"
— Кармони...— пробормотал я.— Вы что, издеваетесь?
— Вовсе нет. Я же вас предупреждал: дело будет
не из легких.
— "Не из легких"! Да мне легче будет грохнуть премьер-министра! Даже двадцать миллионов за такое дело — это почти ничего...
Кармони! Чтобы представлять, о ком идет речь, нужно было хорошо разбираться в преступном мире. Но я-то знал, кто он такой, и понимал, что прежде чем на
него замахнуться, нужно как следует пересчитать свои руки и ноги. Король наркомафии! И не только французской, а почти всей европейской... В свое время он приехал из Соединенных Штатов с последними остатками своих головорезов и с чемоданами, набиты-ми кокаином и автоматами... Этот багаж и невероятная, смелость Кармони быстро подняли его на вершину пирамиды. Я услыхал о нем в тюрьме, от своих дружков. По их словам, этот сицилиец, выросший в Марселе, так и не смог прижиться в Америке. Штаты оказались ему не по зубам: несмотря на всю его крутизну, тамошние бандюги быстро поставили его на место. Тогда он дождался удобного момента и вернулся на родину, вынашивая грандиозные и дерзкие планы. Они стали реальностью: меньше чем за десять лет Кармони сделался великим мафиози, и его состо-яние, по слухам, давно перевалило за миллиард.
Его уже не раз пытались ликвидировать, но лишь нарывались на большие неприятности... У Кармони была отлично организованная команда, С огнестрельными игрушками его парни управлялись что надо. Спасайся кто может! Они плевались пулями с такой легкостью, с какой вы здороваетесь со своим домовладельцем... Кармони уже воображал себя маленьким монархом. Он ездил в бронированном лимузине, как покойный фюрер, и его телохранители были шире в плечах, чем охранники президента США. Ко всему прочему он был недоверчив, как лис: остерегался собственной тени, заставлял своих людей пробовать еду, как Людовик Одиннадцатый, и никогда не рисковал.
Я не понимал, что могло связывать этого босса с благообразным старичком, обещавшим мне награду за его смерть. Я задал старику этот вопрос, но Бертран заявил:
— Это вас не касается...
Я уселся в старое кресло с засаленными подлокотниками.
— Послушайте, мсье Бертран, вы вправду считаете, что я смогу скорчить из себя вершителя правосудия? Вы, наверное, насмотрелись фильмов с Гэри Купером в роли шерифа, очищающего город от злодеев!
Это ему не понравилось.
— Ваш юмор мне не по душе, — проскрипел он.— Я нанял вас не для того, чтобы вы блистали остроумием, а для конкретной работы.
— Но она невыполнима! Кармони не убьешь. Это уже пробовали сделать многие главари банд, гораздо
опытнее меня, и теперь их друзья носят им на кладбище хризантемы!
Он задумчиво покусал усы.
— Я знаю,— сказал он.— Но другие, Капут, были не так изобретательны, как вы!
— Неужели?
Бертран, похоже, хотел ободрить меня лестью, но тут он сильно заблуждался: на сладкое мурлыканье я не клевал.
— Я говорю это нам но роди похвалы, — сказал он.— Я читал о ваших приключениях, которыми недавно захлебывались газеты, и составил о вас представление, Капут. Вы умны, более того: вы хитры и изворотливы. Вы не боитесь ни Бога, ни дьявола. И главное — у вас есть чувство экспромта. Если полиция не смогла схватить вас после стольких преступлений, значит, в вас действительно есть... нечто. Нечто, свойственное людям, которым удаются все их предприятия. Убейте Кар-мони, и вы получите двадцать пять миллионов. Если же вы считаете себя неспособным довести дело до конца, а значит, так оно и случится, тогда убирайтесь!
С момента нашей встречи он впервые говорил со мной в таком резком, решительном тоне. Я чувствовал: он говорит то, что думает.
Я помедлил. Эти несколько секунд я, что называется, смотрел на себя со стороны. Я видел себя таким, каким был тогда; без денег, без поддержки, загнанным в угол, всеми проклятым... Бегущим от людей, бегущим от теней, готовым бежать от самого себя! Я был полным ничтожеством. Рано или поздно меня должны были изловить полицейские, наделенные спокойствием, терпением и массой других несомненных достоинств.
Так почему бы не рискнуть? Предположим, что мне удастся разобрать Кармони на запчасти: тогда я, чего доброго, стану крупной величиной в преступном мире и меня начнут уважать все уголовники Франции и ее окрестностей... Это наводило на серьезные размышления.
— Хорошо, мсье Бертран. Я постараюсь заработать ваши двадцать пять миллионов.
Он не то чтобы вздохнул, но я заметил, что его грудь приподнялась чуть сильнее обычного.
— Я знал, — пробормотал он.
— Не подскажете ли, где я могу навести справки о Кармони?
— Понятия не имею. Вам придется все выяснить самому.
— Прелестно.
