— Списки нужны милиции в связи с ограблением мебельного магазина «Акация». Преступники, убегая, кого-то уже убили и могут убить еще.
Иван Иванович болезненно поморщился: «Ну зачем же об убийстве?..»
— Я сказала что-то не так? Но знаете, Иван Иванович, как мы, женщины, трудно перестраиваемся. Женщина перед праздником работать не способна, у нее в голове: что сегодня приготовить на ужин, где достать майонез и зеленый горошек на салат, кто придет вечером, что она оденет? Надо было как-то встряхнуть девочек, вернуть из грез к действительности. Событиями в мебельном их не удивишь — об этом знает весь город, об этом суесловят во всех трамваях и троллейбусах. Да и я внесла в обсуждение свою лепту. Мой рассказ — конечно, без фамилий — произвел фурор: «Генералова со своей машиной — и мебельный?» Словом, надо было встряхнуть девочек: напугать или разжалобить. Я выбрала второй вариант, он действеннее на доброе сердце. «Где-то кого-то убили»... Они расчувствовались: «Ох-ах, ух-эх» — и принялись за работу. За границей если что случилось — сразу по телевидению, обращаются к населению: помогите, может, кто-то что-то видел. А мы из всего делаем тайну. Вот и раздуваем таким образом страсти-мордасти. Чего порой не услышишь от болтунов после очередного происшествия!
Иван Иванович в чем-то был согласен с Генераловой: во избежание кривотолков надо информировать население. Но не ему обсуждать узаконенные порядки.Орач достал из папки портрет Кузьмакова (без бороды) и показал Генераловой:
— Не подскажете фамилию? Женщина охнула:
— Прудков Кузьма Иванович. Мастер «золотые руки». Это он помогал академику ухаживать за машиной. Неужели?..— понизила Генералова голос до шепота.— Он...
— Уволился?
— Две недели тому. Но обещал на днях заглянуть к нам. Без него же машина ходить не будет!
«Ишь куда тянутся корешки!» — подумал Иван Иванович. Он не сомневался, что «мастер золотые руки» Кузь-маков не бескорыстно взял на себя обузу обслуживать машину заместителя директора по кадрам. Зачем-то он ее обхаживал. С какой целью?
— Екатерина Ильинична, извините за профессиональный термин, как вы вышли на... Прудкова?
— Как он стал механиком моей машины? — улыбнулась Генералова.
Она с полуслова понимала, что интересует Ивана Ивановича.
— Да.
— Однажды я помяла крыло. Знаете, не люблю, когда кто-то меня обходит и маячит перед глазами... Я искала новое крыло. А Пряников все может, это на шахте не секрет. Обращаюсь к нему: Петр Прохорович, так и так, академик сживет меня со света... Нужно левое переднее на «Жигули». Он отвечает: «Я вам подошлю мастера «золотые руки», он посмотрит, что к чему, а там уж решим, что делать дальше». Прудков сказал: «Отрихтуем. И снимать не надо. «Родная» краска найдется?» «Родной» не было. Говорит: «Придется перекрашивать весь «жигуленок». Он забрал машину и через три дня вернул новенькую.
— Значит, все-таки поклонились Пряникову? — отметил Иван Иванович.
— Вы вспомнили, что у меня нет особой симпатии, к этому человеку?
— Совершенно верно,— подтвердил майор милиции.
— Если бы можно было позвонить в мастерскую и сказать: «Так и так, сделайте!» А чтобы попасть на станцию техобслуживания ВАЗ, надо иметь блат и к тому же переплатить! Там тебе сделают халтурно и уж, конечно, не за три дня, месяц будут мурыжить, а то и на полгода растянут. Еще и раскурочат машину. Могут заменить новые скаты на старые, снять радиоприемник. И крайнего не найдешь: ведь претензии предъявить пе к кому — ты же на нелегальном положении. Это значит: сделай вид, что тебя здесь пет, слиняй в одно мгновение, не поднимай шума, если пе хочешь иметь неприятности. Когда я еще работала в мединституте, одна моя приятельница сдуру сдала в химчистку дубленку. Два года по судам бегала, возвратили шестьдесят процентов от государственной стоимости, а она покупала но рыночной. Намаялась, изревелась, исстрадалась, наслушалась оскорблений и осталась без дубленки. Хоть сдала-то она не частнику, а в государственное
учреждение, и, слава господи, квитанцию не потеряла. А у Пряникова — без волокиты и без оскорблений человеческого достоинства. Он все может, наш Петр Прохорович. Все! Путевку в пансионат на Азовское море в летнее время, билет на московский поезд в последних числах августа, импортные обои, отремонтировать машину... Как же ему не поклонишься? Отдала нас служба быта на съедение дельцам. Неужели вам, умному человеку, это не понятно? — спросила Генералова.
— Екатерина Ильинична, а неужели вам, тоже умной женщине, не понятно, что Пряников оказал вам посредническую услугу отнюдь не потому, что добивался вашей взаимности? — парировал Орач.
