычищу вас прямо здесь...
— Что ты задумал? — спросил Бидон.
— Высажу вас подальше от шоссе, чтоб у меня голова не болела. Я вас, гадов, уже знаю: и тебя, и твою паршивку дочь. Вы же меня первые сдадите со всеми потрохами...
— Клянусь тебе...
— Ага, давай-давай, Бидон, клянись. Когда выходишь на тропу войны, надо понимать, чем это может кончиться. Хотели меня надуть — не получилось; теперь не обижайтесь.
Эрминия впервые за все время обернулась, и ее сине-зеленые глаза обволокли меня подкупающе ласковым взглядом.
— Но ты же не убьешь нас, правда?— спросила она.— Я ведь знаю, ты умный человек, Капут. Те несколько дней, которые мы провели вместе, открыли мне, что ты тоже по-своему чувствителен. Вспомни, как нам было хорошо вдвоем,,.
— Постыдилась бы отца, сукина дочь!- перебил я.— А ты вспоминала о нас двоих, когда выхватывала у меня из рук коробку?!
— Бедного папу так жестоко обманули...
— Вы с ним друг друга стоите! Сколько ты наблюдала за мной перед тем, как я увидел тебя в казино?
— Два дня...
— Рассчитала, что я туда приду, а, прошмандовка?
— Да, рассчитала. Одинокий скучающий мужчина всегда приходит в игорный зал.
— И знала, кто я такой?
— Нет, это мне стало ясно только на следующий день.
— А мошенничала для того, чтобы привлечь мое внимание?
— Да...
— А подмахивала в койке как бешеная — для того, чтоб меня удержать?
— Ну почему же? Не только... Я улыбнулся.
— Что ж, спасибо, ты подарила мне много приятных минут. Приятных минут и острых ощущений. Когда понимаешь, как скоротечна жизнь, это бесценный подарок. Как подумаешь, что большинство людишек проводит жизнь, протирая штаны в кабинете или на лавочке... Ладно, давай, поворачивай и не беспокойся о своем будущем. Я о нем сам позабочусь.
Движок Эрминия не выключала; она воткнула первую передачу и тронулась. Дорога, которую я указал, была метрах в тридцати впереди. Но вместо того чтобы свернуть, она продолжала ехать прямо и в рекордное время перешла на четвертую скорость.
— Слушай, милая, — прошипел я, ты мне это
брось. Сейчас ты остановишься и дашь отличный задний ход, понятно?
Но она не слушала. Пригнувшись к рулю, она все сильнее давила на газ.
Мы летели по извилистому шоссе со скоростью сто пятьдесят, и мне казалось, что нас несет на тележке по "американским горкам".
— Стой или я хлопну твоего папашу! Она проскрежетала:
— Что ж, стреляй, если хочешь. Но если ты его убьешь, я поверну к первому попавшемуся дереву, и можешь не сомневаться: после такого удара мы с тобой попадем на тот свет одновременно.
В моей груди разрасталась ледяная ярость. Мое сердце превращалось в булыжник; я перестал чувствовать его стук. Оно сделалось таким тяжелым, что мне больно было нести его в груди. Мы с Эрминией будто взяли друг у друга в плен. Если она не остановится, я убью Бидона, если я убью Бидона, она нас разобьет...
Она почувствовала, что нашла верный ход и должна выиграть этот тайм. Она уверенным голосом сказала:
— Бросай пистолет в окно!
— Где ты это вычитала? В журнальчиках для домохозяек?
— Если не бросишь, я привезу тебя прямо во двор жандармерии!
— Ну-ну. Только там скажут: "Что за безобразие? Чьи это мозги размазаны по лобовому стеклу?"
- А через день и твоя рожа будет смотреть в небо из корзины с опилками!
— Но зато я еще успею порадоваться тому, что ты подохла как собака!
— Плевать мне на это!
И самое скверное, что ей, похоже, действительно было на это плевать.
Мы на всех парах мчались в направлении Бриньо-ля и проскакивали поселки на такой скорости, что крестьяне прижимались к стенам домов. Нам вот-вот должны были упасть на хвост мотоциклисты.
Я повернулся к Бидону.
— Слушай, крысиная жопа, так нам всем настанет конец. Сделай что-нибудь, если хочешь жить!
Он был более чем бледен. От страха у него под глазами появились круги в пол-лица. Он будто только что. освободился из лагеря для политзаключенных.
Он вопросительно посмотрел на меня. Этот поединок между мной и его дочерью наполнял его ужасом, сковывал по рукам и ногам,
— Выключи зажигание, Бидон!
Он посмотрел на приборную доску. Эрминия завопила:
— Не трогай, или и всех нас убью! Мне надоело,
что тебя все постоянно обувают! Всю свою жалкую
жизнь ты или сидел, или вытаскивал из огня каштаны, чтоб ими пожирались другие!
От этого Бидона передернуло. Он разом вспомнил все свои пятьдесят лет — пятьдесят лет унижений и неудач. Он созрел для первого по-настоящему геройского поступка; у него встали поперек горла все эти тюремные решетки, заношенные костюмы, грязные рубашки, перекрученные галстуки...
Он сполна нахлебался обманов и арестов. Слишком многие воспользовались им как отмычкой и выбросили после употребления...
Но на этот раз, благодаря своей дочке, он стал хозяином положения. Небывалое мужество переполняло все его нутро, подсказывало ему, что он ничем не отличается от сверхчеловека...
— Гони, гони! — крикнул он Эрминии. Мне стало его жаль.
— Я тебя понимаю, Бидон,— проговорил я.— Я тебя понимаю. Но не будь ты идиотом! Слушай, у меня к тебе предложение. По-моему, честное. Я отдаю вам пять миллионов, и Эрминия останавливается. Я оставляю вас на дороге и уезжаю. Если согласен, скажи...
— Как же, поверю я тебе! Мы остановимся, а ты нас угрохаешь!
— Тогда остановитесь посреди какой-нибудь деревни. Разделим деньги, и вы с девчонкой останетесь... Не буду же я палить в вас на глазах у всего народа, черт побери!.
Помолчав, он ответил:
— Нет... Пять. — это мало. Ведь дело провернул я! А сколько дерьма уже успел нажраться! Делим пополам, а не хочешь — пропадай все пропадом!
Я задумался. Эрминия слегка повернула голову ко" мне, дискуя разбить машину вдребезги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54