роман
ЧУЖЛЯ ПОТЕРЯ
НЕ ПРИНОСИТ СЧАСТЬЯ
За окнами — весна. Даже в эту предвечернюю пору термометр, прикрепленный к раме с наружной стороны, показывает плюс 16°С. Широкая, еще предвоенных времен форточка в кабинете зам. начальника областного управления полковника Строку на — настежь. Из нее валит дым, будто в помещении смалят кабана.
Курцов двое: Строкун и Орач. Тема беседы приятная: замначу уголовного розыска Ивану Ивановичу присваивают очередное звание. Приказ уже прибыл, он лежит в сейфе начальника отдела кадров; И хотя содержимое сейфов областного управления милиции — строжайшая служебная тайна, но полковник Строкун «случайно» видел приказ собственными глазами.
Теперь начальство ждет случая. Завтра, 30 апреля, кануне Первомая, состоится торжественное собраности генерал зачитает приказ.
— Иван Иванович, уж мне-то ты поверь,— поучал Строкун своего друга,— хочешь стать подполковником — гладь майорские погоны вдоль просвета. Верная примета, на себе испытал.
— А каким утюгом? — в тон ему спросил Орач.
— Горячим, Иван Иванович, горячим, но... чтобы не запахло паленым.
На душе у Орача спокойно: месяц заканчивался без особых ЧП. Если что-то и было, то будничное, в пределах среднестатистических данных. Правда, впереди еще два дня... Но думать о неприятностях, из которых в общем-то и состоит жизнь работника милиции, в торжественный для Орача момент не хотелось. Да и причин пока не было. Конечно, в тихом омуте порою водятся не только караси. Но это, как говорят на Донбассе, дело третье, всего заранее не предусмотришь.
— Ну и начадили! — проворчал Строкун, вроде был к этому совершенно не причастен.
Пошарил глазами по кабинету в поисках выхода из создавшейся ситуации. На столе, на самом красном месте, жила пепельница — хохочущий Мефистофель, опиравшийся на копыто и хвост. Работа искусника из исправительно-трудовой колонии. Подарил Евгению Павловичу эту без- делицу за помощь в одном «бузотерном» деле начальник Управления исправительно-трудовых учреждений Виталий Афанасьевич Тонконог.
Строкун сгреб пепельницу в кулак и принялся колотить ею по шпингалетам, прикипевшим за зиму к своему месту. Поскрипев на несправедливость судьбы, шпингалеты подались, Строкун рванул раму, и в кабинет, вороша бумаги на широком полированном столе, влетел озорной весенний ветерок.
— Теперь я понимаю, почему Петр Первый прорубил в Европу окно, высадив раму в дымной таверне,— брошу курить,— благодушно бубнил Строкун, возвращаясь к столу.— Как говорят зэки, завяжу. Вот закончу последнюю пачку и...
— Зачем же благое дело откладывать в долгий ящик? — сказал с усмешкой Орач. Подошел к столу, сгреб в ладонь красно-багровую пачку сигарет, смял ее и на глазах у опешившего Строкуна выбросил в окно.
Строкун подхватился с места:
— Да ты что?!
— Считай, что мы с тобой закончили. У мужчин так: или — или.— Вслед за красной пачкой полетела и синеватая: это Орач выбросил свои сигареты.
Замигала белая клавиша настольного коммутатора. «Дежурный по управлению». Звонок внутреннего телефона всегда таит в себе какую-то угрозу. Пусть не явную, лишь возможную. Это — отделы, это — службы всей области. Донбасс — огромный, своеобразный регион. Вот уже сто лет сюда со всей Руси великой стекается люд, едут самые бойкие, сноровистые, и уж среди них непременно найдутся бузотеристые, шалые. Здесь оседает немало тех, кто отбыл срок наказания и хочет начать жизнь заново — всем работа находится. Словом, пять миллионов городского населения, которое разномастно но своему социальному и национальному составу, по характерам, наклонностям.
Донбасс — это тысячи судеб, а для работника милиция это еще и тысячи магазинов, сберкасс, квартир...
При первых же словах дежурного Строкун переключил телефон на динамик и кивнул Орачу: «Слушай!»
— Товарищ полковник,—докладывал дежурный,—по сообщению участкового инспектора старшего лейтенанта Дробова в восемнадцать ноль две трое или четверо неизвестных забрали выручку в мебельном магазине «Акация», что на углу Октябрьской и академика Овнатаняна.
Строкун посмотрел на овальные часы, стоявшие на столе: 18.13. Иван Иванович перехватил его взгляд. Уходит драгоценное время! Ему, исполняющему обязанности начальника уголовного розыска, следовало бы срочно мчаться на место происшествия, но вначале надо выслушать сообщение дежурного. Тот выдавал первичную информацию:
— Один из них стоял у входных дверей с автоматом, второй, угрожая пистолетом кассиру Гудерман Фриде Львовне, потребовал, чтобы она опустила в подставленную спортивную сумку дневную выручку — шестьдесят семь тысяч рублей, приготовленные для инкассатора. Кассир выполнила требование. Третий в это время обрезал в кабинете директорши Нонны Вениаминовны Матронян телефон и заткнул ей рот перчатками. Сказал: «Если выплюнешь сосочку раньше, чем через десять минут, приглашу на «Кровавую Мери».