- У вас получится!— хрипло сказал он. Его глаза были сейчас еще острее прежнего — словно два отточенных ножика.
— Вы остаетесь здесь?
- Да.
— Вы будете держать деньги в моем распоряжении, когда подойдет время? Если оно, конечно, настанет...
— Оно настанет. Можете не сомневаться, деньги будут готовы.
— Только предупреждаю: никаких чеков!
— Вы что, принимаете меня за мальчишку? Получите наличные, и можете не опасаться, что номера банкнот где-то записаны. Мы с нами заключаем честную сделку. Спросите кого угодно: я никогда не изменял своему слову.
Он не протянул мне руки; я тоже не сделал ни малейшего движения. Я знал, что если суну ему свою лапу, он ее пожмет, но сделает это через силу. Он был выходцем из высшего света, я — всего лишь презренным висельником, и разделявшую нас пропасть нельзя было преодолеть одним прыжком...
Топливный датчик предупреждал о том, что бак почти опустел; я остановился на заправочной станции.
За рулем этого драндулета я казался себе уважаемым человеком. Я воображал себя этаким добропорядочным начальником отдела в Министерстве гита-нопротирания, спокойно едущим в это туманное утро на работу. Будь у меня могучая американская тачка, все обстояло бы иначе, но эта честная бюрократская машинка подходила мне как нельзя лучше.
Я вышел в туалет, внимательно осмотрел себя в зеркало и остался доволен: я совершенно перевоплотился. Аккуратно подстриженная бородка делала меня похожим на кого угодно, только не на бандита.
Я продолжил свой путь в Париж. Добирался я до него целый час, но до чего же приятно было оказаться там вновь! Как давно я не вдыхал этот неповторимый запах столицы! Он,"безусловно, стоил затраченных усилий...
Моей первой мыслью было остановиться в отеле под липовой фамилией или под фамилией Бертран, поскольку у меня в кармане лежало его водительское удостоверение. Однако, подумав, я решил воздержаться, Чаще всего пол-
иция достигает своей цели именно "через постель". Рано или поздно беглый тип начинает искать угол, где можно приткнуться на ночь, и сам лезет в мышеловку вроде отеля или постоялого двора. Ведь хозяева этих заведений, как правило, хлебают из полицейского корыта.
Раз уж Бертран предоставил мне убежище в своем доме, лучше будет там и ночевать. От города далеко, спору нет, зато безопасно...
Первым делом мне следовало обзавестись одним из тех инструментов, которых не найдешь в хозяйственных магазинах и которые плюются свинцовыми косточками. Однако если я начну вертеться н подозрительных местах, где ими обычно торгуют, то сразу поползут слухи, что старина Капут вернулся в столицу... И я решил приступить к делу пока что с пустыми руками: перед последним, решающим этапом операции мне еще нужно было как следует расчистить почву. А когда всерьез понадобится пушка, обращусь к Бертрану. Учитывая его преклонный возраст, у него наверняка есть разрешение...
Я оставил свою таратайку на площади Сен-Мишель и зашел в какую-то кафешку, чтобы спокойно поразмыслить. Кармони был в Париже, но, где именно, я не знал. Начинать нужно было с нуля: задачка, скажу я вам, не из легких... Мне было известно о нем только то, что он заправляет торговлей наркотиками. Это было для меня единственной проезжей дорогой — дорогой извилистой и усеянной множеством неприятностей.
В кафешке было полно чернокожих студентов, которые пили кофе — почему-то с молоком — и громко трепались по-своему, скаля белые зубищи. Им, похоже, не меньше моего нравилось быть в Париже и разглядывать пеструю уличную толпу. Надоели, небось, кокосовые пальмы и макаки, висящие на хвостах...
Я допил свое белое вино — пахучий мускат, деликатный, как покашливание юной девы — и постановил, что мне следует плотно заняться проблемой' наркотиков. До сих пор у меня не было ни одного знакомого из этих кругов. А если бы и были, я все равно не стал бы к ним обращаться, потому что именно друзья и знакомые в конце концов топят вас в дерьме. Я чувствовал, что смогу добиться успеха только в том случае, если буду действовать совершенно один.
Итак, для начала мне нужно было изловить какого-нибудь кайфолова и побеседовать с ним. "в спокой-иой обстановке". Поднимаясь вверх по пирамиде, я, может быть, доберусь до Самого. Вот только на дворе
было всего десять часов утра: в такое время найти свободного наркошу почти невозможно. Наркоманов не следовало путать с мойщиками тротуаров, которые прохаживались за окнами кафе.
Район мне нравился. Я не стал забирать машину со стоянки и отправился пешком в Люксембургский сад. В этот час влюбленные парочки уже клевали друг другу ро-жи под желтеющими деревьями и сбежавшие с уроков пацаны пускали в фонтане бумажные броненосцы,
Я измерил шагами весь сад, то останавливаясь перед теннисными кортами, где юные девственницы со зверскими рожами лупили по мячу, то подходя к площадкам, на которых старые пердуны боролись со своим радикулитом, играя в шары.
