И где, по-вашему? В Иловайске, на привокзальной автостоянке! Трактор уже без лафета.
Иловайск — крупный железнодорожный узел. Через эту станцию в оба конца проходит за день около сорока пас-сажирских поездов. Да еще бессчётное количество товарных...
— Фоторобот по Кузьмакову пошел еще в первой половине дня,— доложил Строкун, опережая вопрос генерала.— Портреты бородатых, считаю, пускать в дело бесполезно. Если у них и были бороды, то их сняли, как театральный реквизит, либо сбрили. Других характерных примет на портретах нет.
— Но Крохина все-таки опознала всех троих,— усомнился генерал.
— Скорее, по интуиции. Кроме того, она их всех хорошо знала,— стоял на своем Строкун.
— И все же считаю: надо будет самим включиться в активный поиск и нацелить на это железнодорожную милицию. Трактор угнали почти сутки назад. Когда они пересели на поезд? На какой именно? На пассажирский или коварный? В каком направлении? В Ростов, а затем на Кавказ? Или в обратную сторону: Харьков — Ленинград — Москва, а оттуда — в Сибирь, на Дальний Восток?
— Я бы на их месте, товарищ генерал, подался в глубь страны. Великие стройки — там и затеряться легче,— высказался Орач.
— Э, не говорите, Иван Иванович. Кавказ и Крым в летнее время — места многолюдные. Несколько миллионов отдыхающих со всех концов страны. И если есть документы... А мы с вами не знаем, под какими фамилиями гуляет ныне эта троица.
— Считаю, товарищ генерал, что надо раскрутить четырнадцатый участок на «Три-Новая»,— предложил Строкун,— Направим туда ОБХСС.
Иван Иванович запротестовал:
— Прошу пока оставить Пряникова и Лазшо за мной. Попробуем через них найти выход на «папу Юлю». ОБХСС вспугнет.
— Почему вы решили, что ОБХСС обязательно вспугнет? Наоборот, займет широкий круг людей и отвлечет соучастников от главного, — высказал свои соображения генерал.
А с начальством, как известно, не спорят. Недаром шутят: «Что такое обмен мнениями? Это когда ты несешь начальству свои соображения, а возвращаешься от него с его мнением по данному вопросу».
— Что по автомату? — спросил генерал.
— Номера стерты, но металлографическая экспертиза восстановила их. Тот самый кубанский автомат,— доложил Строкун-
— Выходит, краснодарцы должны быть заинтересованы в сотрудничестве с нами: у них но автомату нераскрытое дело. Позвоню начальнику краевого управления,— решил генерал.— Итак, Иван Иванович, за вами — Тюльпанова. Евгений Павлович, ваша задача — беглецы. Вы розыскник со стажем. Пряникова и Лазню передаем под начало ОБХСС.— Перехватив тоскливый взгляд Орача, он с теплотой в голосе сказал: — Иван Иванович, ваших любимцев никто у вас не забирает: Пряников и Лазня до поры до времени будут числиться за вами. Но нельзя объять необъятное, управьтесь хотя бы с тем, что вам досталось: с Тюльпановой. Евгений Павлович, вы свободны. Дорога каждая минута. А вы, Иван Иванович, отправляйтесь домой. Закажите билет на Краснодар и отдыхайте до самого рейса. Передавайте привет Марине Ивановне. Весьма решительная женщина,— улыбнулся он.
Иван Иванович поставил перед собой задачу ответить на три вопроса. Первый: сколько человек было в машине; второй — кто именно пофамильно; и третий — где эти люди сели в машину к Тюльпановой: в Донецке, возле мебельного или на Мариупольской развилке. Ун; больно смущали его слова Тюльпановой о том, что в нескольких километрах от Мариуполя ее обогнал «Москвич» серого цвета с номерными знаками, начинающимися на букву «Ц»... ЦЕО... или ЦОФ.
По дороге домой решил проведать Шурина, потом будет не до того — уедет, захлопочется. И вообще, все, касающееся Тюльпановой, ему может пригодиться в поездке.Матросова, 12... Старая довоенная постройка. В те времена еще не экономили на лестничных пролетах и туалетах. Двухэтажный дом на два подъезда. Он стоял внутри двора, образованного современными коробками. Рядом прижались к забору детского сада несколько гаражей.
Иван Иванович внимательно оглядел двор, обошел вокруг дома из красного кирпича, затесавшегося среди великанов. Поднялся на второй этаж. На площадке — три двери. Дверь в квартиру № 12 была обита импортным дерматином, запиралась она на три фасонных замка и ручку-защелку. Открывалась дверь наружу, а не вовнутрь, как соседние. Было нетрудно догадаться: дверь двойная.
Сейчас он нажмет на кнопку звонка. С противоположной стороны кто-то посмотрит в «глазок» и осторожно спросит: «Вам кого?» Что ответит Иван Иванович? «Милиция». Тогда могут не открыть. Придется показывать в «глазок» свое удостоверение. Лучше бы явиться с десятидворным. Должна быть в большом квартале такая должность на общественных началах. Какой-нибудь отставник или бойкая пенсионерка. Организовать субботник, напомнить нерадивым жильцам о том, что надо вовремя вносить квартплату...