«Юмористы,—привычно оценивал Иван Иванович первичную информацию.— Это от опыта и уверенности в себе, Тот, который у директорши в кабинете кляп из перчаток назвал «сосочкой» и запретил ее,«выплевывать» (а проще и обычнее было бы сказать: «Не вынимать»), пообещал пригласить на примитивный коктейль: водка с томатным соком. Зато какое впечатляющее название: «Кровавая Мери». Пси-хо-олог!»—заключил Орач. Он был уверен, после такой «обработки» Матронян не выплевывала кляп ровно десять минут. А за десять минут, вернее, уже прошло четырнадцать минут,— Иван Иванович не спускал глаз с секундной стрелки,— по хорошо знакомой дороге можно проскочить полгорода.
— Подожди,— предупредил полковник дежурного и, прикрыв трубку ладонью, спросил Орача: — Иван, что у нас было по автомату? Какая-то ориентировка...
— Полгода тому на Кубани сняли с поста тетю из вневедомственной охраны. Она дежурила с ППШ...
— Надо будет запросить Краснодар. Что у них пропиталось по автомату за это время.
Орач нетерпеливо топтался на месте.
— Что-нибудь по машине есть? — требовал от дежурного Строкун.
— Напротив магазина видели «жигуленок» бежевого цвета с открытым багажником. «Жигуленок» тут же умчался.
— Номера! — приказывал полковник, понимавший, что машина — важная ниточка к поиску, и чем скорее ее нащупаешь, тем ближе и безболезненнее путь к конечному результату поиска.
— У «жигуленка» бежевого цвета задний померной знак был заляпан грязью. Серию не видно. По номеру — путаница: 15—18 или 13—18, то ли наоборот: 18—13. Не исключено, что 18—15.
— Оперативная группа? — торопил события Строкун. — Выезжает, товарищ полковник.
— Хорошо. Держите меня в курсе.
Последние слова были данью привычке, конечно же, дежурный будет докладывать заместителю начальника областного управления обо всем, что ему сообщат. Бросив трубку в гнездо настольного коммутатора, Строкун не без удовольствия заметил:
— А разворотлив этот участковый, старлей Дробов,— И снова посмотрел на часы: — Давай, Иван! — кивнул Строкун замначу уголовного розыска.— Вот и будет проверочка твоим новым погонам. А я пока тут поработаю по «жигуленку» бежевого цвета. Если что-то пропишется — сообщу.— И выругался: — Где-то же, сволочи, достали автомат.— И отдал распоряжение ввести в действие систему перекрытия всех дорог из города.
Направляясь к двери, Иван Иванович обратил внимание на то, что Строкун шарит глазами по столу — ищет сигареты. Заядлый курильщик, в напряженное время он не выпускал изо рта сигарету, заканчивалась одна, прикуривал от нее следующую. «На спичках экономлю»,— шутил он, когда его укоряли: мол, слишком много курите, товарищ полковник.
Иван Иванович кивнул на раскрытое окно:
— Уговор дороже форсу — завязали!
— Зарок отменяется,—пробурчал Строкун.—Вот возьмем...— он имел в виду грабителей,— тогда и...
— А если наоборот? Когда возьмем, тогда и закурим. Дополнительный стимул.
— Если они вывернутся, начальство набросает нам в торбу столько «стимулов» — успевай только выгребать,— чертыхнулся Строкун.— И что за дурацкая манера у торговцев: дезинформируют покупателя. «Ягодка», «Одуванчик», «Светлана», «Марица»... Попробуй определить спе-
цифику магазина... Нет чтобы написать солидно: «Промтоварный магазин № 28» или «Овощной». А то пишут:
«Акация», а продают в нем мебель. Написали бы просто:
«Мебельный». Так нет же, изощряются, кто заковыристее придумает.
В такие моменты нервного напряжения Иван Иванович забывал о прожитых годах, становился легким на ногу и подвижным, как в молодости.В машине он продолжал думать о «жигуленке» бежевого цвета, который стоял перед магазином с открытым багажником: водитель явно делал вид, что собирается положить туда какую-то покупку, а умчался, не успев его захлопнуть. «А ведь с поднятой крышкой багажника далеко не ускачешь, сразу же остановит орудовец, а водитель встречной машины невольно обратит внимание на номера».
Этот факт вселял уверенность, что по бежевому «жигуленку» в ближайшее же время обнаружится что-нибудь более конкретное. Задний номер — забрызган,— анализировал данные Иван Иванович.— Не исключено, что это сделано с умыслом.