— Еще чего не хватало! — возмутилась Генералова.— Нет, я не отрицаю, женщина может проявить минутную слабость: от мужа ты устала, а рядом — человек, который тебе всегда нравился. Появились условия. Закружилась голова. Но Пряников... Извините! Хочу вас предупредить: будете с ним здороваться — но подавайте руки. Он любит поиздеваться, зажмет вашу руку своими тисками... Но главное в другом, у него постоянно нотные руки. Липкие... Знаете, когда готовишь холодец, перебираешь остывшие кости... Перебрала — и сразу же руки под горячую воду, иначе неприятно. От соприкосновения с Прянико-вым остается такое же чувство.
— А вы прибегаете к его услугам и, очевидно, оказываете ему ответные? — заметил Иван Иванович.
Генералова рассердилась:
— Иван Иванович, это же демагогия! Государство продало мне машину и наотрез отказалось помогать ухаживать за ней. Вот я и кручусь, как Робинзон на необитаемом острове. Сказав однажды «А», мы рано или поздно говорим «Б».
— Позвольте поймать на слове: сказав одпажды такому... оборотистому человеку, как Пряников, «А», вы рано или поздно вынуждены были сказать ему «Б». Вспомните, какие услуги вы оказывали Пряникову с тех пор, как он познакомил вас с Прудковым?
Генералова начала медленно краснеть, она что-то вспомнила:
— А что прикажете делать? С волками жить, по-волчьи выть... Часто в повседневной жизни мы оказываемся в положение Маугли: родители потеряли, а волки подобрали и привели в свою стаю. Иначе мальчишка погиб бы... Так что, по-вашему, должен предпочесть нормальный человек?
Гибель от тигра Шерхана или жизнь но законам волчьей стаи? Ивану Ивановичу стало жалко Генералову... А он-то знал, что жалости к себе женщины не прощают. Жалеют малых, сирых и убогих. К этой категории Екатерина Ильинична себя явно не причисляла.
Этот разговор с Екатериной Ильиничной внес еще один штрих к характеристике начальника четырнадцатого участка шахты «Три-Новая» Петра Пряникова.
Иван Иванович молча выложил перед Генераловой фотопортреты трех бородачей. Екатерина Ильинична долго рассматривала их.
— Разве что... Кузьма Иванович... Остальных не угадываю: уж очень неудачные снимки,— посетовала она.
— Других в распоряжении милиции, к сожалению, пока нет. Может быть, что-нибудь на шахте найдется?
В дверь постучали.
— Заходи, Светочка,— пригласила Генералова, по стуку определив, кто именно пришел.
В дверях показалась кудлатая голова круглолицей, курносой женщины лет тридцати.
— Одиннадцать карточек,— доложила Светочка.— Все они были отложены. Помните, неделю назад новый директор потребовал список всех проходчиков и забойщиков, которые уволились с тех пор, как он пришел на шахту.
— С мая по август на шахте обычно работать некому,— пояснила Генералова Ивану Ивановичу.— Время летних отпусков. Под каким только предлогом не уходят. А в этом году — просто беда: на дворе лишь апрель, а уже спешат рассчитаться.
Иван Иванович уже слыхал об этой беде от Лазни: «Бегут, как крысы с тонущего корабля». Естественно, нового директора шахты .это не гложет не волновать.Иван Иванович перебирал учетные карточки, попавшие ему в руки. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, партийность, адрес, паспорт. Но самым ценным для него сейчас была небольшая фотография, приклеенная в уголке.
Стоп! Одна учетная карточка без фотографии. Ее здесь и не было: уголок карточки чист, никаких признаков клея. «Юлиан Иванович Семенов».
Иван Иванович вопросительно посмотрел на работницу отдела кадров.
— А где фотография?
Женщина виновато взглянула на Генералову, будто спрашивала у нее совета.
— Их у меня три таких, недооформленных,— оправдывалась,— Прудков, Победоносец и Семенов.
— Светлана Николаевна, что же вы! — укорила ее Генералова.— Такая аккуратная. Если личное дело недооформлено, мы не имеем права принимать человека на работу,
— Но вы же тогда сказали: «Оформляйте пока без фотокарточек»,— испуганно лепетала кудрявая, белесая, как одуванчик, женщина.
— Светлана Николаевна, что за ерунду вы говорите! — возмутилась Генералова.
— Может, вы забыли,— оправдывалась несчастная.— Давно это было... Моему Сереже уже пять. А в тот день я как раз уходила в декрет. Пришли Петр Прохорович с директором, принесли уже заполненные учетные карточки на троих: «Оформляйте срочно!.. Эти ребята нужны на участке». Я говорю: «А где фотокарточки?» А Пряников: «Принесут, куда они денутся». Директор сказал:«Не будем бюрократами». И вы подтвердили: «Оформляйте, фотокарточки они принесут». Но они их так и не принесли.
Вот когда пришел черед смутиться Генераловой. Залилась краской стыда, как девчонка.