Иван Иванович нажал на кнопку. Где-то далеко звонок пропел мелодию «Широка страна моя родная...» Иван Иванович ждал. Никто не отзывался. Он еще несколько раз нажимал на кнопку. Но всей вероятности, дома никого не было.
Л чему удивляться? Порядочные люди уже начали отмечать Первомай. Сидит Шурин где-нибудь в компании друзей...
Приоткрылась на цепочке дверь в десятую квартиру, и скрипучий голос старика с характерным акцентом спросил;
— Вам кого?
— Мне Шурина Михаила Александровича. Я не ошибся адресом?
— Адресом-то вы не ошиблись,— ответил из-за двери старик— Только он такой же Шурин, как я Лев Толстой.
Иван Иванович мгновенно оценил обстановку:
— Щеранский, я это знаю.
— Вот-вот.— Звякнула цепочка, дверь открылась, и на лестничной площадке показался сутуловатый седой старик, длинноносый и почти лысый, с большими выпуклыми глазами диабетика.— Мы с Ароном Щеранским всю войну прошли: он был танкистом, я — истребителем танков. Арон имел четыре ордена, два из них Красного Знамени. И когда в полку зачитывали нриказ Верховного Главнокомандующего, Арон гордился своей фамилией. Правда, у него не было тогда личной «Волги», гаража с двухэтажным под-
валом и холодильником. У Арона Щеранского не было и дачи на Азовском море, за которую магаданские золотоискатели дают сто тысяч. Он был рядовым начальником смены прокатного стана и не мог проигрывать в карты по десять тысяч за вечер. Так что его жена по ночам пе плакала, она спала. И видела счастливые сны. Может, было бы больше детей — меньше знали бы горя. Иван Иванович представился:
— Майор милиции Орач Иван Иванович.— И показал удостоверение.
Старик был, по всему видать, дальнозорким, глядя на документ, он невольно откинул голову назад.
— Я на фронте тоже был истребителем танков.— В груди у Ивана Ивановича потеплело, словно он встретил однополчанина.— «ЗИС семьдесят шесть».
— А я — сорокапятчик, «пистолет на колесах»,— пояснил старик с невольной гордостью от своего превосходства.
«Сорокапятка» — маленькая пушечка, которая обычно стояла на самом переднем крае рядом с пехотой. Иван Иванович с особым уважением посмотрел на легендарного артиллериста.
— А я вас еще во дворе приметил. Ходите, присматриваетесь. И к гаражам подходили. А потом к нам в подъезд.
Еще подумал: «На Мишкиного клиента не похож, те идут смело, как к себе домой, знают адрес».
«Чертов пенсионер, расшифровал меня»,— весело подумал Иван Иванович.
— Только гараж-то Мишкин не здесь, а на шахте «Три-Новая»,— уточнил старик.
Это была новость, заслуживающая внимания. Шахта «Три-Новая» связала всех в один узел: бригаду «сговорчивых», троицу, Пряникова, Лазню, Тюльпанову... и Генералову. Иван Иванович вынужден был включить сюда и Екатерину Ильиничну, хотя ему этого крайне не хотелось. Но истина дороже. Теперь еще и Шурин-Щеран-
ский.
«Интересно,— размышлял Орач,— как это работнику гастронома удалось получить место под гараж на территории шахты, где и без него такая конкуренция? Или купил готовый?»
— Давно у него там гараж?
— Да вот как женился — пятый год. «Купил! У кого и за сколько?»
— Вы гаражом интересуетесь... Не просто же так? Может, Мишка человека сбил? Он пьяный — дурак дураком.
Говорю: «Не гоняй пьяный». А он: «Тогда и ездить незачем». Старик подсказал Орачу причину, по которой мог явиться к его соседу работник милиции.
— Есть подозрение...
— А я гляжу: он так быстренько собрался и укатил. Говорит: «В отпуск. Вы тут присматривайте». А чего присматривать, когда квартира на учете в милиции.
— Когда он уехал? — поинтересовался Иван Иванович.
— Вчера к вечеру. Укатил на ночь глядя. Если и правда в отпуск, то это на месяц.
«Остальное уточним после праздников в отделе кадров по месту его работы». - Иван Иванович был благодарен разговорчивому старику за ценную информацию.
О чем свидетельствовали новые факты, полученные Орачем? Подтвердилось, что «мясник Миша» существовал реально и в том амплуа, какое ему определила Тюльпанова. Выехал он вчера вечером, значит, вполне мог встретиться с Алевтиной Кузьминичной во дворе продбазы. Правда, если у пего есть машина, а но натуре он барин, то почему бы не на свое, «Волге»? Допустим, на продбазу его привели те же обстоятельства, что и Тюльпанову: собрался в отпуск и решил отовариться, но, по словам Тюльпановой, с базы он возвращался «пустой» и к тому же пешком.