Грязную машину остановило бы ГАИ. А «чуть-чуть» сзади могут и не заметить. Как воспринимает человек приближающуюся машину? Номер вроде бы есть, да не разглядел.Когда она удаляется, видно, что номер забрызган грязью,но остановить ее уже нельзя. Умчалась. Да и водитель не виновен: съехал на обочину, вот и забрызгало. Он мог этого просто не заметить... Однако в городе сухо. Если номер у машины забрызган случайно, то где могла она побывать? Район магазина «Акация» — из новых. Он теснит один из старых одноэтажных рабочих поселков с кривыми улочками, проезжая часть которых последние сто лет засыпалась «жужед-кой» — шлаком перегоревшего в печурках угля. Надежное покрытие, и в мокропогодье можно ходить по нему, не опасаясь, что утонешь в раскисшем черноземе. Впрочем, всегда найдется колдобина или старая яма, оставленная ремонтниками какой-нибудь службы огромного города, выросшего на отработанных шахтами пластах. В 18.20 Иван Иванович сел в машину и через шестнадцать минут уже подъезжал к злополучному магазину. Городские дороги, особенно на въезде в Пролетарский район, один из самых густопромышленных районов города, были перегружены. Если это задерживало даже его «Волгу», несмотря па то, что то и дело дул в микрофон,
предупреждая водителей: «Освободите дорогу оперативной машине», то уж «жигуленок» бежевого цвета должен был увязнуть в этой сутолоке. По крайней мере, так думалось Ивану Ивановичу.Оперативная группа управления была уже на месте — опрашивала свидетелей. Прибыли и из райотдела, а вот горотдел что-то замешкался.
Начиналась обычная в таких случаях работа.
— Что по участникам? — поинтересовался Иван Иванович у руководителя оперативной группы.
— Трое или четверо, пока не разобрались, но все бородатые и одеты одинаково.
«Матерые! — невольно отметил Иван Иванович.— Высокий уровень подготовки». Это заставляло его внутренне собраться, сосредоточиться. Но самым главным звеном в цепи фактов все-таки была машина.
Еще на подъезде к магазину он связался с ГАИ в надежде, что там уже работают по указанию Строкуна. Так и есть. Виктор Васильевич Смородин с веселинкой в голосе отозвался:
— Иван Иванович, наша система гарантирует: «Жигули» бежевого цвета, СЛГ 18—17.
«Видать, известный номерок, коль врезался в память начальнику областного управления ГАИ»,— мелькнула мысль у Орача.
— И кто же владелец этой знаменитости?
— Екатерина Ильинична Генералова. Слыхали о такой?
«Жена академика Генералова!»
Вот это да! Академик Генералов — заведующий кафедрой геологии в политехническом институте, любимый, если не сказать больше, учитель Саньки — великовозрастного сына Ивана Ивановича. ,
Блестяще закончив десятилетку, Санька попытался было поступить в политехнический, но его не приняли: у парня еще не было паспорта. И если бы не заведующий кафедрой (в ту пору профессор, доктор) Генералов, не видать бы юному Александру Орачу института как своих ушей. Побеседовал Викентий Титович с необычным абитуриентом удивился его знаниям по геологии и, взяв документы понес их в приемную комиссию.
— На каком основании вы отказались принять показание у этого юноши? Молод? Зелен? Но молодость — так недостаток, который, увы, проходит слишком быстро
В кои-то веки к нам пришел способный человек, а мы ему — от ворот поворот!
Приняли. А затем еще одна ядовитая стрела в самолюбивого паренька. При институте — военная кафедра, а Александр Орач по возрасту невоеннообязанный. И затаил Санька обиду на несправедливо устроенный мир. Три года молчал, а едва начались занятия на четвертом курсе — Санька явился к военкому:
— В соответствии с Конституцией СССР призовите меня в армию!
— Но у вас в политехническом есть военная кафедра. Она готовит командиров...
— Я туда не попал.
— По состоянию здоровья?
— Нет, по возрасту. А теперь мне пошел девятнадцатый, и я требую...
С таким требованием к военкому обращались, по-видимому, не так уж часто.
— У вас нелады с успеваемостью? — поинтересовался он.
— Повышенная стипендия.
— Может, тогда... на амурном фронте? Так сказать, надо вовремя скрыться? — доискивался до причины военком.
— Я должен отслужить армию! — стоял на своем Санка, сердясь, что подполковник не может пончть такой простой истины.— Мой отец прошел две войны: с гитлеровской Германией и самурайской Японией. И я не могу прятаться за спины других.
— Похвально,— сказал тогда военком.— Учтем ваше пожелание.
В доме, когда узнали об этом поступке «недоучившегося студента», возник скандал. Аннушка (жена Ивана Ивановича) — в слезы:
— Это он назло мне. Не признает во мне своей матери.
(Санька — приемный сын Ивана Ивановича с Аннушкой, с семи лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50