Незаметно наступил полдень, и над Парижем взорвалась двенадцатью ударами бездна колоколов.
Я поел в закусочной, после чего отправился в кино и посмотрел немного плаксивый, но, в общем-то, приятный фильм. Потом — опять кино и ужин: на этот раз в китайском ресторане.
Затем я решил рвануть в "Фоли-Бержер", тем более что ни разу еще там не бывал. С моей стороны это выглядело немного по-деревенски, но мне уж больно хотелось поглазеть на красивые попки и пощуриться на яркий свет...
До начала представления я выпил кофе в баре на улице Рише. Там сидело несколько танцовщиц из "Фоли"; они болтали за чашкой чая, дожидаясь, пока настанет время совать в задницу перья... Одна из них спросила, куда подевалась Жильберта; другая ответила, что та заболела и пока что не может выступать у себя в "Кокосе". Почему я отметил про себя именно эту часть разговора? Не знаю. Бывают моменты, когда ваше подсознание вкалывает без посторонней помощи, как взрослое...
Как бы там ни было, после спектакля я снова вспомнил историю с этой Жильбертой из "Кокоса". Я спросил у швейцара, знает ли он такое заведение, и он ответил, что оно стоит на небольшой улочке, перпендикулярной "Фоли": между улицей Рише и Большими Бульварами.
Я поблагодарил и решительным шагом двинулся в указанном направлении.
Это оказался небольшой, но довольно людный кабачок в африканском стиле. Клиентуру составляли в основном танцовщицы из "Фоли" и кавалеры, которые встречали их после представления.
Я взял бутылку красненького и забился в уголок. Первый из двух негров-музыкантов зверствовал за пианино; второй корчил из себя Луи Армстронга и так фукал в трубу, словно хотел, чтоб ее разорвало,
Я все сидел. В рамках культурной программы посетителям предложили довольно убогий номерок: танцевальный дуэт, якобы из Перу; на самом деле они были такими же перуанцами, как я. Их выступление не интересовало никого, даже традиционную супружескую пару из провинции, которая сдуру забрела сюда, клюнув на трехметровую неоновую вывеску.
Когда моя бутылка опустели, я почувствовал себя почти счастливым, Все это было приятным разнообразием после многих километров шоссе, после павильона с машинками и пухлой груди Джейн.
Я подозвал официанта и выложил ему десятитысячный билет. Я подождал сдачу, поднялся из-за стола и направился прямиком за кулисы, к служебному выходу. Там я наткнулся на перуанского танцора, который уже переоделся китайским мандарином и готовился жонглировать тарелками.
— Вы кого-то ищете? — спросил он.
Это был высокий мужик с большим крючковатым носом, и если он с таким шнобелем хотел сойти за китайца, то я мог смело выдавать себя за герцога Виндзорского!
— Я ищу Жильберту.
Он решил, что я ее знакомый, и сразу подобрел,
— Вы знаете, она болеет...
— Не может быть!
— Да-да.
— И давно?
— Уже два дня. Кажется, ангина.
— Какая досада... Мне нужно было ей кое-что передать,
— Так передайте моей жене... Она в ложе, в конце коридора.
— Спасибо.
В коридоре нашлась лишь одна комната с гордой надписью "ложа"; в ней обычно переодевались здешние "звезды эстрады". Женщина крикнула "войдите!"; я вошел и увидел, что она стоит почти голой перед зеркалом и сладострастно гладит себе сиськи.
Она посмотрела на меня без малейшего смущения. Для нее я был всего-навсего мужчиной, а мужчин она не боялась.
— Что вам угодно?
— Я искал Жильберту, но мне сказали, что она больна...
— Похоже, что так.
— Очень жаль, мне нужно было ей кое-что передать...
— Ну, передайте мне, завтра я ее унижу. Я изобразил смущение и сказал:
— Да нет... Это очень личное.
Лицо танцовщицы тут же зарумянилось от любопытства. Вообще она была очень недурно сложена. Я то и дело поглядывал на ее грудь. Она увидела, что я к ней, так сказать, расположен, и сразу перешла на ласковый топ:
— Вы мне не доверяете?
— Ну почему же... — вяло ответил я, еще сильнее подогревая ее любопытство. В сущности, то, что я делал, было довольно глупо: результат мог оказаться ниже всех ожиданий. Я добирался до Кармони самой что ни на есть дальней дорогой,
— Видите ли,— ляпнул я наконец,— это... что-то вроде нюхательного табака. Вы понимаете, что я имею в виду?
Она разинула рот.
— Серьезно?! Значит, Жильберта "шмыгает"?
— Я не знаю, ей это предназначено или нет. Меня просто попросили передать. Честно говоря, мне эти дела не очень-то по душе...
Теперь, когда танцорша выведала мою тайну, ей было на меня глубоко плевать, и она быстро затолкала свои гулящие сиськи в черный шелковый корсет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54