Все эти сведения были в пользу Алевтины Кузьминичны.Иван Иванович еще не переступил и порога, как на него обрушилась Аннушка:
— Ты что там наплел Марине? Чем ее обидел? Собрала в чемоданчик свои вещи и ушла. Спрашиваю: «Куда?» А она: «С глаз долой». Я ее по пускала, так она знаешь что мне сказала? «По держи, все равно уйду и Саньку с собой уведу, а останусь — ты со своим Иваном расстанешься». Совсем рехнулась...
Час от часу не легче, вздохнул Орач.Впрочем, почему «рехнулась»? Довела все до логического завершения.Но не мог он сказать об этом Аннушке, не мог — и все. И никогда не скажет. Сам заварил кашу, ему и расхлебывать.
Слабым утешением было то, что неудачи в личной жизни бывают, видимо, у всех. Примеры налицо: Александр Тюльпанов, Алевтина Тюльпанова, Генералова, Санька, Марина... Пряникова в число «пострадавших» он зачислить не
мог, это просто распущенный человек с преступными наклонностями.Прав поэт, сказавший: «В каждом доме свои мыши, своя нужда».
Отчего случаются несуразности в нашей жизни? Сами их плодим: по каким-то причинам не хотим с самого начала называть вещи своими именами, а потом всю жизнь каемся. Живем полуправдой, сетуя, что правда слишком жестока. Но она, как нож хирурга, отсекает больное, помогая организму выздороветь и выжить.
И вот Иван Орач снова слукавил перед собой, перед Аннушкой и Мариной, ему снова не хватило духу на откровенность:
— Марину надо вернуть. Всю жизнь были вместе, а теперь, когда годы пошли на закат, она...
Он хотел сказать «дурит», несправедливое слово, но застряло у него в горле; не дурит, просто поступила честно по отношению к нему, Ивану, к сестре и к себе...
— Я ее обидел... Не хотел,— случайно.
— А ты извинись! — потребовала Аннушка.
Но разве просят извинения у той, которой невольно искалечил жизнь?
— Саню, говорит, уведу! — возмущалась Аннушка.— Да что он, теленок на веревочке! — И вновь заплакала.— Женить бы его, Ваня...
— Теперь не домостроевские времена... Найдет по сердцу — сам женится. Знаешь, что он мне сказал? «Если не встречу такую, как тетя Марина, останусь холостяком ра всю жизнь».
Аннушка с удивлением подняла на мужа глаза.
— Что же особенного он в ней нашел? Она ни разу даже борща не сварила. Ну, шьет...
Нет, не дано было Аннушке понять сестру, поэтому и ревновала к ней Саню.Иван Иванович хотел рассказать жене, какой фортель выкинула Марина, явившись к генералу: «Это я вместе с Иваном Орачем ограбила мебельный». Но решил, что Аннушка не поймет ее поступка.
Зазвонил телефон.
— Товарищ майор, вас беспокоит экспертиза. Генерал приказал сообщить вам: в машине на заднем сидении обнаружено семнадцать стреляных гильз.
— В постового стреляли с заднего сидения? — удивился Иван Иванович и обрадовался: «Хоть в этом вопросе навели ясность».
— Так точно, с заднего.
— Спасибо. Как с отпечатками пальцев?
— Криминалисты работают, товарищ майор. Когда что-то пропишется, позвонят.
Значит, в машине у Тюльпановой были все-таки двое.Это подрывало веру и в ее показания.Немедленно — к ней! Глаза в глаза и спросить: «Где же все-таки правда?» Иван Иванович вызвал дежурную машину. Он был как в лихорадке.
— Ваня, ты не заболел? — всполошилась Аннушка.— Тебя всего трясет. И лоб потный.— Она провела ладонью по его лицу, по волосам.
Ему это было неприятно.
— Некогда! Аннушка обиделась:
— Всю жизнь тебе некогда...
— Служба,— буркнул он.
С Тюльпановой Орач встретился в следственном изоляторе. Алевтина Кузьминична успела переодеться, теперь на ней были двухцветная велюровая кофточка и джинсы.
— Саша принес,— пояснила она.— Позвонили — и он пришел. Но я его не видела, не разрешили...
Все правильно, в соответствии с порядками, заведенными в таких учреждениях: задержанный не должен общаться с внешним миром, чтобы не повлиять на ход следствия.
— Так сколько людей было с вами в машине, когда вы подъехали к Тельмановскому посту? — в упор спросил ее Иван Иванович.
Тюльпанова вдруг заплакала. Она не мигая смотрела на него округлившимися глазами, а слезы все капали и капали... Ее следовало бы успокоить, но Ивану Ивановичу не хотелось этого делать. Он ждал.Наконец она заговорила:
— А как бы поступили вы на моем месте? Остановилась я на развилке, посадила парня. А тут, откуда ни возьмись, на заднее сидение забирается второй. Я ему: «Ты куда, дядя?» А молодой: «Это со мной, не бойся, он у меня смирный». Высадить обоих? На развилке — никого, темнеет. Было бы больше пространства, применила бы против одного прием самбо, а уж со вторым как-нибудь управилась бы. А так в машине негде развернуться, один — справа, другой — сзади. Не показываю виду, по внутренне пригото-
вилась ко всему. Едем. Молодой болтает со мной, потчует анекдотами. А второй, слышу, сзади похрапывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50