— Может, они и приносили, но вы же были в декрете,— оправдывалась она, адресуя свои слова не столько сотруднице, сколько майору милиции.
«Нет, уважаемый товарищ заместитель директора шахты по кадрам, не приносили своих фотокарточек эти люди, оформленные вами на работу. И вы об этом прекрасно знаете. Давайте признаем: это было заранее спланированная акция: не оставлять после себя следов. И главными действующими лицами такой операции были начальник четырнадцатого участка Пряников и директор шахты Нахлебников».
— Светлана Николаевна,— поинтересовался Иван Иванович,— а часто ли начальники участков приходят в кадры просить за тех, кто оформляется на работу?
— Другие — нет, а Петр Прохорович приходит. У него участок особый, передовой. Там высокие заработки, и он подбирает людей тщательно. Я хотела, чтобы он взял к себе в забой моего мужа. Все обещает: «Вот освободится место». И так уже второй год. Я даже Екатерину Ильиничну просила.
А Генералова места себе найти не может: то вспыхнет, покраснеет, то побледнеет, покроется блеклыми пятнами.
— На четырнадцатом участке — особый кадровый редким, Так было заведено еще при старом директоре. Он как-то вызвал меня и сказал: «Пряников знает, кого принимать, а кого увольнять. На участке, где выполняют любой, самый высокий план на сто пятьдесят — двести процентов, может работать далеко не каждый. Там нужны двужильные мужики. Случается, по виду ого-го, а на деле — слабак. Такой не ко двору».
«Конечно,— подумал Иван Иванович,— Пряникову па участок нужны были свои люди».
— Светлана Николаевна, вы ведете четырнадцатый участок. Всех людей знаете в лицо?
— Не всех.
— А этих? — Иван Иванович показал фотопортреты бородатой троицы.
Рисованные фотороботом в трех проекциях схематичные портреты бородатых были уж больно похожи друг па друга, и сотрудница отдела кадров совсем растерялась.
— Этих? — Она близоруко прищурилась и наклонилась к столу.— Нет, наверно. Таких я что-то не припоминаю! — Снова вопросительно посмотрела на свою начальницу, не осмеливаясь что-либо сказать без ее согласия.
— Говорите, Светлана Николаевна! — разрешила заместитель директора шахты по кадрам.
— Можот~быть, вот этот... глазастенький... кого-то напоминает...
— Этого? — Иван Иванович показал портрет безбородого Кузьмакова.
— Ну да! Это же Кузьма Иванович. Верно, Екатерина Ильинична?
Генералова, понурив голову, молчала.
«Кузьма Иванович Прудков... Он же Кузьмаков»,— выводил свою формулу майор милиции Орач.
«Георгий Иванович Победоносец — это Георгий Дорошенко, известный в преступном мире по кличке «Жора-Артист».
А кто такой Юлиап Иванович Семенов?«Ну и юмористы! — удивлялся Иван Иванович.— Один — Кузьма Прутков, знаменитый литературный герой. Другой — Георгий Победоносец — святой православной церкви. А третий — Юлиан Семенов, популярный писатель, автор детективов».
Насколько надо быть убежденными в своей неуязвимости, чтобы вот так насмеяться над окружающими!
— Светлана Николаевна, вам тогда принесли заполненные учетные карточки. А как насчет документов? Трудовой книжки, паспорта, военного билета?
— Я сразу же ушла в декрет,— оправдывалась женщина, чувствуя себя виноватой.
— Значит, документов вы не видели? — требовал уточнения Иван Иванович.
— Нет,— призналась она и заплакала.
— Екатерина Ильинична, а вы?
— Иван Иванович, проще простого сказать: видела. Но вы же не поверите, да и не в моем характере юлить. Виновата — значит виновата, заслужила — так голову с плеч. Вначале я пыталась навести в учете порядок. Но потом стали выплывать «мертвые души»: два футболиста числились забойщиками с зарплатой в пятьсот рублей, кто-то из министерства по совместительству — горным мастером. Какое там совместительство! Накручивал себе зарплату и подземный стаж. Чья-то жена... Чей-то сынок... Я — к директору, я — в расчетный отдел, я — к бухгалтеру. А мне — цыц! «Не твое дело». Не мое так не мое. Есть прокуратура, есть милиция, есть другие контролирующие органы. Там работают люди и получают за это зарплату. И, может быть, им тоже не хватает до получки и они где-то числятся. Может быть, даже на нашей шахте. Жизнь такая сложная, в ней столько неожиданно переплетающихся троп. Вы, Иван Иванович, никогда не задумывались о таком многообразии нашего мира? И вообще, в народе говорят: каждый сверчок знай свой шесток.
Иван Иванович готов был разочароваться в Генераловой, которая еще несколько минут тому назад заявляла о своей непримиримости к теневым сторонам жизни.
— Мне, Екатерина Ильинична, по долгу службы чаще доводится сталкиваться с другой пословицей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50